Командовать парадом буду я!
Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!
На свете существуют люди, которых называют человек-праздник, человек-спектакль. Это такие люди, которые собирают вокруг себя «стадионы». Причём, они могут делать и говорить всё, что угодно, им будут внимать, открыв рот.
Каждое утро на остановке я наблюдаю картину, достойную пера лучших писателей и кисти великих художников. Медсёстры одной из городских больниц собираются целой стайкой и ожидают свой автобус. Обычно, их собирается человек семь или восемь. Все медсёстры рассаживаются на скамейке. В центре, как на сцене, неизменно стоит колоритная, вальяжная дама, в чёрной, вычурной шляпе, в клетчатом пальто. На плечи всегда небрежно накинут шифоновый шарфик какого-то пыльного цвета уставшей от жизни розы. Знойная женщина, мечта поэта, как говорил великий комбинатор. Зовут её Валюша.
Она громко рассказывает эпизод из своей вечерней жизни. Или из вечерней жизни своих не очень спокойных соседей. Валюша вскидывает руки вверх, притоптывает, будто собирается сделать несколько «па» из «Лебединого озера», «делает страшные глаза».
Медсёстры попыхивают сигаретами (а Минздрав, между прочим, уже устал предупреждать) и в такт взмахивающим рукам Валюши, кивают головами. Начинается настоящее театральное действо. Станиславский бы поверил! Я вся превращаюсь в «большое ухо», бабку-подслушку, жадно охватываю глазами каждый жест, поворот головы, взмах руки, и восторженно замираю.
- И вы представьте себе, этот гад держит за руку Соньку, легонько так, нежно. С любовью заглядывает ей в глаза.
- И что? Романтично же, Валюш.
- А то, что у Соньки во второй руке тяжеленная сумка с картошкой и овощами. Она согнулась под тяжестью так, что пальто задралось, чуть ли не до исподнего!
- А ты что?
- А что я? Сказала, что он козлище безмозглый. И ведёт себя, как баба.
- А он что?
- А что он? Стал орать, чтобы я шла… по своим делам дальше и не лезла, куда не просят.
- А ты?
- А я сказала, что сейчас с ним сделаю.
- А он что?
- А он долго что-то там орал про мать и других моих родственников. К ним посылал. Спасибо Петровне из десятой квартиры, заткнула его быстро. Иначе, не знаю, что было бы. Хотела в морду вцепиться ему.
- Ну, ты даёшь, Валюш! А твой-то где был?
- А мой-то козлище пошёл мусор выносить. Да к Машке-мамалыге зарулил. Она вчера только бутыль самогона нагнала. Мой так с ведром весь вечер и болтался. Ведро где-то потерял, видимо.
- А ты, Валюш, что?
- А что я? Еле притащила его от Машки-прощелыги вечером. Он, зараза, не смотри, что тощий, жилистый да тяжёлый, собака. Поучила его малость вчера, за вихры оттаскала. Ну и Машку малость поучила тоже, чтобы не поила больше моего самогонкой-то. Чуточку повздорили мы с ней. Она меня так и вытолкала за дверь, с клочком волос-то её, в моей руке зажатых.
Занавес! Валюша с гордо поднятой головой принимает восторженные комплименты. Кажется, сейчас зрители начнут аплодировать, а Валюша поклонится.
Наконец, подъезжает нужный автобус, вся стайка медсестёр во главе с Валюшей с шумом загружается в него и на сегодня спектакль окончен. Я с нетерпением жду каждое следующее утро. Продолжение следует…