Смешливая девчушка сидела на обшарпанном диване, укрытом разноцветным покрывалом. С краёв свисала разлохматившаяся бахрома. Местами она была заплетена в косички, а местами отсутствовала вовсе. Покрывало было старенькое, как и сам диван. И дом, в котором он стоял. Помимо девочки, на диване расположилась большая миска вишни и маленькое блюдце для косточек. Девчушка выбирала пальчиками крупные ягодки и отправляла в рот, причмокивая от удовольствия.
В полутора метрах за кухонным столом хлопотала бабушка. Несмотря на пышность форм и кажущуюся неповоротливость, успевала перемешивать варенье, снимать пенку с бульона и чистить картошку. Не забывала поглядывать на внучку, с аппетитом поедавшую бордовые ягоды.
В кухню из двери, ведущей в другую комнату, вошёл Кот. Был он обладателем мускулистого тела и большого самомнения, читавшегося во взгляде жёлтых глаз. Огляделся, поводил усами, дëрнул кончиком хвоста и потëрся о бок дивана.
— Аля, ты бы не трогала Ваську, у тебя пальчики липкие, шерстинки налипнут, а потом в рот потащишь, — сказала бабушка, завидя, что внучка уже потянулась ручками к хвосту-трубе.
— А что потом?
— Шерстинки попадут в животик и он будет болеть.
— А Васька что грязный?
— Конечно! Он где только не лазит, всё это на себе тащит.
— А где он лазит?
— По чердаку, в сарае. А там пыльно и мыши.
— А зачем он лазит? Ему молока не хватает? Или он любит пачкаться?
— Да бог его знает! Мышей давненько не ловил, обленился. А бывало по три штуки в день таскал. Сейчас, наверное, пыль собирать лазит.
— А зачем мы его такого грязного в дом пускаем?
— Он умывается лапками и язычком. Для кота достаточно, а вот для человека нет.
— Ой, бабуля, он в меня коготочком вцепился.
— Играть, наверное, хочет. Васька, а ну-ка, брысь! Руки-то у меня заняты, а то прогнала бы поганца. Царапнул, Аля?
— Нет, отпустил. Бабуля, а зачем Васька мои волосы жуёт? Я вот вчера спать легла, а он забрался на подушку и давай их жевать, щекотно так.
— Не знаю, милая, может, они вкусно пахнут? Ты вчера блины со сметаной ела, ручками волосы поправляла, вот поди и осталась сметана на волосах. А коты сметану привечают. Ты гони его в следующий раз.
Девчушка продолжала есть вишню, разбрызгивая сок. Васька запрыгнул на диван, и Аля, пока не видит бабуля, потянулась носом к коту. Тот не заставил долго себя ждать — боднул крепким лбом.
— Ой, бабуля, он бодается как козлик.
— Играть поди хочет. Вот ведь проказник в детстве не наигрался!
— А что у Васьки тоже было детство? — воскликнула девчушка, распахнув глазëнки.
— А то! Детство у всех было, Алечка.
— А когда оно у него было?
— Когда котёнком был, ты ещë не родилась, милая.
— Ой так давно... Мне-то уже шесть лет, я большая. А Васька, значит, старенький.
— Старенький. Почитай двенадцатый год ему пошёл. А по нашим годам семьдесят восьмой.
— У-у-у-у... Какой старый. А тебе сколько лет?
— Семьдесят один.
— Васька, значит, старше?
— Старше, да.
— Значит, он умрëт раньше?
— Не знаю, милая. Тут уж как Бог решит.
— А мы Ваську на кладбище похороним?
— Нет, Аля, на кладбище только людей хоронят. В поле похороним.
— Я не хочу в поле! — воскликнула внучка и в голосе зазвенели слезинки.
— Алечка, не плачь. Васька-то ещё жив-здоров, умирать не собирается.
— Ну ладно, не буду пока — согласилась девочка. — Васька об ножку мою трëтся, такой гладенький, — девочка несмотря на бабушкины слова, тëрлась плечом, локтем о серый кошачий бок. Васька урчал, а в воздух разлетались шерстинки.
Вскоре коту надоело внимание, он бесшумно спрыгнул на пол, упёрся передними лапами в пол и сладко потянулся.
— Бабуля, а Васька-то какой длиннющий!
— Ещё бы прок от этого был, — проворчала женщина, но Кот её уже не слушал: прошмыгнул мимо развивающейся тюлевой занавески, бросил напоследок короткое: «мя» и был таков.
Осматривая двор хозяйским взором, Кот направился в сарай. Обошёл его, заглядывая в каждый угол. Иногда останавливался и недовольно дëргал хвостом, чуть шипел. Подошёл к лестнице, запрыгнул на первую перекладину. Собрался с силами и оттолкнулся, зацепился передними за третью. Опять собрался с силами. Так и до самого верха залез. Не стал долго ходить — по натоптанной дорожке пробрался к стогу сена, той его части откуда из щелей виден весь двор. Лëг на забытую когда-то хозяевами тужурку, и прищурил глаза.
«Ох уж эти люди! Болтают чего сами не знают. Шерстинки ей мои не понравились, в живот попадут... Посмотрел бы я на тебя, кабы ты узнала, что шерстинки эти в себе мою силу несут. А сила эта внучку твою защищает! От чего защищает? Видела бы ты, женщина, от чего, не трепала бы попусту языком. Вы, люди, очень ограниченные. Глядишь на вас, вроде большие и умные. А иной раз такую глупость творите. Вот, на кой ляд, ты Алю к соседке повела? Известно же — у ней глаз дурной. Ан-нет, повела, да ещё чаем там напоила с пирогами. А что пироги те с душком и не подумала. Соседка змеюка, пуще крысы, а ты к ней дитя ведёшь. И кабы не моя защита, то так и налипло бы на неё всяко разно, а ты потом на „Васькину шерсть“ наговаривала бы. Твоя внучка моей силой насквозь пропитана, оттого и не страшны ей злые люди. И когтëм, думаешь, царапаю потому что играть хочу? Ну наивная! Что само уходить не хочет, то силком сгоняю.»
Заслышав во дворе шум, Кот приподнял уши, прислушался. Соседка пришла, не та, что змеища подколодная, а добрая: иной раз рыбки ему подкидывает. Пришла, на здоровье жаловаться. А хозяйка рада пожалеть. Так и хочется крикнуть:
«Да что же ты делаешь, бестолковая! Пока жалеешь, еë хворь себе забираешь. Сколько же мне лечить тебя можно? Говоришь, что голова у тебя болит, ноги, а сама это нытьё слушаешь, да ещё и рассказываешь другим, перемалываешь. Говоришь, что большой я, а толку нет. Так будь на моём месте замухрышка-кот, и года с тобой не прожил бы! Жалуешься, что тяжело, когда я на тебе лежу, сгоняешь, а когда совсем худо, то доходит до тебя — хворь я забираю. Да что толку, если сама на рожон лезешь? Так глядишь и дожила бы до ста, ну или сколько там по вашим людским меркам считается долгим. Странные люди, всё измеряют цифрами, а не смыслом... Нам их не понять. А уж им нас и подавно!»
Кот почесал лапой за ухом, зевнул, продолжив размышления:
«А какую чушь, женщина, ты ляпнула про волосы! Ну кто бы до такого ещё додумался: сметану я с волос жевать буду, ага. Не помнишь уже, как от мамки меня забирала? Как плакал я ночами, ища её сосок, привычно придавливая лапами шерсть вокруг него. А не было ни соска, ни молока, только очень хотелось. Сейчас всё, что вкусно пахнет мне о ней напоминает. А дети пуще всего. И не потому, что сметану едят, а потому как не пропала в них та любовь чистая которая только в детстве бывает. Когда любят без оглядки. О своей мамке вспоминаю я, когда урчу в детских волосах. И не смекнула, ты, женщина, что в твои седые волосы не полез я ни разу. Потому как, что с них толку, в них жизни меньше, а любви и подавно... — Кот улыбнулся лукавой улыбкой, вспоминая мать и её хвост, который котëнком любил прикусывать. — Вот, кстати, о жизни. Вернее, о смерти. С чего это ты взяла, что я позволю хоронить себя в поле? Вот ещё!
Не любим мы, коты, когда неживое рядом с живым, а в поле жизнь кипит, какой ты и не видывала.
Мы свой переход загодя чуем, готовиться начинаем. Как готовиться? Главное — преемника после себя оставить. Повезёт, так нашей же породы хозяин в доме останется. А нет, так Домовой приглядит. Ну в крайнем случае — пëс, хотя с него какой прок, ежели на цепи сидит?
Вот когда преемника достойного нашли, тогда уж и уходим. Не надейся хоронить меня, женщина. Я себе местечко давно заприметил. Возле оврага кусточки растут неприглядные, собаки там не лазают, мыши не жалуют. Ходил туда, подготовил. Скоро, совсем скоро, уйду, лягу там, замедлюсь, сам не замечу, как засну. Не переживай, первое время пригляжу за домом. Уверюсь, что всë правильно и уйду дальше. И Алечка твоя не заметит перехода. Почему? А вот не скажу, придёт время — узнаешь... Недолго ждать-то осталось...»
Ворча и бормоча, Кот задремал. А как щëлкнуло внутри — пора — встрепенулся, будто мышь заслышал. Спустился по ступеням, осматривая владения, пошёл за ворота...
*****
— Бабуля, бабуля, гляди какой котëночек!
— Где?
— Да вон же, под лавкой, — Аля подбежала к обшарпанной скамье, что у калитки. — Кис-кис-кис, иди ко мне.
Котëнок прижался к земле и украдкой посмотрел на дерево. Большой серый кот, сидящий неприметно на ветке, моргнул, приободряя. Малыш несмело сделал шаг к девочке.
— Бабуля, он меня не боится! Смотри, сам ко мне пошёл! Милый какой...
— Милый, конечно. Но наверное, у него и хозяева есть, — женщина огляделась, надеясь найти кошку или того, кто ищет хвостатого. Но улица была пустой.
— Бабуля, это мой котёнок! Он ко мне пришёл, смотри я его на ручках держу, а он мурлычет. Он меня совсем не боится, хотя кроха.
— Аля... — начала было бабуля, но по жалостливому взгляду внучки поняла — эту битву ей не выиграть. — Алечка, а как же Вася? Он же обидится, расстроится, что у нас новый котёнок.
— Нет, Васька умный, он всё поймёт! — серый кот довольно мявкнул на дереве.
— Неси тогда в дом своего котёнка. Назовёшь-то как?
— Лопушок. Он видишь какой лопоухий и лапушка.
— Вижу... Как уж не лапушка... Все они такие покуда маленькие. Эх, не было забот.
Как Аля сказала, так и вышло — Лопушок пришёл в дом, будто всегда здесь жил. Васька по-отечески наставлял малыша: то тумака даст, то вылижет, то приобнимет, то прикусит. Лопушок всё ходит за ним неотступно, как телок за мамкой.
А как жаркий июль наступил, так Васька стал чаще в Алиных волосах засыпать, пожуëт, помнëт и задремлет. И Лопушок — Алин любимец — в сторону отступил, к бабке на ночь перебирается.
Жарким июльским утром, ткнулся Васька холодным носом в Алину щёку, потëрся о хозяйскую ногу, обменялся многозначительным взглядом с Лопушком и проскользнул за ворота...
***
Четыре года назад, чуть дальше, чем середина июля, мой папа ушёл из дома.
Ушёл, чтобы больше в него не вернуться.
И все эти годы меня не покидает ощущение, что он сделал это намерено. Не желая, чтобы в доме, где кипит жизнь, находилось уже неживое тело.
У нас всё хорошо, Пап.
#кофейные романы #айгуль галиакберова #мой папа - кот #коты #рассказ #история из жизни #жизнь #семья