С покрытого сухой травой косогора сквозь марево августовского солнца открывались бесконечные степные просторы. Пожилая женщина с обветренным коричневым загаром лицом показывала маленькому мальчику вдаль. Натруженной со вздувшимися венами рукой она как будто гладила пространство , а внимательный взгляд малыша следовал за плавным танцем её руки.
Донской ветер прямо в сердце вонзал слова бабушки: «Вот это всё, видишь вон ту лесополосу и до того зелёного косогора, принадлежало нашей семье. В революцию отобрали. Ты, Гришка, у нас умненький, запомни, сделай всё, чтобы это снова было у нашей семьи. Тогда и мне умирать не страшно будет. Дождусь ли только?»
Пилот вертолёта решился ещё раз спросить у Григория Ивановича: «Шеф, может на машине? Всё-таки девяносто лет, ни разу не летала. Опасно. Вдруг сердце или что?», - он впервые видел взволнованное лицо шефа. Григорий Иванович обратился к сгорбленной старушке с огромными линзами сквозь которые среди морщин почти не было видно глаз: «Ба, может правда на машине, ну ни за один день, дня за три-четыре всё объедим». Неожиданно твёрдым голосом старушка ответили: «Нет у меня времени! Я хочу всё сразу увидеть!» Похожий на взбесившуюся букашку вертолёт «Робинсон» набирал высоту и внук Гришка показывая поля, уходящие за горизонт, с гордостью говорил: « Вот, ба, теперь это всё наше!»
Во главе огромного длинного стола набивая курительную трубку сидел Григорий Иванович.
Он не признавал новомодные круглые столы для совещаний, но порой прислушивался к мнению членов команды, вот и сейчас он молча слушал зама по экономики: «До конца года мы оплачиваем комбайны и с учётом премий не укладываемся в бюджет. Мы использовали уже все лимиты. Я считаю, что для выравнивания ситуации нам нужно временно приостановить покупку земель». За столом одобрительно закивали и слово взял старый человек, числившийся «министром без портфеля»: «Григорий, я редко влезаю в твои дела, потому что понимаю, что держишь меня здесь за старые заслуги, но вот сейчас скажу, поостановись. Хватит пока покупать землю, этой ладу нужно дать, да и самому сколько можно с утра до ночи пахать?»
В полной тишине было слышно как Григорий Иванович глубоко втягивает воздух, для того, чтобы разжечь трубку. Повисла тяжёлая пауза пока над трубкой не появился лёгкий дымок. «Оформляйте кредит на покупку земли. Все свободны»,- резко произнёс Шеф.
В зеркалах новенького Майбаха отражались чистые витрины ресторанов, Григорий Иванович, раскладывая кожаное кресло обратился к водителю: «Миша, а ты когда последний раз в ресторане был?». «Да вот, в субботу с женой ходили», - не отрываясь от дороги ответил симпатичный парень,- «я Вашей жене часто беру в ресторанах, а то какой бы хорошей не была больница, всё одно больничное. Вот этот пакет возьмите когда выходить будете».
Григория Петровича на пороге встречал Главврач, услужливо открывая дверь он скороговоркой сообщал о состоянии жены: « Уже лучше, я бы сказал существенно лучше, аллергия, конечно, вещь противная, но через месяц-полтора цветение прекратится и до весеннего тополиного пуха она будет в норме. А пока держим. Тут у нас почти стерильно. И препараты хорошие…»
Григорий Иванович надел стерильный халат и бахилы и тяжёлым шагом вошёл в палату. Бледная жена продолжала с грустью смотреть в окно, хотя видела, что он вошёл. Не отрываясь от окна она заговорила: «Гриша, я больше так не могу! Я понимаю, что у тебя здесь дело, ответственность за людей, но я тоже человек! Я больше не могу по пять месяцев проводить вот так. Мне нужен другой климат, ты лучше меня это знаешь. Мы с Колей уже билеты взяли»,- и только на последней фразе она посмотрела на мужа. «Как с Колей? У него же институт?»,- опешивший Григорий Иванович отступил несколько шагов и сел на кровать,- подожди, о чём ты, как с Колей?». Жена подошла к нему и села рядом: «Гриша, он уже год не ходит в институт, ну какой из него агроном? Вот сейчас его взяли в музыкальную группу, он так счастлив от этого».
Григорий Иванович немного оправившись от таких новостей неуверенно произнёс: «Ну подожди, вот сейчас уборку закончим и я…»,-жена с печальной улыбкой погладила его по всё ещё кучерявым прядям: «Гришенька, милый, двадцать лет я это слышу. Мы же оба понимаем, что ты ни за что не бросишь эти треклятые земли! Я знаю, что ты любишь нас с Колькой. И наверное хотел бы… но не сможешь.»
Автор статьи Наталья Ярошенко