Эти отцовские наставления он, будучи впечатлительным мальчиком, хорошо усвоил – они стали его своеобразной Ганнибаловой клятвой. Но чем дольше он жил, тем больше убеждался, что судьба его родителя сложилась по-своему счастливо – ему не пришлось увидеть краха государства, то есть исторической России, как отец называл свою страну, – он просто не смог бы перенести этот кошмар.
Это продолжение. Начало здесь
Незадолго до смерти он приходил со службы задумчивым и отрешенным, почти не разговаривал с женой и сыном, бросая короткие и отрывистые фразы, как будто отдавал команды своим подчиненным офицерам. После ужина сразу уходил в кабинет, якобы для работы. Когда Дмитрий случайно заглянул к нему, то увидел, что отец лежит на диване и смотрит в потолок невидящим и отрешенным взглядом. Увидев сына, он махнул рукой и тот быстро закрыл дверь – он совсем забыл, что всем домашним строго-настрого запрещалось без разрешения входить в отцовский кабинет. Но Дмитрий все же успел заметил, что его родитель был другим, не таким, как всегда, в его глазах были пустота и беспомощность.
Через несколько дней маме сообщили из Генерального штаба, что ее муж умер от инсульта за рабочим столом и врачи, увы, оказались бессильны.
Дмитрий Геннадьевич усилием отогнал непрошеные воспоминания, надо было уже выходить из номера. После вчерашнего выступления у него возникло и не покидало его странное чувство неопределенности и даже неуверенности. По дороге в университет он интуитивно чего-то ожидал: то ли радости общения с красивыми и умными женщинами, то ли чего-то большего. Он не мог не признаться себе, что образ приветливой и улыбчивой блондинки с синими глазами – она была среди тех преподавателей, которые пригласили его в этот уютный приморский городок – все-таки «зацепил» его. Он не раз на конференциях обращал внимание на эту необыкновенно красивую женщину – надо признаться, женская красота действовала на него опьяняюще. В его прежней квартире была целая коллекция скульптур древнегреческих богинь, которые он привозил из путешествий по Европе. Его бывшая жена шутя называла это собрание гаремом. В Эрмитаже он мог бесконечно долго стоять у «Вечной весны» Родена, в галерее Уффици перед «Венерой Урбинской» Тициана, да и в других больших и малых городах он находил время увидеть запечатленные в камне или на холсте образы «прекрасных дам былых времен», выражаясь словами Франсуа Вийона.
А что делать?.. По его наблюдениям, красивых женщин в окружающем мире становилось все меньше и меньше, ведь красота – это не только внешние формы, но и дух. В Наталье Владимировне – так ему представили эту красавицу-блондинку в Донецке, сочеталось гармонично и то, и другое, и он это сразу почувствовал. Отсюда и необыкновенная ее притягательность – приветливость и недоступность одновременно – французы называют это «шармом». Неудивительно, что вокруг этой женщины всегда были мужчины – и старые, и молодые, красивые и не очень – они плотной стеной стояли возле нее. «Тяжело ей, наверное, в коллективе, – подумал Дмитрий Геннадьевич, – женщины не любят, когда явно выделяют одну из них, тем более, что в Мариуполе очень много красавиц». Ему объяснили, что в городе перемешалось много национальностей – отсюда и необыкновенная привлекательность местных девушек.
Он всегда опасался подходить к ней – наверняка она замужем, муж, как водится в таких случаях, скорее всего, цербер. «И его можно понять, – подумал он, – но в любом случае такая женщина не может быть одинокой». Иногда, правда, в компаниях они обменивались дежурными фразами, но не более того.
Но на этот раз, как ни странно, она сама подошла к нему и тепло поблагодарила за прекрасное, по ее мнению, выступление.
– Не за что, – ответил он, – наоборот, мне даже немножко стыдно. Я вынужден в который раз объяснять знающей аудитории вполне очевидные вещи. Но, заметьте, что мы отнюдь не идеализируем и свою страну – у меня и у моих друзей есть понимание, что Россия тоже несовершенна, но у нашего народа все-таки сохранился государственный инстинкт. Люди знают кто друг, а кто враг. На Украине, как мне кажется, такой инстинкт отсутствует.
– Не совсем так, – не согласилась она. – Один мой прадед воевал в Белой армии «за великую, единую и неделимую Россию» и сложил голову где-то на Перекопе. Другие мои предки были с красными, но они тоже никогда не согласились бы, чтобы их отечество растаскивали на куски. Я тоже с этим не согласна и поэтому, можете не сомневаться, что мне близка Ваша позиция и я на Вашей стороне. Впрочем, хочу Вас предупредить – Вы нажили здесь себе не только друзей, но и врагов. На Украине Вас наверняка возьмут, или, может быть, уже взяли «на карандаш».
– Ну и что! Пусть берут! Они что, меня отравят? Или завербуют, подослав такую прелестную женщину, как Вы?!
– Нет, нет, – улыбнулась Наталья Владимировна, – с моей стороны Вам точно ничего не грозит. Но мы не прощаемся. Если Вас не затруднит, мне бы хотелось посоветоваться с Вами по одному чисто формальному вопросу.
Дмитрий Геннадьевич кивнул и хотел что-то сказать, но она уже убежала. К нему подошел его московский знакомый, которого он иронически называл своим ангелом-хранителем за бесконечные предупреждения об опасностях, подстерегающих русских на Украине. У него в Мариуполе жили родственники и, конечно, он многое знал из первых рук, то есть получал такие сведения, которые нельзя было найти в газетах или интернете. На этот раз, скептически улыбаясь, он спросил у Дмитрия Геннадьевича: «Что, все-таки не удержался и «запал» на красавицу, мой друг? Впрочем, не ты один. Должен предупредить тебя – в годы моей молодости такое увлечение называли «динамо», ты можешь сколько угодно распускать свой павлиний хвост, она тебе все равно откажет».
– Позволь спросить, почему ты так решил?
– Ну ты же не женишься на ней, но даже если бы ты и решился на этот шаг, я не уверен, что она согласилась бы! Ты не ее идеал.
– Но почему? Возраст? Во мне найдет она «быть может, след вчерашний, но ничего уж завтрашнего нет»[1].
– Не в этом дело. Твоя эрудиция здесь не спасёт. Она придерживается твердых жизненных принципов и, к тому же, поет и музицирует. Кажется, даже сочиняет стихи. Это в наше-то время!
– И что из этого следует. Она что, мужененавистница? Или фригидная, и ей совсем не нужен мужчина?
Товарищ отрицательно покачал головой:
– Я повторяю – дело не в этом!
Дмитрий Геннадьевич терял терпение:
– А в чем тогда? Она ведь не юная неопытная девушка, хотя, впрочем, таких сейчас днем с огнем не сыщешь. Или ей нравится изображать из себя недотрогу?
– Не кипятись, дружище, – приятель взял его за локоть, – у нее необычная, я бы сказал трагическая судьба.
– Да и какая же? Ее ограбил или обманул муж, любовник, случайный кавалер? Кто?
– Ты можешь дослушать! Забыл пословицу: Юпитер ты сердишься, значит ты не прав.
– Извини, я слушаю. Я весь внимание, – иронически улыбаясь, пожал плечами Дмитрий Геннадьевич.
Его собеседник почему-то уставился в пол и медленно произнес:
– Она родилась в военной семье и ее отец в звании не то майора, не то подполковника погиб в Афганистане, когда ей не исполнилось и года. Мать ее поднимала одна, и когда дочь выросла, то удачно, будучи еще студенткой, и, как говорят, по сильной любви, вышла замуж за офицера-подводника. Он утонул, хотя я не могу это точно утверждать, кажется, на «Курске», когда ее дочери не было и года. То есть она, в сущности, повторила судьбу своей матери. Теперь ты понял меня, дорогой друг.
Глядя на своего застывшего приятеля, он добавил:
– Вот так-то! Думай Дима, думай!
После этих слов он покинул своего собеседника и подошел к группе оживленно беседовавших преподавателей. Дмитрий Геннадьевич остался в одиночестве возле окна, оглушенный и непонимающий: «Боже мой, какой же я дурак! Ведь было видно, что в глазах у нее, невзирая на внешнюю веселость, какая-то неизбывная боль. Как же можно быть таким идиотом?»
Эти фразы непрерывно крутились у него в голове. Сколько времени он находился в такой прострации, он не знал. Из этого состояния его вывел знакомый женский голосок.
– Дмитрий Геннадьевич!
Он повернулся и увидел Наталью.
– Что с Вами? На Вас лица нет, – участливо спросила она. – Вам плохо?
– Нет, нет, – поспешно ответил он, – наверное, вчера чуть-чуть перепил. У мужчин есть такой недостаток.
– У меня к Вам нижайшая просьба. Мне нужно закончить дела на кафедре, и, если вы согласитесь меня проводить и помочь отнести некоторые книги, я буду вам очень признательна. По дороге я изложу Вам свою просьбу, поверьте, она вас ни к чему не обязывает. Вы не волнуйтесь, мой дом совсем недалеко.
– Я не волнуюсь. Конечно, я буду рад помочь Вам.
– Спасибо огромное. Вы можете спуститься в наш кафетерий и выпить чашечку кофе – она Вас взбодрит. Я где-то через час спущусь к Вам. Да, я должна еще раз спросить, – добавила она. – Вас не очень затруднит моя просьба.
– Нет, нет, – поспешно ответил он, – я действительно очень признателен Вам за доверие.
– Тогда до встречи, – она повернулась и умчалась.
[1] Строка из стихотворения князя П.А. Вяземского «Я пережил и многое и многих… ».
Продолжение здесь
Начало здесь
Источник: Moloko Автор: Н.В. Лукьянович