Я не знаю, сколько времени прошло с момента моего заточения, но, очнувшись и почувствовав острую боль в колене. Я понял, что падение моё – это не плод воображения, а реальность, случившаяся со мной в этом странном лесу.
Я не знал, где сейчас Саня. Ведь мы вместе с ним вошли в этот сарай с рухнувшим подо мной полом.
Странно, но я не ощущал себя провалившимся под пол. Место, где я находился сейчас, тоже выглядело как большая, просторная, но мрачная комната.
Я продолжал лежать на холодных досках, боясь встать на ноги. Неизвестно, чего я боялся больше: боли от падения или возможности провалиться ещё раз.
Я обвёл комнату взглядом - странно: ни окон, ни дверей. Я увидел в правом от меня углу какую-то миску или чашку – не разобрать издалека. Боясь вставать, я медленно пополз в этой угол. В миске лежал кусок хлеба и ломтиками нарезанное сало. Хлеб был свежим, а сало совсем не заветренным. Из этого я сделал вывод, что тот, кто заточил меня сюда, не жаждет моей голодной смерти. А это значит, я ему зачем-то нужен. Эта мысль давала надежду на спасение, но в то же время мучила своей неопределённостью. Зачем я ему нужен?
Раздираемый внутренним монологом с самим собой, я не мог сидеть спокойно. Понимая, что Саня должен быть где-то рядом, я стал звать его, истерично выкрикивая то имя, то фамилию. Но никто не отзывался.
Как бы я не боялся встать на ноги, мне пришлось это сделать. Пол словно поплыл подо мной, но я удержался на ногах. Я хотел облокотиться на выступавшее из стены полено, но стена и это самое полено отодвинулись от меня. Я стоял посреди комнаты на согнутых в коленях ногах и, словно во время качки на корабле, пытался удержать равновесие. Но это у меня не получилось – я упал на пол и снова почувствовал боль в колене.
Странно, но когда я не стоял, а лежал или сидел на этом проклятом полу, я чувствовал себя увереннее: меня не шатало из стороны в сторону, и пол казался нерушимым, незыблемым оплотом.
В какой-то момент я понял, что силы покидают меня, и сон заставляет разместиться на полу поудобнее.
Я опустил голову на скрещённые перед собой руки и уснул.
Во сне я слышал голос мамы – она звала меня, протягивая руки в мою сторону. Я не видел её лица, но почему-то ясно осознавал, что она плачет в этот момент. Во сне я кричал ей в ответ, как маленький ребёнок, свято верящий во всесилие материнской защиты: «Мама, я здесь, здесь. Я в сарае лесника. Мама, найди меня!» Но она не слышала моих призывов во сне. А наяву я осознавал, что помощи ждать неоткуда, и спасти меня могут либо случай, либо я сам.
Случай не заставил себя ждать, да и я сам не сплоховал.
Я услышал скрип - так обычно открывается старая, рассохшаяся дверь. Но в комнате не было дверей. И вдруг в том углу, где стояла уже пустая миска, без еды, я увидел размытые очертания фигуры. Прищурившись, я смог разглядеть лицо. Это был шофёр злосчастного пазика, как я теперь понял, специально заманивший нас сюда. Минечка – как называл его дед.
Но каким образом он здесь оказался? Я чётко слышал скрип двери. Здесь точно есть дверь, но где? Почему я её не вижу? Что за чертовщина?
Молчание нарушил Минечка:
- Ты это, знаешь, что…поел?
Вопрос был риторическим – он видел пустую миску. И сейчас держал её в руках.
Я, не удостоив его ответом на глупый вопрос, спросил:
- Почему вы с твоим папашей нас заперли? Что вы хотите с нами делать? Кто вы?
Возможно, это самое глупое, что можно было сейчас сделать: спрашивать своего мучителя о причинах его поступка. Но я не знал, с чего начать разговор и мои расспросы. Я точно знал только одно: надо выяснить, как он сюда вошёл и как он собирается отсюда выходить. Если выйдет он, значит, выйду и я.
То, что я услышал от него тогда, показалось мне полным бредом, но всё же я слушал его, не перебивая, лишь изредка переспрашивая, если чего-то не понимал.
- Мой отец – адепт чёрной магии! – ошарашил он меня. – Он подчиняется только чёрным силам, живёт по их законам.
- А ты тоже адепт? – одновременно со страхом и с издёвкой спросил я.
- Нет, я простой советский человек, член партии, передовик производства, - перечислил он свои регалии.
- Что ж ты, передовик производства хренов, людей взаперти держишь? – в моих словах было больше ненависти и сарказма, чем вопроса.
- Я очень люблю моего отца. Я не могу его ослушаться. Он велел привезти ему каких-нибудь молодых парней. Наступает время обряда. А на маршруте молодые не попадались. И вот удача – сразу трое, как и надо по обряду.
- По какому обряду? – брезгливо спросил я.
- Отцу надо раз в несколько лет молодую кровь в себя впускать – только так может оставаться молодым и сильным и служить своему хозяину.
- Какому хозяину? – удивился я, так как чётко помнил: в нашей стране нет господ, каждый человек – сам себе господин и хозяин.
- Тццц, - шофёр приложил палец к своим губам, призывая меня к молчанию. -Его имя нельзя повторять вслух, ему это не нравится, он за это наказать может.
- Сбрендили вы что ли со своим папашей? – абсолютно законно спросил я.
- Почему сбрендили? Обряд выполнен на одну треть! – сказал он, и я понял, что одного из моих товарищей, возможно, уже нет в живых. Ну, кто знает, что это за обряд у них.
Не успел я закончить свои размышления, Минечка продолжил:
- Вот теперь я за тобой пришёл, - сказал он, пытаясь меня связать. И только после этих слов я увидел бельевую верёвку в его руках.
- Ну, уж нет! Хрен ты угадал, упырь, - произнёс эти слова я уже в прыжке к своему врагу. Я схватил его за ноги, чуть выше стоп, и дёрнул на себя. Он с грохотом повалился на пол. Дальше было всё дело техники – верёвка была уже в моих руках. Сила и молодость тоже на моей стороне.
Я связал его. Он тихо застонал. Из его стонов и причитаний я понял только одно: он не столько боится за себя, за то, что придётся держать ответ в суде, хотя правильнее было бы нам их с пацанами самим наказать. Он переживал за своего папашу-упыря: не видать ему теперь молодой крови, а значит, не продлит он свой «контракт» с потусторонними силами на вечную молодость.
Но как выйти отсюда – я по-прежнему не видел двери.
- Эйты, передовик, как выйти отсюда? Где дверь?– спросил я, пнув ногой связанного шофёра.
Тот никак не отреагировал ни на мой вопрос, ни на мой пинок. Он только трясся от плача, повторяя одно и то же, как заклинание, что ничем не смог помочь своему отцу и что больше никогда его не увидит.
Вдруг сквозь причитания Минечки я опять услышал скрип двери, но на этот раз я видел её совершенно отчётливо. И людей, вошедших в неё, тоже очень хорошо видел.
Как во всех советских фильмах на помощь людям приходят доблестные сотрудники МВД, так и мне на помощь пришла родная милиция.
Молодые парни в форме вошли первыми, за ними вбежал Саня и подскочил ко мне.
- Вот он! Живой! – громко крикнул Саня, оборачиваясь к милиционерам.
- А Толян где? – спросил я своего друга.
- Толян? – глупо переспросил он. – Не знаю. Когда я смог улизнуть от Минечки (он приносил мне еду и, уходя, забыл запереть дверь), я подкрался к сторожке и заглянул в окно. Там стоял сумасшедший дед и его полоумный сынок. Они стояли ко мне спиной, я не видел их лиц. Что они делали, я тоже не понял. Вроде как они склонились над кем-то. Может, это был Толян, не знаю. Но что я мог бы сделать один против двоих? Я побежал за подмогой. А нас, оказалось, уже ищут. Милиция прочёсывала лес.
Вдруг Саня замолчал ненадолго, опустил голову и с покаянием продолжал:
- Когда мы ворвались в сторожку лесника, там никого не было: ни Толяна, ни деда. Они словно испарились. Я не знаю, где Толян. И не знаю, жив он или нет…
Этот случай круто поменял наши жизни.
Что же стало со всеми героями этой истории?
После выхода из психушки, где мы естественно оказались после рассказов о встрече с адептом чёрных сил, мы забрали документы из института. Саня ударился в веру. Сначала был трудником на восстановлении церкви в одной из близлежащих деревень, потом окончил семинарию и стал священником в этой самой церкви.
Я увлёкся мистикой и стал описывать интересные, не поддающиеся научному объяснению случаи. Долго писал в стол, так в Советском Союзе редакторы крутили пальцем у виска, прочитав только название моих романов. Сейчас я востребованный автор: меня издают, даже один роман экранизировали.
Минечку осудили. Не помню уже, сколько лет ему дали. Но до конца срока он не дожил.
А что же с Толяном, спросите вы?
А Толяна, вернее Анатолия Федоровича Перевезенцева, я больше никогда в жизни не видел…