19 июля Евгению Евтушенко исполнилось бы 90 лет. Он прожил такую длинную жизнь, что (увы) пережил свою поэтическую славу.
В шестидесятые им восхищались. В двухтысячные - стали посмеиваться. Над безвкусными рубахами, над стихами, над самопиаром, над жизнью. Слишком длинной для поэта.
Как-то один редактор, хихикая, показывал мне книгу с дарственной надписью:
"Защитнику поэзии, Алексею А
от вселенской пошлости Евг.Евтушенко".
Неудачно соединенные "вселенская пошлость" и фамилия дала повод для шуток. Порой эти шутки были очень жестокими.
"Как страшно жить так долго, чтобы начать умирать по частям", - жестоко пошутил еще один его коллега, когда Евтушенко отрезали ногу.
Уже став журналистом, я слышала от него много невероятных историй. Его любимые - про дружбу с Сальвадором Дали, про муравьеда, в присутствии которого Дали грозился что-то ли сжечь на Красной Площади. А еще - о танкисте, погибшем в Чехословакии с книгой "Шоссе энтузиастов" в нагрудном кармане. Пуля пробила книгу насквозь, образовав "шоссе" к сердцу солдата.
С жаром и энтузиазмом он умел пересказывать в сто миллионный раз, как в первый. Монтировал речи и выступления из этих историй, шинкуя их кусочками покрупнее или помельче. Из-за этой механистичности интервью звучали неискренне. Но его невероятная энергия, бьющая во время разговора, удивляла и производила больше впечатления, чем фантастические знакомства с Дали, с Нерудой, с Пастернаком.
У Гашека есть рассказ про одного веселого человека, который и на смертном одре бросился танцевать: "Умер Мачек, умер. На столе бедняжка. Вы ему сыграйте, а он еще попляшет".
В случае с Евтушенко - нужно было не играть, а собрать аудиторию.
Как-то он выступал в Москве, В «Библио-Глобусе» на презентации поэмы "Дора Франко". Огромного роста, невероятно худой, шатаясь и тяжело шаркая гигантскими кроссовками, похожими на боты водолаза, Евтушенко еле-еле дошел до стола, за которым должен был вести вечер. И преобразился, будто его включили в розетку. Серые глаза - засветились. Голос окреп. Руки, не выдерживающие тяжести перстней (огромного желтого перстня), перестали дрожать. Бодро и без устали он прочел длиннющую поэму.
Фактически уже будучи при смерти, он снова отвечал на вопросы каждому. Про Сахаровскую конвергенцию, про то, что Пугачева - великая женщина. Ответил даже нелепой старухе с красными губами в синем платке, которая спросила какую-то ерунду и все зашикали на нее. Наверное, это внимание и непренебрежение ко всем и ко всему - было в нем самым удивительным и самым ценным. Пусть даже это входило в часть каждодневных хлопот по поддержанию мифа о самом себе.
В перерывах между этими двум встречами мы много общались, но по телефону. Але, Переделкино? Але, Оклахома? А Евтушенко дома? Он никогда не отказывал в комментариях. Охотно рассказывал обо всех, с кем его сводила судьба, но ни о ком не злословил. Был невероятно продвинут во многих вопросах. Следил за гаджетами и молодой поэзией, хотя не любил ни первое, ни второе. Однажды в наушниках, так трогательно смотрящихся на пожилых людях, вышел по скайпу на передаче "Вечерние стихи", чтобы пообщаться с поэтами.
Помню, по телефону он жаловался на то, что забор перед его музеем в Переделкино сломался, а чинить приходится на свои деньги. Переживал за судьбу картин и даров, собранных в галерее. В последний раз мы общались летом. Он защищал музей Окуджавы от присоединения к Литмузею.
Евтушенко часто просили о помощи. Не пренебрегающий никем, он старался не отказывать по мере возможности.
Зимой он жил в Америке, в Оклахоме. (Мои американские знакомые постоянно удивлялись, что известный поэт, не нуждающийся в деньгах, жил в таких стремных местах, где другим и в голову не пришло селиться). Летом - переезжал в Москву, в свое любимое Переделкино. Пока его не было - на даче могли жить талантливые поэты, у которых не было средств снять себе жилье.
Например, известна история о проживании у Евтушенко поэта Григория П, ужасно похожего внешне на Пастернака. От скуки в долгие зимние вечера Григорий начал наведываться в винный погребок гостеприимного хозяина, где поэт хранил элитные спиртные напитки, подаренные разными великими людьми. Поскольку сам Евтушенко не увлекался элиткой, то следов разора долго не замечал до той поры, пока к нему не пожаловал VIP-гость.
Я вас сейчас таким вином угощу, мне его Фидель Кастро подарил, - анонсировал поэт и спустился в погреб.
Понятное дело, никаких следов той самой бутылки не было и в помине, а коллекция оказалось изрядно поредевшей.
Евтушенко очень расстроился, но ничего не сделал наглецу и даже не выгнал его из дома. Только сказал с грустью:
Гриша, Гриша, мне не жалко, что вы выпили это вино. Мне жалко, что вы даже не поняли, ЧТО выпили.
Удивляюсь, как точно и с каким подтекстом подбирает жизнь последние декорации. Великие актеры уходят на сцене. Великие летчики - направляют самолет к звездам. Он дал последнее интервью Соломону Волкову. Подытожил, нарезал, собрал и еще раз вспомнил все свои любимые истории. И умер.