Мы вот любим порой ругнуть поляков. Пришли в начале XVII века, сначала подло, прикрываясь Лжедмитриями, потом уже в открытую рвались на русский трон, еле-еле честной люд от них отмахался. Хотели нас ополячить, окатоличить, да и вообще ввергнуть в жесть и жуть.
В целом в этой истории есть некоторая доля правды. Но чуть-чуть копнув поглубже, сталкиваешься с парадоксальной ситуацией, когда разных Лжедмитриев поддерживали разные поляки и литовцы, друг друга отнюдь не жаловавшие. Первого – православные оппозиционеры юга Чарторыйские, второго – литовские легитимисты севера Сапеги, третьего – вообще классические коронные ляхи из ближнего окружения Сигизмунда Васа. Четвертого, слава Богу, к ляхам не присобачишь никак, впрочем, он вообще фигура проходная.
Владислава Васа потом тоже поддерживали не все из них, хотя он был относительно популярным польским королем. И мог быть не самым плохим московским великим князем (царем мог стать только после православного крещения, от чего сам отказывался). В целом идея польско-литовско-русской унии не так и абсурдна, как может показаться. Сумели же поляки за пару веков выстроить отношения с великим княжеством литовским в рамках сложного в управлении, но в целом достаточно мощного и стабильного государства. Язык и сейчас близок, водку и супы обожают по обе стороны границы, из проблем очевидны религия и династия. Первое вполне решалось в рамках униатского компромисса или церковной автономии. Второе – через объединение государств под единым управлением. С учетом кейса Владислава - Ягайло на трон можно было пригласить даже кого-то из Даниловичей, но это вообще не главное. У поляков к тому времени уже был опыт построения могучей многонациональной империи. В 1440-1526 годах Ягеллоны правили не только Польшей и Литвой, но и Венгрией, Чехией, Хорватией. А претендовали еще на столько же. И Москва с Новгородом здесь были в конце списка.
Смертельный удар этому средневековому монстру нанесли будущие верные враги – Османы и Габсбурги. Первые в честных боях под Варной и особенно Мохачем уничтожили цвет ягеллонского рыцарства, а потом заняли Балканы и Венгрию. Вторые под видом родственников и защитников отняли Чехию. На восточном фронте ослабленное государство подъедали бывшие вассалы из Москвы. В этом плане имперские традиции поляков даже старше московских, поэтому даже Междуморье Пилсудского – это не столько бред, сколько старая «сарматская» традиция.
У Московии были свои виды на западного соседа. Вражда славян между собою началась с момента рывка Гедиминовичей на юг и первый удар едва не стал для московского княжества фатальным. Но всё-таки некоторую независимость Москва при поддержке умиравшей Орды сохранила. А, переродившись в XV веке в оплот православия, стала притягательной для православной литовской шляхты, шедшей под руку великого князя московского (потомка Витовта). Месть проигравших в литовской гражданской войне Гедиминовичей проклятым Ягеллонам стала одной из ведущих тем русско-литовских войн. Бояре Патрикеевы, Голицыны, Куракины, Трубецкие, Хованские, Мстиславские (и еще десятки других родов) видели в Литве потерянную родину и стремились ее вернуть. Посадить московского князя на литовский трон – самая короткая дорога к этой цели.
Первым этот фокус попытался проделать Василий Иванович в 1506 году. Его сестра Елена была женой литовского князя Александра. Многократно битый коалицией крымцев и московитов неудачливый литовский князь разменял мир на востоке и приданное из нескольких ранее отжатых Московией городов на династический брак. Брак дал великим князьям московским определенные права на литовский престол. И в 1506 году после смерти Александра Ягеллона литовские магнаты на полном серьезе выбирали между его братом Яном Альбрехтом и шурином Василием Ивановичем Московским. Вспыхнувшая на этом фоне война, была не только и не столько за Смоленск, сколько за княжество целиком.
Сын Василия Ивановича Иван Грозный и его дети помнили об этом и выдвигали претензии на литовский трон при любом удобном случае и порой пытались поддержать его военной силой. В 1562 году, после смерти первой жены Анастасии, Иван Грозный сватался к Катерине Ягеллонке, получил предсказуемый отказ и двинулся отвоевывать свой по праву рождения трон. Как минимум литовский. В 1564 году, после взятия Полоцка на десять лет перед московским царем открылось широкое окно возможностей по занятию литовского престола.
Первые слухи о желании сместить обанкротившегося Сигизмунда и заменить его молодым и амбициозным Иваном пошли в 1566 году. В 1569 году литвины (перед заключением унизительной для себя Люблинской унии) просили себе на трон сына Ивана Грозного Ивана Ивановича Молодого. Царь и сам (вместе с родней из Гедиминовичей) был не против такой комбинации, правда, видимо, настолько же искренне, насколько и Сигизмунд Васа в аналогичной ситуации в 1610. В наказе гонцу Ф. Мясоедову 1569 года говорилось: «Проведати ему того, которым обычеем то слово в Литве и в Полше в людех носитца, что хотят взяти на Великое княжство Литовское и на Полшу царевича Ивана, и почему то слово в люди пушено, оманкою ли, или в правду того хотят, и почему то слово делом не объявится, а в людех носится» ".
В 1572 году проигравший в гражданской войне (Опричнине) Иван Грозный претендовал на польский престол уже вполне серьезно. Не имевший серьезных денег и связей кандидат пролетел как фанера над Краковым и вернулся бороться за родной трон. В 1575 году Иван Грозный, на 200 лет обогнав Екатерину II договорился о разделе Речи Посполитой по религиозным границам с Габсбургами. Некоторые историки (наиболее известен из них П.А.Садиков) считаютсвязанными событиями передачу власти в Москве царю Симеону и участие в польских выборах. Садиков связывал этот шаг Грозного с его желанием выставить свою кандидатуру на польский престол во время второго бескоролевья (выборы короля происходили в ноябре 1575 г., через месяц после «передачи престола» Симеону). Однако никаких данных о том, чтобы Грозный, выставляя свою кандидатуру, указывал при этом полякам на то, что он свободен от русского престола, не существует: во время выборов 1575 г. Грозный не проявлял вообще серьезной активности, а уже в декабре 1575 г. (еще в «царствование» Симеона) он вел переговоры о разделе Речи Посполитой и о приобретении Литвы и Ливонии.
Османы и французы смотрели на эти переговоры с нескрываемой яростью и подсуетились со своими кандидатами, сначала Генрихом Валуа, а потом и Стефаном Баторием.
Самым близким к польскому трону был последний из Даниловичей царь Фёдор. Вот как это описывает Костомаров.
В декабре 1586 года умер Стефан Баторий. В следующем году в Польше началось обычное избрание нового короля, в котором важное участие приняло Московское государство. Борис увидел возможность посадить на польско-литовский престол Федора, сообразно давнему желанию литовских панов соединиться с Московским государством посредством возведения на свой престол московского государя. Вероятно, Борис рассчитывал, что расположение к нему Польши и Литвы пригодится со временем, и потому-то при венчании Федора он выпустил его именем всех польских пленников.
Слабоумие Федора (если и имело место быть) не казалось большим препятствием; напротив, можно было рассчитывать, что панам будет тем лучше, чем их король меньше будет иметь возможности показывать свою власть. В начале 1587 года Борис отправил в Польшу дворянина Ржевского. Этот посланец повез царскую грамоту ко всем панам вообще и, кроме того, письма к отдельным духовным и светским сановникам от имени царя. Каждого приглашали хлопотать, чтобы на престоле был Федор. Давалось обещание свято сохранять все шляхетские права и вольности и, сверх того, наделить панов вотчинами и деньгами. В Польше в то время образовалось три партии: одна, под предводительством Зборовских, хотела выбрать австрийского принца Максимилиана. Другая, - во главе которой был канцлер и гетман Замойский, - склонялась к избранию шведского королевича Сигизмунда, сына короля Иоанна и польской принцессы Екатерины. Третья, состоявшая преимущественно из литовских панов, хотела московского государя. Вслед за Ржевским послы Степан Васильевич Годунов и князь Федор Троекуров, с думным дьяком Василием Щелкаловым, отправились в Польшу и повезли сорок восемь писем к разным панам с самыми лестными предложениями. Русский царь обещал защищать польско-литовские владения московскими силами, строить на свой счет крепости, отвоевать у шведов и отдать Речи Посполитой Эстонию, обязывался заплатить на 100 000 червонцев долги Стефана Батория ратным людям, предоставить свободную торговлю польско-литовским людям в Московском государстве; а главное, обещал не вступаться вовсе в королевские доходы и все отдать панам в управление, так что если новый государь приедет в Польшу, то не только не потребует от них никаких денег на свое содержание, но еще будет раздавать им свою казну. Борис наказывал своим послам соглашаться, если паны потребуют, чтобы царь был у них королем только по имени, а они бы управлялись сами собою: пусть бы только Польша и Литва оставались в мире и соединении с Москвою, готовые действовать против общего недруга.
Предложения были действительно соблазнительны, но послы приехали с одним обещанием денег, и без них. Литовские паны объявили им, что надобно, по крайней мере, готовых 200 000 рублей, дабы склонить на московскую сторону Зборовских и их партию, а также, чтобы переманить деньгами людей от партии Замойского. У послов денег не было. Несмотря на это, на избирательном сейме большинство избирателей заявило себя на стороне московского царя. Когда выставили три значка избирателей: австрийской стороны - немецкую шляпу, шведской - сельдь и русской - Мономахову шапку, то под русским значком оказалось более всего избирателей. Выбрали пятнадцать человек депутатов для переговоров с послами. Депутаты предложили московским послам, чтобы царь приступил к соединению с римскою церковью, прибыл в Варшаву через десять недель, венчался от гнезненского епископа: царь должен был написать в своем титуле польское королевство выше Московского государства. Послы отказали наотрез, но уверяли, что царь не будет вмешиваться в дела римско-католической церкви. Замечательно, что послы, допуская свободный приезд польских и литовских людей в Московское государство, не хотели обещать такую же свободу приезда в Польшу и Литву московских людей; они говорили: "Это противно московским обычаям, чтобы московские люди ездили всюду по своей воле без государева повеления". Этим в Польше были недовольны.
Главное препятствие к выбору Федора заключалось в денежном вопросе. После решительных ответов московских послов, паны еще говорили им, что нужны деньги, чтобы подкрепить царскую сторону на сейме, указывали на щедрость к ним императора и испанского короля, просили немедленно 200 000. Послам негде было достать этих денег. Паны потом требовали немедленно хотя 100 000 - послы и этого не могли им дать!
Тогда на сейме одна польская партия выбрала Максимилиана, другая - Сигизмунда. Литовцы не приставали ни к той, ни к другой и еще раз пытались сойтись с московскими послами. Виленский воевода Христофор Радзивилл и троцкий Ян Глебович заявляли им, что царю можно быть польским королем, не приступая к римской вере; нужно только поманить папу надеждою в будущем на соединение церквей; но эти паны во всяком случае требовали наличными 100 000 рублей для поддержки партии в пользу московского государя и наконец спросили: захочет ли государь взять одну Литву, если поляки не согласятся на его избрание? Они вместе с тем подавали надежду, что и южнорусские области, уже присоединенные к Польше, перейдут под власть московского государя. Ничего не могло быть приятнее Москве, как это предложение, и Борис, узнавши о том от послов, отправил панам литовским дары на 20 000 рублей, обещая дать еще деньгами 70 000. Но уже было поздно; поляки успели сойтись с литовцами и склонить их на сторону Сигизмунда. "Не надобно было, - говорили после того московским послам паны, писать в грамотах, что царю непременно короноваться по греческому закону: если бы паны радные на это и согласились, то архиепископы и епископы ни за что до того не допустят; а они у нас большие люди". Паны тем не менее приняли подарки, за исключением одного Христофора Радзивилла. Следуя прежним дружеским отношениям к Австрии, московские послы, увидя, что дело об избрании Федора не клеится, по силе своего наказа, начали было давать совет об избрании Максимилиана: перед тем только Максимилиан посылал в Москву просить ее содействия в достижении польского престола. На речь русских послов поляки отвечали, что они не требуют ни от кого указаний: кого им избрать в короли, а литовцы выразились, что "они ни за что не возьмут себе немца в государи, потому что немецкий язык никогда славянскому добра не мыслит". Послы московские успели только в том, что заключили перемирие на пятнадцать лет. Избрание кончилось в пользу Сигизмунда. Он короновался 16 декабря 1587 года. Максимилиан пытался было добывать польскую корону оружием, но был разбит Замойским, взят в плен и выпущен под условием отказа от всяких притязаний на польский престол.
Таким образом Борис затевал великое дело, но у него не стало ума и умения добиться своей цели. В Польше сел на престоле государь, которого особенно не желали в Москве; сын шведского короля, с которым Московское государство находилось в недружелюбных отношениях.
Сигизмунд Васа действительно был худшим из возможных вариантов. Империя Васа едва не уничтожила Московию.
В 1669 году на польский трон претендовал уже Алексей Михайлович с детьми. Не то, чтобы очень активно. Активно там боролись цезарцы с французами, московиты с турками были всегда во втором ряду. Поляки попробовали пойти по пути Московии и доверились национальным кандидатам. Михаил Вишневецкий казался хорошей ролевой моделью Михаила Романова для Польши, но не сдюжил. Глава оппозиции Ян Собесский, сменивший его четырьмя годами позже, фатально для старших партнеров предавший турок и французов, и вовсе заслужил в веках звание самого глупого польского короля.
Петр и другие императоры долгое время на польский трон не претендовали. Австро-русские марионетки сначала из саксонских герцогов, а потом и из природных поляков устраивали полностью. Мечту первых русских царей воплотят внуки похоронившей Польшу окончательно Екатерины II. Сначала Константин Павлович, а потом и Николай Павлович (нежно ненавидевшие друг друга как и большинство сводных братьев из богатых семей) станут правителями Царства Польского.
Последний и вовсе присоединит его к империи, и в три поколения российская империя изрядно оправославит и обрусит Польшу, если так можно сказать. Самим полякам правда это не слишком понравилось, но их мнение особо не спрашивали до первой мировой.