Мне было двадцать два, когда наша горе-мамаша в очередной раз вляпалась. “Культурно отдыхая” с собутыльниками она, забыла закрыть кран в ванной и затопила весь подъезд. Соседи со всех четырёх этажей ломились в дверь, но маман крепко спала и лишь детские голоса за дверью остановили разъярённых пострадавших – дверь ломать не стали, дождались полицию.
Мать в отключке, дети грязные, голодные и нечёсанные. У Глаши волосы так свалялись, что её обрили прямо в больнице, а Мишке ещё долго лечили инфекцию, которая развилась у него из-за несоблюдения элементарных правил гигиены.
Я только начала наслаждаться студенческой жизнью в общаге с тараканами, которая казалась мне раем после стольких лет в родительском доме. И тут звонок. Сестра и брат в больнице. Мать не пускают.
Мишке всего три года было. А Глашке восемь.
Помню еду в душном автобусе, чертыхаюсь. На кой пень мне нужны эти мамкины проблемы? Отцы у всех разные и все неизвестны, естественно. Кто мне такие эти Глашка с Мишкой, чтобы ради них учёбу пропускать. Почему я должна мечту свою предать из-за того что у кого-то там что-то так воспалилось, что в туалет он ходить не может. Моё какое дело? – Ругаю себя, но еду.
Даже не купила им никаких гостинцев, думала, полезут в сумку – а нет. Лысая Глашка сразу в глаза заглянула.
– Нас в детдом отправят. Я слышала, как медсестра сказала той, которая меня брила, – Глашка почти до самого носа натянула капюшон потасканной кофты, чтобы прикрыть свой лысый череп. На улице жара невыносимая. А она в кофте. – Кому мы такие нужны? Я вон страшная, лысая. Мишка и того хуже – лежит, стонет, – Глашка закрыла лицо руками и по-детски заплакала навзрыд так, что сопли пузырями пошли.
– Глаш, уймись, – пихала я её локтем, – Люди смотрят. Перестань, – но Глашка и не думала униматься.
Так себе была у нас сестринская любовь – никакая, вот совсем. Я неловко попыталась её обнять, а она, как обхватит меня своими тонкими ручонками. А я сама не поняла, зачем-то уткнулась носом в её лысую голову.
Всю меня перемазала своими соплями, как в таком виде идти к врачу теперь?
Мишка весь перевязанный бинтами лежал как мумия.
– А почему у него все руки в бинтах? – непонимающе спросила я, так как не видела связи между тем, что воспалилось и руками.
– Так не только руки, но и ноги. Он же брыкается, когда ему уколы делают и кровь из вены берут. Пораспарывал себе всё, – буркнула медсестра, проводившая меня в палату к брату.
– То есть, это трёхлетний ребёнок виноват в том, что вы, работая в детской больнице, не умеете обращаться с детьми и надлежащим образом осуществлять забор крови? – я сама не понимала, откуда во мне взялась эта злость, – Где главврач? Я вас по судам затаскаю! – прикрикнула я на медсестру.
Та что-то бормотала про “нарожают алкашня, а мы должны с их детьми сюсюкаться”.
Мамки нет, значит, ничейный. А раз ничейный, то никто не заступится – можно издеваться и не считаться.
Не помня себя от ярости я ворвалась в кабинет к главврачу прямо во время какого-то совещания. Орала как безумная, что я сестра и заберу их прямо сейчас.
Я. Орала на врачей. Будучи студенткой мединститута. Только потом я поняла, что, наверное, за пять минут похоронила все даже малейшие шансы на карьеру медика. Меня после такого разноса не то что врачом, санитаркой не возьмут ни в одну больницу. Но мою мечту загубило совсем не это.
Глашка, услышала, что детдом отменяется – воспрянула, грудь колесом. Даже про капюшон свой дурацкий забыла. Прыгала, как дурочка истеричная, за руку меня тянула: “А ты точно заберёшь? А в школу я в свою ходить буду?”
– Будешь доставать меня, я передумаю и сдам вас в детдом вот этими вот руками, – я сжала ладони в кулаки прямо перед её лицом.
Глашка поутихла. И вела себя как милая мышка ровно до того момента, пока я не закончила оформлять документы.
Взяла академ. Хотя понимала, что двух лет, чтобы разгрести всё, что натворила наша маман, мне не хватит.
Мать из квартиры вышвырнула, припугнула, пригрозила. Всё переоформила на нас троих, чтобы у неё даже в пьяном угаре не возникало мысли, что она имеет какие-то там права находиться в нашей квартире.
Пристроилась медсестрой в медкабинет школьный. Ремонт после потопа простенький, но сделали, жить стало можно по-человечески.
Первое время было очень трудно. Мишка ел как не в себя, с малолетства знает, что если дали еду, надо всё сожрать, потому что потом неизвестно, когда ещё придётся поесть.
Глашка свинья свиньёй. Зубы чистить незачем, мыться она не любит. Загоняла её в ванную, так она воду включит и перед зеркалом скачет. Потом побрызгает водой в лицо и вроде помылась.
Мне в голову не приходило, что она так делает, пока от неё запашок не пошёл такой, что меня в школу вызвала её классная руководительница. Как я краснела. А потом Глашка краснела, потому как получила по первое число. И в качестве наказания я её сама с мочалкой отмыла до цвета молодого поросёнка.
А потом. Да и потом было сложно. Всегда. Я просто порой останавливаюсь, смотрю на свою жизнь. А ведь у меня её украли. Учёбу бросила. Личной жизни никакой. Да и вообще жизни никакой. Я её не вижу. Все друзья женятся, детей заводят. В крайнем случае по миру ездят. А у меня домашка, родительские собрания. Без семьи, но с прицепом. Кому это надо?
Мишка уже в третьем классе. Глашка дылда здоровенная со своим переходным возрастом. Выпросила у меня мобильник кнопочный. И чуть у нас конфликт, начинает мамаше названивать. Мол приезжай приголубь. А та тоже душу детям рвёт: рассказывает сказки, что документы оформляет, скоро восстановится в правах. Любит. Скучает.
Конечно. Знаю я эти документы. И любить она только бутылку может. Глашка для неё однажды ползарплаты моей вытащила, ладно я её на пороге поймала. По глазам её всё поняла. Матери чертей дала. Пообещала посадить, если не отстанет от нас.
Так и живём. Радостные моменты тоже бывают. Но они не так в памяти западают, как весь этот негатив.
Есть обида, у меня жизнь украли. Но это не к Мишке с Глашкой претензии. Это к маман. Их я могу гонять, как Сидоровых коз, но только из лучших побуждений. А так, случись что, я за них кому угодно, что угодно поотрываю.
_____