Сезон в Малом театре закрыт. Спектакли начнутся только в сентябре, но мы не можем пройти мимо этой даты – 15 июля исполнилось 80 лет народному артисту России Валерию Константиновичу Бабятинскому. Поздравляя актёра со знаменательным юбилеем, предлагаем нашим читателям и зрителям вспомнить чеховские роли мастера. Текст замечательного театрального критика Натальи Казьминой был написан в 2003-м – ровно через год Бабятинский сыграл в «Чайке» Петра Николаевича Сорина.
Чехов никогда не казался безумно любимым автором ни в Малом театре, ни в Вахтанговском, ставили его всё-таки немного, получался он редко. Но в судьбе Бабятинского драматург умудрился сыграть даже мистическую роль. То ли присутствие черт сразу двух школ в этом актёре, то ли его способность к внешне скупым, а внутренне глубоким реакциям, тот самый легко воспламеняющийся темперамент, а может быть, иронизм, душевная хрупкость заставляли режиссёров предполагать, что перед ними чеховский актёр. Нет сомнений, что когда-то он мог бы неожиданно сыграть как «злого» Солёного, так и «доброго» Андрея Прозорова в «Трёх сестрах». Легко бы сыграл желчного фанатика доктора Львова и бесхарактерного, но честнейшего Лебедева в «Иванове». Странное сочетание сарказма и нежности, которое постоянно слышится, предощущается в этом актёре, заставляет предположить, что из него получился бы идеальный доктор Дорн, бывший jeune premier и кумир шести помещичьих усадеб, а ныне усталый путешественник, усталый любовник Полины Андреевны, искренне сострадающий Нине и Треплеву и имеющий мужество красиво стареть. Хотя не удивлюсь, что, будь его воля, он выбрал бы не Дорна, а Сорина, роль и лиричнее, и трагичнее. В «Чайке» он не сыграл дважды. В первый раз — когда её собирался ставить Рубен Симонов. Во второй — когда его уже практически утвердил на роль Треплева Борис Бабочкин.
- Это было в конце сезона, я забежал к нему поговорить. «Стрикулист, что же ты не спрашиваешь, как я буду ставить «Чайку»?» А я думаю, какая там «Чайка», у меня сейчас гастроли, роман какой-то любовный. «Ну приеду в сентябре и расскажете». Гастроли были в родной мне Молдавии, роскошно прошли, я играл своё любимое «Криминальное танго»... И вот приезжаем мы в Бельцы, я покупаю газету «Правда». Даже не знаю, зачем, никогда не читал. Открываю её, а там некролог Бабочкина.
Так не состоялась ни «Чайка», ни телеспектакль «Моцарт и Сальери», куда Бабочкин тоже его приглашал — играть Моцарта. А «Вишнёвый сад» ему будто на роду было написано играть всю жизнь. Впервые он столкнулся с пьесой в семнадцать лет, когда Евгений Симонов поставил её на курсе Щукинского училища. Бабятинский получил роль «на преодоление» — Гаева. Понимая, что пропасть между ним и героем непреодолима, попытался идти от себя, играть в острокомедийном ключе — не старика, а большого ребенка. И это было правильным. Когда он уже был актёром Малого театра, имел поклонников, к нему на улице подошла пожилая дама: «Вы Бабятинский?» — «Да». — «Я вас узнала». — «Очень приятно. А что вы смотрели?» — ««Вишнёвый сад». Вы замечательно играли!» Оказывается, случаются и студенческие работы, которые помнят годами. А спустя много лет его пригласил в «Вишнёвый сад» Ильинский. И предложение снова было, мягко говоря, нетривиальным. Играть надо было... Яшу.
- Мне это показалось даже оскорбительным. «Как! Почему?! — недоумевал Ильинский. — Это же такая роль!» — «Увольте, Игорь Владимирович, я уже сыграл столько подобных ролей, не хочу больше». По глупости мне казалось, что после моих романтических героев это унизительно. А роль-то и правда замечательная! «И что же, по-вашему, вы должны здесь играть?» Чтобы закончить неприятный разговор, я назвал Петю Трофимова».
И сыграл. Петя Трофимов, этот вечный студент, вышел у него, по мнению критиков, человеком «прекраснодушным в своей мечтательности». «Удручённым человеком», – добавил Виктор Турбин, снимавший Дориана Грея.
А спустя много лет Бабятинский сыграл в том же «Вишнёвом саде» Гаева, в очередь с самим Анненковым. После смерти Ильинского, когда его супруга Татьяна Еремеева ушла с роли Раневской, Валерий Бабятинский с Нелли Корниенко остались единственными исполнителями главной пары чеховской пьесы. Когда Малый театр с этим спектаклем был на гастролях в Израиле, как рассказывает юбиляр, в зале стояла гробовая тишина. Актёры нервничали, им в этой тишине чудился провал, а зрители (особенно, конечно, русские эмигранты), как оказалось, просто тихо плакали.
Трансляцию спектакля пустили в прямой эфир «Голоса Израиля», чтобы его могли послушать все желающие. И его слушали даже в Чикаго и Нью-Йорке. В финале зловещая тишина была наконец нарушена: реакция публики оказалась подобной тайфуну… После спектакля к Бабятинскому за кулисы привели старейшего израильского актёра. Он просил непременно познакомить его с исполнителем роли Гаева. Сначала долго не верил, что Бабятинский и есть тот самый актёр, поскольку он оказался куда моложе своего героя, а потом сказал: «Я видел в этой роли Станиславского. И должен вам сказать, молодой человек, что он играл эту роль не очень хорошо. А вы, замечу, играете лучше, потому что я не услышал монолога со шкафом. Он у вас пролетел незаметно». С тех пор артист иногда пошучивает, что был у него звёздный час, когда он играл лучше Станиславского.
Кстати, в ещё одной звёздной роли, профессора Серебрякова в «Дяде Ване», он придумал герою портретный грим… Тургенева. Первая ассоциация, которая приходит на ум – всё из той же «Чайки»: «…публика читает: «Да, мило, талантливо… Мило, но далеко до Толстого»», или «Прекрасная вещь, но «Отцы и дети» Тургенева лучше». И так до гробовой доски всё будет только мило и талантливо, мило и талантливо – больше ничего, а как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: «Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева»». Однако ход актёра от внешнего к внутреннему (от Тургенева к Серебрякову) был и хитроумнее, и, я бы сказала, человечнее. Серебрякова часто играют дураком, пустышкой, слишком буквально трактуя слова Войницкого о нём (ничего не понимает в искусстве, пережёвывает чужие мысли, переливает из пустого в порожнее). Но тогда, как считает актёр, не понять и до конца психологически не оправдать, отчего его полюбила юная красавица Елена Андреевна и отчего сам дядя Ваня, герой, которому мы больше всех сопереживаем, столько лет заблуждался на его счёт. Бабятинский играет Серебрякова, поднимая и оправдывая своего героя, не забывая и других слов, о нём сказанных: «сын простого дьячка, бурсак, добился учёных степеней и кафедры, стал его превосходительством, зятем сенатора»… То есть всё-таки умён, обаятелен, работоспособен, порядочен и благороден. 25 лет читая лекции об искусстве, естественно, вращался в литературной среде, общался со знаменитыми писателями, наверное, мечтал быть похожим на властителя дум тех лет Тургенева и стал им, был книжником, златоустом, человеком не от мира сего – оттого и решил продать имение и купить дачу: непрактичен. Сделав своего профессора фигурой куда более весомой и полнокровной, чем делают обычно, Бабятинский тем самым невольно заострил и общий конфликт пьесы. На фоне такого Серебрякова драма Войницкого показалась и страшней, и безысходней…
(По материалам буклета Натальи Казьминой «Валерий Бабятинский» из серии «Библиотека Малого театра»)
Текст подготовлен ведущим редактором Малого театра Ольгой Петренко