В мае 1829 года Александр Сергеевич Пушкин второй раз был на Кавказе и написал стихотворение "Монастырь на Казбеке".
Красивым, ровным, как у учителя начальных классов, почерком его записала в своём дневнике повзрослевшая Дилара, в качестве эпиграфа к этой главе его оставлю Вам я:
"Высóко над семьею гор, Казбек,
Твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.
Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав "прости" ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне!"
***
Джамиль, несмотря на все мольбы дочери, оставил её вдвоём с Лейлой в гостинице и начал своё вожделенное восхождение на Казбек. Пару дней всё было хорошо, пока вдруг Лейла не услышала, как Дилара разговаривает во сне по-русски... (Предыдущая глава, ссылка кликабельна)
Ночь стояла тихая и лунная, в раскрытое окно номера гостиницы сочился потусторонний, безжизненный, холодный свет. Лейле не спалось. Она встала зашторить окно, мягко ступая босыми ногами по деревянному паркетному полу, чтобы не разбудить Дилару.
Девочка во сне вдруг заметалась по кровати и тихо, бессвязно шептала:
"Нет, мамочка, не надо, не бей! Не трогай меня!"
Лейла испуганно подбежала к её кровати и потрогала лоб. Тёплый, сухой - очевидно, дочке снятся кошмары. Лейла поправила её одеяло, а Дилара, тем временем не унималась: она звала Джамиля, просила его помочь маме не пить, говорила, что она всегда будет любить маму Алесю, а Лейла ей всё равно чужая...
На бедную женщину накатила такая волна гнева, что она не смогла совладать с собой. Всегда тихая, покорная и преданная мужу Лейла, с ненавистью и болью закричала: "Кхаин!", (Изменник, предатель) а потом вцепилась в длинные тёмные волосы Дилары и стащила её с постели. Девочка проснулась, в полном недоумении, что происходит. Она была напугана и готова вот-вот разрыдаться от непонимания и боли. Лейла же, тем временем, не унималась: она таскала девочку за волосы по полу, пинала её ногами и сыпала проклятиями на азербайджанском. Дилара с трудом разбирала смысл её слов, закрывая руками то лицо, то шею, то спину и бока. Девочке было ясно одно: Лейла каким-то образом разоблачила ложь Джамиля, и теперь ненавидит его и всё, что с ним связано, а её - Дилару, в первую очередь.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но в номер на крики прибежал смотритель гостиницы, открыл дверь своим ключом и оттащил обезумевшую женщину от девочки, валяющийся на полу. Мужчина начал приводить Лейлу в чувства - у неё вдруг начались судороги и пошла пена изо рта. Дилара, побитая и униженная, осторожно стянула со стула свой хиджаб (платок) и на четвереньках незаметно проползла к выходу. Она решила во что бы то ни стало найти Джамиля, потому что в этой красивой, но чужой стране у неё не было больше ни одного близкого человека. Дилара не знала, что подняться на вершину горы - задача не из лёгких, она смотрела на Казбек снизу вверх и путь туда казался ей лёгким и быстрым. Когда она выбралась за пределы гостиницы, лучи восходящего солнца уже освещали макушку исполина - Казбека, и на его вечнозаснеженной вершине переливались алые краски,
словно кровь, бегущая из разбитой губы девочки. Она надела свой платок и пошла наверх, взяв за ориентир уже различимый в предрассветных сумерках силуэт древней Церкви...
Ей безумно хотелось пить, камни выскальзывали из-под ног и катились вниз, ступни были разбиты в кpoвь, а Дилара всё шла и шла. К обеду, обессиленная и полyживая девочка упала на пороге храма и её сознание отключилось.
В это время перед её глазами мелькали чудесные картинки. Словно что-то забытое нашлось, и теперь всё стало на свои места. Вот добрый и такой родной папа Марк, она тянет к нему руки, делает навстречу ему первые шаги, а он лишь улыбается и отступает назад от неё, не даёт подойти близко, мотивируя еë делать всё новые и новые шаги вперёд. Вот мама Алеся - уставшая после работы, просит её уйти в свою комнату, а когда девочка начинает плакать, Марк берёт её на руки и сажает рядом с собой и мамой на диван перед телевизором, где девочка быстро и сладко засыпает. Вот они на Первомайской демонстрации, где девочка держит в руках красный флажок и смотрит сквозь него на солнце... Много-много таких дорогих, милых сердцу картин увидела тогда Дилара, и ни в одной из них не было Джамиля, Лейлы и бесконечного числа родственников, которые улыбаются ей в глаза, а за спиной вздыхают и посылают молитвы Аллаху о той, другой Диларе, которая утонула в море...
***
- Дочка! Бедная ты моя, откуда ты здесь?! Дилара, это ты?
Девочка наконец открыла глаза. Перед ней на корточках сидел дед Ваня - садовник Иван Игнатьевич, который работал в доме дяди Азиза. Последний год Ивана Игнатьевича стало подводить зрение, да и здоровье, в целом, и дядя Азиз уволил его, взяв молодого дагестанца, который не умел выстригать причудливые фигуры из кустов и делать красивые клумбы, какие делал дед Ваня.
- Сейчас, доченька, сейчас... - Иван Игнатьевич поднял на руки девочку и, тяжело ступая, вошёл с ней в приоткрытую дверь храма.
Внутри было прохладно, сумрачно и очень-очень тихо. Эхом отзывались шаги деда Вани, несущего на руках Дилару к стоящей в уголке большой деревянной скамье. Там он аккуратно уложил её, подложив под голову свою тёплую телогрейку, чтобы голове было удобнее. Потом напоил родниковой водой, и, глядя, как девочка с жадностью пьёт, достал из своей сумки пшеничную лепёшку - шоти, три отварных плода топинамбура, один огромный, розовый помидор, который, казалось, вот-вот треснет от сочности и зрелости и пучок свежей зелени.
- Чем богат, дочка! На вот - поешь, отобедай, чем Бог послал. - сказал дедушка Ваня, аккуратно складывая пустую сумку и убирая её в карман.
Дилара за последние два года испробовала много изысканных, не виданных ею ранее блюд кухонь разных народов мира, но этот простой обед из тёплых рук Ивана Игнатьевича, запомнился девочке навсегда. Никогда ей ещё не было так вкусно, так сладко, так приятно и тепло на душе!
Наевшись, Дилара стала рассказывать деду Ване про свою жизнь в семье Джафаровых, про Джамиля, который отправился покорять Казбек, про Лейлу, которая оттаскала её за волосы так, что Дилара думала, что умрёт, про то, как она пошла разыскивать Джамиля на горе и случайно попала сюда, в этот храм...
- Случайно? Э, нет, дочка, не случайно! Случай - это псевдоним Бога, когда Он не хочет называться собственным Именем. Дааа... Не помню, кто это сказал, но это правда. Не случайно ты сюда попала, Диля. Побудешь пока здесь, со мной, я тут сторожем устроился - Храм-то святой давно закрыли, не молятся здесь больше Богу, а зря. Молились бы - может, всё было бы иначе...
Долго-долго разговаривали дед Иван и Дилара. Оказалось, что здесь, в Грузии, похоронена его семья - молодая жена Васса и дочь Мария, которые померли от эпидемии брюшного тифа много лет назад. Иван Игнатьевич работал тогда на тепловозостроительном заводе в Коломне и начальство отправило его в длительную командировку, в Грузию - развивать тамошнее тепловозостроение. И вот на пятом году жизни в Грузии, когда рождённой уже здесь дочке Машеньке было три года, скосил их с супругой бич тогдашнего времени - тиф. С тех пор дед Ваня и один - хоть он уехал потом в Москву, в надежде начать новую жизнь, да не смог. А вот сейчас, на старости лет, вернулся сюда, на благословенную грузинскую землю, поближе к своим родным, горячо любимым...
- Неужели тебе не скучно здесь, деда Ваня? - спросила Дилара.
- Скучно? Да как здесь может быть скучно? Здесь живу, как у Христа за пазухой - никто не обижает, даже жалованье платят. А виды здесь какие, Диля!.. Всю жизнь любоваться можно - не надоест! Седой Казбек каждый день разный - то угрюмый и задумчивый, закрытый туманом и облаками, то искрящийся и жизнерадостный, как молодой юнец, проснувшийся поутру и облившийся студеной водой! Здесь, Диля, место силы, место благодати, место, где с землёй соприкасается подножие Престола Неведомого Бога.
Вот ты, к примеру, мусульманка, я православный, а Бог-то у нас один! Только воспринимаем мы Его по-разному, по-своему, как нас научили. У каждого человека свой путь к Богу, и порой целой жизни не хватает, чтобы этот путь достойно пройти. Как твой папа Джамиль лезет сейчас на вершину Казбека, терпит лишения и ненастья - на высоте и буран может быть, и обвал, и лавина снежная... А он идёт наверх, к своей цели, вопреки всему! Так и человек живёт: тяжело, страшно, больно порой бывает идти наверх, к Богу, да только помни вот что: в самые тяжёлые, самые чёрные наши времена, когда кажется нам, что всё пропало - именно тогда Бог нас Сам приносит на руках над пропастью... И когда мы уже касаемся ладонью подножия Его Престола, Он ласково согревает Своей благодатью, даёт сил и отдых после долгого пути и даже омывает ноги, покрытые ранами и мозолями от каменистых дорог - вот, точь-в-точь, как у тебя! - и дедушка Иван поставил перед Диларой небольшое ведёрко, налил в него нагретой на солнце родниковой воды, кинул какие-то травки и велел девочке опустить туда ножки. После высушил полотенцем и намазал мазью собственного изготовления, которая затягивает ранки и лечит кожу.
Дилара лежала на лавочке и слушала, как дед Иван, стоя посреди храма, по тетрадке, исписанной крупным почерком, напевает молитвы:
"Свете Тихий святыя Славы Безсмертнаго Отца Небеснаго, Святаго Блаженнаго, Иисусе Христе, пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа Бога..."
И вдруг она увидела, как луч заходящего солнца освещает под куполом древнюю, плохо различимую фреску, на которой изображён был Он - Сын Небесного Отца, Тихий вечерний Свет Его Славы, в Глазах Которого было столько Любви, столько сострадания к ней, маме Алесе, погибшему под колёсами чужого грузовика папе Марку, к папе Джамилю и больной, теряющей разум Лейле - ко всем-всем трудящимся и обременённым, гонимым и обижаемым... И только здесь, у подножия Его Престола, была радость, защита и... Прощение грехов.