На освободившееся место начальника разведки назначают Ивана Шамаева. Он уже отработал офицером штаба почти два года. Никто не сомневается, что найдена самая достойная замена.
Через некоторое время Иван, по секрету, сообщил, что в штабе рассматривается и моя кандидатура на место начальника РЭБ (радиоэлектронной борьбы). В этой должности было одно преимущество, выполняя обязанности офицера штаба, летать можно было штурманом в рядовом экипаже.
Так, что когда я согласился на это предложение, мне пришлось уйти из отряда Темьяновского. Но дружбу, зародившуюся в экипаже, мы сохранили.
Новые обязанности и новый режим труда были не легкими. До конца года я готовил документы штаба, писал новые методички и изучал свою специальность. Раньше, после назначения на такие должности, обычно офицеров посылали на курсы в г. Николаев. В связи с тем, что осень это период подготовки новых боевых документов, мне сказали просто:
- Сам все изучишь, некогда кататься туда- сюда.
В секретной библиотеке был весь необходимый материал, но на один вопрос ответа не было.
- Почему мы не летаем на постановку помех?
Начальник штаба сказал, что из- за отсутствия таких полетов в плане на год.
Зам командира полка, что из- за отсутствия методических разработок.
Среди множества причин были и совсем необычные. Оказывается, в других частях при стрельбе противорадиолокационными снарядами срывало крышки топливных баков. Стрельбу запретили до установки специальных фиксаторов, а потом забыли дать разрешение.
Через месяц методички были написаны, полеты на воздушную стрельбу внесены в план на год. Зону стрельбы тоже нашли в безлюдном месте Баренцева моря у мыса Канин Нос. До самого Нового Года мне не пришлось летать. Но легче нисколько не стало. Так как я еще не знал всех своих новых обязанностей, то пришлось выполнять задания и штурманов полка и начальника штаба и еще командира с его замами.
Конец октября принес еще одну заботу. Исполнилось десять лет со дня выпуска из училища наших однокашников. Несколько командиров тоже отмечали в эти дни юбилей. Когда все организационные вопросы были решены, кафе подготовлено, деньги собраны, возникла проблема.
- Знаешь Заки? Жена Сани Бычкова тоже хочет присутствовать на мероприятии.
- Ну и в чем проблема?
- Как в чем? Это же не собрание, а обычная пьянка по поводу, поговори с ней.
С этой миссией я и отправился к вдове. Дома у нее всем командовала мать. Меня строго спросили, зачем я пришел. Потом нехотя оставили нас на кухне.
- Знаешь Люсь?- начал я осторожно- В жизни все может случится. На месте Сани мог оказаться любой из нас. И я бы лично не хотел, чтобы моя жена потом ходила на гулянки, даже с друзьями. Ты подумай, может тебе не надо там быть. Только решай сама. Я не знаю кто принял решение, Люся или мать, но жены Сани на мероприятии не было. Может быть я был не прав. В данном случае логика бессильна.
Десять штурманов и пятеро летчиков с боевыми подругами и командование части собрались в гарнизонном кафе.
Парадная форма подчеркивала какую то значимость события. Ее особо отметил начальник политотдела.
В своей речи он сказал, что все наши достижения результат работы Коммунистической партии. Намекнув таким образом на себя, поздравил всех. Второй тост произнес командир полка полковник Меленный. Десять лет работы полка уместились в три минуты. Только перечисление новых маршрутов, заданий и поздравление. После чего командиры решили, что свою задачу выполнили, и теперь кто-то должен вести застолье. Все с радостью проголосовали за меня, и все остальное время мне пришлось давать характеристики выступающим, разыгрывать конкурс жен, объявлять перерывы и танцы. Командир полка, где то к середине праздника, задумчиво посмотрел на меня:
- А ты, оказывается, говорить умеешь. Посмотрим, как будешь работать.
- Так я уже работаю.- Ответил я весело.
Вечер прошел замечательно. Суббота закончилась уже в маленьких компаниях.
Не обошлось и без курьезов. Майор Кириенко не смог присутствовать из за посадки на запасном аэродроме.
Когда он позвонил, что не успевает прилететь, ему вежливо ответили, чтобы не волновался… жена все расскажет…деньги возврату не подлежат, закон суров, но это закон.
Через несколько дней, по дороге на службу догнал однокашника Сорокина.
- Володя. Что у тебя с лицом?
- Обледенение опасная штука. Не только в авиации.
- Упал, что ли?
- Хуже. Я вижу, ты не отстанешь. Слушай тогда. Вчера мы с женой сидим, смотрим телевизор. Не перебивай. А то не буду рассказывать. Вдруг изображение замелькало и экран весь в «снегу». И это нежное создание говорит- Володя посмотри в чем дело. Я выхожу на балкон. На телевизионном кабеле огромная сосулька. Я еще подумал- вот в чем дело.
- Ну и?
- Ну и ударил кабелем по стене. Сосулька как врежет мне между глаз. Я захожу домой весь в крови и спрашиваю, а сейчас какое изображение. Жена чуть не в обморок. А я целый вечер с мокрым полотенцем. Все равно синяки как очки.
Историю пришлось рассказывать целый день. В конце-концов товарищу это надоело. Уже уходя домой попался на глаза командиру полка Меленному.
- Сорокин. Что у Вас с лицом?
Сил повторять историю уже не было.
- Да жена сковородкой… .
- Так наверно за дело. Жен обижать нельзя. Учти.
Первого декабря на построении полка зачитывали приказ на новый год о составе экипажей. Моим командиром стал майор Колобов. Невысокий, коренастый, с обаятельной улыбкой в начале показался мне слишком мягким. Однако это мнение быстро растаяло. Сочетание строгости и вежливости в нем уживались, не мешая друг другу. Даже странно. Полеты в составе нового экипажа начались только в январе.
Наступающий Новый Год хотелось встретить по-иному, нежели все прежние. Во-первых круг друзей значительно расширился.
Во-вторых было обнаружено правило, чем больше гостей, тем веселее. После обсуждения всех вариантов и расходов, остановились на самом оптимальном.
Одна из квартир была освобождена от мебели, кроме столов разумеется. Елка и музыка в одной комнате, а столы в другой.
От каждой семьи предлагалось «фирменное» блюдо и шампанское. Меня заранее предупредили, что должность тамады на предыдущем юбилее я оправдал, и у меня нет шансов на отказ. Пришлось готовить программу вечера. Огорчило назначение в дежурство экипаж Темьяновского, но он нас успокоил, что жена все расскажет. Во всех семьях к празднику готовились особенно. Год был настолько тяжелым, что все понимали, простыми застольями стресс не снять. В доме офицеров была установлена огромная ель, и каждодневные «утренники» стали любимыми развлечениями детей. Работали бильярдная, спортивные группы, народный театр. Каждый день привозили новые фильмы. На рукотворное озеро провели свет и украсили лесную красавицу на середине. Дети не хотели идти по домам до самой глубокой ночи. Само собой семейный праздник превратился в самый многолюдный и наиболее ожидаемый. Ко многим офицерам приехали родственники, карнавал обещал быть интересным, как никогда.
За стол сели в десять вечера, надо было встретить Новый Год по Уральски. Столы были заставлены таким разнообразием, что всех удивило невиданное ранее изобилие. Каждый тост должен был быть оригинальным и оценивался по коэффициенту качества. На стенах висели картины с открыток с фамилиями присутствующих в образах лесных зверей. Гадание по книге, с закрытым названием, развеселило всех, но автора так и не удалось определить никому. Когда захотелось петь самим, был объявлен конкурс на пионерскую песню. Приз лежал на столе в запечатанном конверте. Через несколько минут осталось два конкурсанта. Соревновались двое, Ирина и Лиля. Моя жена старалась изо всех сил, но педагогическое образование Темьяновской помогло. Она была счастлива и конверт вскрыла на глазах у всех.
Там было написано, что на сегодняшний вечер победитель признается «самым умным» и до конца праздника обязан отработать «морской свинкой». Это означало, вытаскивать зубами карточки с «пророческим текстом» по желанию любого гостя. Все так увлеклись чтением карточек, что чуть не пропустили Новый Год под бой курантов.
После всеобщего поздравления и поцелуев, праздник продолжился. Почти все пожелания и предсказания впоследствии подтвердились, потому что были в стиле Дельфийского Оракула. Их можно было трактовать как угодно.
В первом часу ночи зазвонил телефон. Анатолий Темьяновский пытался поздравить жену, но она ему строго ответила, что теперь она не Лилия, а… морская свинка.
Со всеми вытекающими из этого последствиями. Мы хохотали и собирались на елку в дом офицеров.
Когда через два часа продолжили застолье, узнали, что приезжал Толя. Убедившись в наличии «морской свинки», убирающей посуду, уехал, прихватив шампанское. Угомонились мы только утром. Последний общий для всех тост в три часа ночи. На этом движение Нового Года по восточному полушарию заканчивалось.
Хорошо, что бабушка могла некоторое время управляться с детьми, и нам удалось отдохнуть. Многие праздники впоследствии забылись, но этот остался в памяти, как «островок безопасности» на дороге жизни. И еще немаловажная деталь. Организованное мероприятие не позволяет напиваться. Именно на таких встречах люди и узнаются лучше. Да и длительность праздника увеличивается. К этому времени у нас сложилась устойчивая группа. Все жены друзей были разными и это помогало. Вопросы медицины решала Ирина. С Лилией Темьяновской можно было обсудить любой фильм или книгу. Наталья Колобова, единственная женщина с высшим техническим образованием.
С ней можно было советоваться даже по авиационным вопросам. Мне нравилось, что она тоже не признает авторитетов. А непревзойденным кулинаром стала жена Ивана Шамаева Тамара. Она так готовила, что мы всегда шутили, Иван женился на ней по расчету. Друг только улыбался. Он никогда не спорил по… мелочам. Никто не обижался на шутки. Так что всегда было интересно. На любых вечеринках мы никогда не пили много. Легкая степень опьянения позволяет запомнить все. Так три дня свадьбы брата в Башкирии я помнил до мелочей по причине трезвости. Но самым главным было одинаковое понимание обстановки и в стране и в гарнизоне. В маленькой группе можно было свободно обсуждать любые вопросы, не боясь что они станут известны, скажем так, нежелательным лицам. Вопросы по работе мы не стеснялись обсуждать. Жены частенько нас останавливали. Но что делать если работа на первом месте.
Когда, после операции, много лет назад, я вновь начинал летать, то обратил внимание на стыки бетонных плит. При взлете и посадке самолет трясло как поезд. С годами эта проблема не исчезла. Видимо близость грунтовых вод, болота вокруг, продолжали свое воздействие. Мы ощущали разницу при посадках на других аэродромах, там самолет катился по полосе как по столу. Однажды, при взлете, на колени В. Сорокина, штурмана с нашего выпуска упал целый блок прибора звездно солнечного ориентатора. Техника наказали, который плохо закрепил этот корпус, но впоследствии выяснилась и другая причина. Полоса продолжала «расползаться». Когда при взлете командира эскадрильи Игнатова, руководитель увидел часть шасси, болтающуюся на одной из тяг, то в эфир сразу ушло.
- Запрещаю уборку шасси. Проверьте порядок на борту.
- Понял, запретили уборку шасси. На борту порядок, скорость четыреста. Комэск доложил о порядке, потому что со своего места он не мог увидеть повреждение.
- Повторяю. Проверьте порядок на борту. Проверьте левое шасси.
В экипаже, наконец, заметили поломку. Радист в корме заметил, что левая тележка из четырех колес не в порядке. Передние два колеса были на месте, а вот вторые висели на стальной трубе, и на развороте оторвались и улетели в район озерков.
Когда в экипаже осознали происходящее и доложили руководителю, то проблема стала общей для всех. Немедленный доклад Командующему Авиацией, анализ происшествия и свои предложения, прямая связь с КБ Туполева, все было выполнено быстро. Самолет продолжал летать в районе аэродрома на высоте круга четыреста метров и скорости четыреста километров в час. Первое решение командования было о прекращении задания и сливе топлива в воздухе. Мы впервые видели, как из концов плоскостей вырывался белые потоки керосина. До земли не долетело ни одной капли.
Но запах керосина чувствовался на всем аэродроме. Когда количество топлива стало приемлемым для посадки, экипаж получил команду на заход.
Вариантов было всего два. Посадка или возможна, или не возможна. При невозможности посадки, экипажу пришлось бы покинуть машину в специальной зоне.
КБ Туполева утверждало, что самолет может совершить посадку, при повышенной осторожности. «Мягкая» посадка, и выключение левых двигателей на рулении по полосе, они считали, могут исключить пожар. Посадку на правую «ногу» не рекомендовали. Потом неминуемо последовал бы удар на левую стойку при уменьшении скорости. Все аварийные средства привели в готовность, все пожарные машины вызваны на аэродром.
Самолеты, находящиеся в воздухе были возвращены с заданий. Если аварийный самолет останется на полосе, то уже никому бы не удалось «сесть» дома. Экипажи слушают эфир, никто не покидает своих рабочих мест.
На посадочной прямой экипаж идет чуть ниже обычного захода. Он словно «крадется», пытаясь уменьшить угол встречи с землей. Вот и торец полосы, еще метров четыреста и мы видим дымок из под правой стойки, и сразу же из под левой. Самолет спокойно катится по полосе. По изменению звука понимаем, что двигатели слева выключены. Вот и конец, но экипаж не получает «добро» на освобождение полосы. Никто не знает как поведет себя аварийная стойка при развороте. Наступила тишина. Сколько людей сказали «Слава Богу» не известно, наверно очень много. Но аэродром с этой минуты перестал быть боеготовым по причине занятости взлетной полосы.
Когда конструктивный дефект не удалось доказать, была попытка обвинить экипаж в «грубом» взлете. Такую посадку можно было ожидать, но «грубый» взлет, это уже смешно. В конце концов пришли к мнению, что качество полосы желает быть лучше. Начались согласования и разработка документации на ремонт полосы. Наилучшим вариантом решили считать увеличение толщины полосы в два раза. Двухрядовая кладка плит, такого еще не было в истории строительства аэродромов. Конечно все работы были намечены на теплое время года. А зима готовила новые задания, и один из самых серьезных выпал на долю экипажей Корнилова и Колобова.
Несколько полетов на радиус действия показали, что экипаж готов к любому заданию. Командир не был придирчив и мелочен. Не старался всюду показывать свою правоту. Я уже знал многих командиров и понимал, когда нужна строгость.
Как многие курильщики, он иногда и в воздухе не отказывал себе в этом удовольствии. Сделать замечание я ему не мог в присутствии экипажа. Просто однажды, при возвращении с маршрута я это сделал иным способом. Задание успешно отработали. Осталось два часа до посадки. Виктор приготовился побаловать себя и закурил сигарету. Вентиляция кабины была достаточной, но инструкция запрещала подобные действия. Я просто нажал кнопку циркулярной связи, с записью на магнитофон, и произнес.
- Товарищ командир. В кабине запах дыма.
Мгновенно последовали команды.
- Экипаж. Подтянуть маски. Бортинженер, провентилировать кабину. Всем доложить о самочувствии.
- В корме все нормально.
Остальные члены экипажа доложили тоже самое.
- Товарищ командир. Запаха дыма нет.
Оно и понятно. Откуда будет запах. Если сигарета смята и спрятана и сердитый курильщик вынужден действовать по инструкции.
По дороге домой командир поинтересовался.
- Штурман. А ты курил когда-нибудь?
- Конечно. Потом бросил.
- Интересно. И не трудно было?
- Легко. Мне вообще все дается так.
- Ну-ка поделись опытом, может быть пригодится.
- Когда мне было лет пять, то большие мальчики попросили, чтобы я у мамы в магазине взял пачку «беломор-канала». Я и вынес папиросы. Потом они меня учили курить. Потом я два дня лежал с отравлением. Потом бросил курить. Потом никогда не играл с отравителями. Потом всю жизнь борюсь с курильщиками. Потом доктор мне сказал, что даже нюхать дым мне нельзя… .
- Достаточно, товарищ штурман. Мы все поняли. Ты хороший … мальчик.
Утром, собираясь на службу, отвел младшую дочь в садик. Сказать жене, что это она могла бы сделать сама, неудобно. Надо сделать так, чтобы Ирина сама взяла на себя эту обязанность. Тогда я не буду опаздывать на построение. Вечером мимоходом сообщаю.
- Ты знаешь Ирина. У Ани в группе такая же как ты красивая воспитательница. И волосы у вас одинаковые и брови. Только она их не красит как ты. Оказывается она жена друга Подкорытова и зовут ее Ангелина. Красивое имя. Да?
Утром следующего дня тороплю жену.
- Давай скорее собери дочь. Мне все равно по пути на службу.
- Не торопи меня. Я сама могу так же легко отвести. За одно и пройдусь. А то целый день дома. А тебе надо успеть и в столовую и на построение. Не отвлекайся. Пока. До вечера.
Больше мне не поручали поход в детский сад. Почти никогда. Тем более, что очередная командировка дело уже решенное.
Задание было необычным. Перелет в Гвинею и в Анголу. Дело в том, что вопрос размещения нашей базы в Конакри, столице Гвинеи, решился просто. Аэродром остается только в качестве запасного. Все расчеты показывали, что дальности полета нашего самолета достаточно для прямого перелета с Кубы в Анголу. Но, для страховки, первый перелет было решено выполнить с посадкой в Гвинее. То, что предстоит выполнить в дальнейшем, тоже удивляло. О важности мероприятия говорил факт присутствия на борту ведущего, командира полка и Главного Штурмана Авиации Военно Морского Флота СССР. Генерал Армашов А. П. был уже знаком нам. Он имел допуски полетов на нашем типе самолета, и иногда «подлетывал» в нашем полку.
В нашем экипаже контролирующим шел старший штурман полка подполковник Кузнецов. У меня истек срок годового контроля, и поэтому его совместили с проверкой и допуском к полетам с аэродрома Луанда в Анголе.
22 января экипажи Корнилова и Колобова прибыли на знакомый аэродром Оленье. Запасной самолет перегнал командир эскадрильи.
Ночной перелет был привычен. Инструктор был спокоен и не вмешивался в нашу работу. С Колобовым мы быстро поняли друг друга, и проблем не было, кроме одной. Он иногда обрывал меня фразой «знаю» или «исправляю». Видя, что ничего не исправляется, я обычно повторял поправку до тех пор, пока в ней не отпадала нужда. В остальном мы понимали друг друга, даже по интонации.
Три дня подготовки закончились контролем. Хмурый заместитель Командующего Потапов В.П был недоволен ответами на контрольные вопросы командиром эскадрильи. Никто не хотел считаться с тем, что летчик недавно прибыл в часть, и просто физически не мог знать все тонкости нашей работы.
Но то, что простилось бы рядовому летчику, посчитали непростительным для командира эскадрильи. Недавно спасший машину, с поломкой шасси, летчик был отстранен от полетов. Вместо того, чтобы сказать вежливое «Есть», и … приступить к исправлению ошибок, комэск равнодушно ответил- «Да, пожалуйста».
Это не понравилось еще больше, и через час мы узнали, что подполковника вызывают в штаб Авиации. О дальнейшей его судьбе мы узнали месяц спустя, после прилета домой. Комэск был уволен в запас.
Нас больше волновала погода по маршруту, прогнозируемый ветер опять был «на пределе». Других причин отмены полета не было, и ровно в полночь мы покинули страну и зиму.
26 января стало точкой отсчета налета для ведущего экипажа. Наши две минуты отставания мы сохранили до самой посадки. Особенностью этого полета была темнота. Ночной полет всегда разный. На высоких широтах мы «обгоняли» ночь, а вот ближе к югу она нас. Так мы и шли в течении одиннадцати часов. Ветер потерял всю свою способность помешать перелету. Мы шли чуть ниже «потолка», расход топлива совпадал с расчетами. Инструктор иногда заглядывал ко мне в кабину с одним вопросом.
- Где уже?
Я показывал карандашом на точку синего поля на карте и он удовлетворенно покидал место рядом со мной. В этом полете мне пришлось полностью использовать весь запас знаний навигации. И дело даже не в присутствии контролирующего на борту. Новый район полетов, новые радио средства. Надо было определить и дальность их действия и режим работы. Мы, по понятным причинам, не могли заказывать время работы зарубежных станций. В военной среде такое невозможно сделать. Но использование их в своих целях не возбранялось.
Когда в очередной раз начальник пытался проверить меня, то ли умышленно, то ли ошибочно стал спорить о месте самолета. Вернее, это я позволил себе не согласиться с ним. Он удивился, выгнал меня с рабочего места и начал скрупулезно проверять записи. Минут через десять, усмехнувшись, позволил мне продолжать работу. Похлопав меня по плечу, перебрался на свое старое место рядом с бортинженером. Без слов было понятно, кто прав. Одно было облегчение, что малое количество целей не сильно нагружало экипаж. Я выбирал звезды для настройки ориентатора. Корректировал место по радиолокационной картинке экрана и спокойно встретил рассвет.
За час до посадки инструктор вновь устроился рядом. Он слышал все наши переговоры в экипаже и не вмешивался. Это хороший признак. Значит, грубых ошибок нет. Контролирующий командира экипажа подполковник Балюков занял место правого летчика. Аэродром мне знаком и я спокойно вывел экипаж на посадочную прямую. Видя, что идем ниже траектории снижения, несколько раз напомнил об этом.
Командир отвечал - исправляю, но я то видел, что ничего не «исправляется». Так и приземлились, каждый со своим мнением.
После полета Балюков провел предварительный разбор. Из него следовало, что я излишне настойчиво повторял одно и тоже. Что экипаж прекрасно видел свое положение относительно глиссады.
- Я же сказал исправляю. Значит исправлял.
- А я видел, что ничего не исправляется. Мы действительно шли ниже.
- Колобов. Как ты с ним летаешь? Он, что русского языка не понимает?
- Да нет. Язык понимает. Он правду любит, а так ничего.
Спасибо командиру, что не стал поддакивать начальнику. На таких мелочах человек и проявляется.
Все это время старший штурман молчал, не делая мне ни единого замечания. Потом, уже наедине, опять похлопал одобрительно по плечу. Он тоже все видел своими глазами.
Самолет заправили топливом на десять часов полета, и дали «добро» на вылет. Расчетное время полета до столицы Анголы шесть часов, и мы вновь в воздухе.
Перед прекращением связи руководитель полетов в Конакри сообщает о встречном полете из Луанды самолета Кубинских ВВС. Пытается он сделать это с сохранением видимости секретности. Сквозь шум и треск до нас прорывается его голос.
- Оттуда, куда Вы идете вышел борт. Будет на вашей высоте.
Командир полка пытается разобраться.
- Откуда вышел борт? Повторите.
- Повторяю. Оттуда, куда Вы идете.
- А куда он идет?
- Он идет туда, откуда Вы вылетели.
Мой командир смеется « сейчас он спросит, откуда мы вылетели?» Пауза в переговорах означает, что в экипаже ведущего идет разъяснение ситуации. Наконец мы слышим.
- Вас понял. Конец связи.
Где то в районе экватора мы должны разойтись бортами, после этого только можно занимать высоты у «потолка». В ведущем экипаже штурманом идет Виктор Бородаев. Я прошу разрешения выйти на внешнюю связь для уточнения координат. Инструкцией это разрешается, командиром тоже.
- Передний на связи, слышу я знакомый голос.
- Уточни время прохода «линии». «Линия» это экватор, и я хочу чтобы наши данные совпадали для отчета.
- Я решил, что мы пересечем ее ровно в десять. Чего там с минутами возиться.
- Понял. Спасибо.
В этом эпизоде он весь. Никогда не мелочиться, его характер. Но через некоторое время на связь вызывают уже меня. Голос генерала Армашова. Видимо экватор он решил пересечь не в качестве пассажира, а в качестве штурмана корабля.
- Передний! Доложите время прохода «линии».
- Минуту.
Я мог ответить моментально, но надо выдержать паузу правдоподобия, вроде я ищу цифру в бортжурнале.
- Наше время прохода десять часов две минуты.
Генерал рассуждает с нажатой кнопкой радиосвязи.
- Так, наше время десять, плюс двухминутный интервал. Подтверждаю ваше время. Молодец.
Данные совпали, и это главный залог спокойствия начальства в авиации. И не только.
При подлете к побережью, вижу узкий мыс с расположенными на нем постройками. На аэродроме две полосы, одна из них наша. Мы вновь идем ниже траектории, на этот раз меня выручает руководитель. Ему перечить нельзя, и экипаж исправляет ошибку сразу.
На стоянке самолетов вижу россыпь стрелянных гильз и патронов от крупнокалиберных пулеметов. Следы недавних боев везде, даже на здании диспетчерского пункта. После сдачи отчета, нас везут на этот самый мыс. Отель Панорама зияет пустыми окнами. Здание не достроено, и неизвестно когда теперь будет завершено. После ухода португальцев в городе много таких сооружений, самое большое с надписью «Президент» в центре.
Плавмастерская становится нашей гостиницей. Мы понимаем, что плохо знаем флотские порядки, не смотря на то что служим в морской авиации.
Подъем флага, святой момент не только для наших моряков. На территории военно морской базы Анголы могут запросто пристрелить за нарушение этого обычая.
Еще поражает дисциплина моряков. Всем матросом корабля объявили, что болтающиеся по кораблю гражданские личности, в разной одежде, на самом деле офицеры – авиаторы. Стоило кому либо из нас подойти к автомату с газ водой, как матросы отходили в сторону.
Проходя мимо нас, они не отдавали честь, но обязательно повернув голову, прижимали руки по «швам». На корабле дважды в день, проводились учения по различным вводным, и вечером, в случае подтверждения норматива, два фильма на верхней палубе. Каюты по два человека были только для сна, нас они вполне устроили. Часть экипажей остались на корабле, а мы с командиром рискнули ехать на концерт. Причина одна. Другого такого случая может не быть никогда в жизни.
Открывали представление кубинские артисты.
Зажигательная музыка, мощнейшая акустика в течении нескольких часов, держала всех зрителей в хорошем настроении.
Под конец концерта сотни зрителей вышли на поле и присоединились к выступающим. К финалу мы поняли, что переоценили свои силы. Уйти было неудобно, а дослушать концерт тяжело. Рядом с нами сидели кубинские солдаты. Свобода их поведения, мне показалось, самым большим отличием от нас.
Почти все кубинцы ходили с оружием, в джунглях еще шла бесконечная война с антиправительственными войсками. Идеологически все было оправдано. Все американские негры выходцы из Африки. Португалия продала более пяти миллионов рабов за свою историю. И Кубинцы считали своим долгом помочь исторической Родине в борьбе за независимость.
Два дня отдыха восстановили силы. На пляже можно было загорать, плавать в прохладной воде.
- Штурман, почему вода холодная?
- Течение тут такое, Бенгельское. Спасибо ему, что днем не пекло, а ночью вообще холодно.
- А может быть Бенгальское?
- Бенгальское в Индийском океане. А здесь холодная вода из Антарктиды. Кстати наверно поэтому так много рыбаков вокруг. В теплых морях их почти нет. Там купаться хорошо, а добывать улов плохо.
Нельзя было лежать на песке. Доктор сказал, что микробы мало изучены, и опасны. Я с удовольствием нырял за небольшими рапанчиками, которые у меня тут же выпрашивали подчиненные, или отбирали начальники. Но температура в девятнадцать градусов не позволяла долго плавать. Совсем как наши Озерки в Кипелово.
При получении нового полетного задания, мы узнали цель всех перелетов. Два острова, Вознесения и Святой Елены, были в зоне нашего радиуса действия.
Детальную фотосъемку объектов на этих островах предполагалось выполнить на разрешенных приказом дальностях. Я получил допуск и прошел очередной контроль. Это означало, что в следующем полете мы будем без инструкторов на борту. Но вопросы надо было решить заранее.
- А если облака помешают фотографированию? Высота 4000 метров и дальность50 км. Снимки будут плохие.
В таких условиях всегда есть риск плохого качества работы. Генерал задумался.
- Значит, решим так. Я буду в экипаже ведущего, а вы идете за мной на визуальном контакте и … повторяете наш маневр. Ясно?
Сразу стало легче. Главное снимки, а высота, дальность и приказ второстепенное.
Девятого февраля мы ушли к островам Южной Атлантики. Расположенный почти на середине между Африкой и Южной Америкой остров Вознесения был целью номер один.
Бортовые фотоаппараты заряжены, пленки не жалеть.
Идем почти по параллели. Условия идеальные, болтанки почти нет. В районе экватора слои со струйными течениями гораздо выше, чем на Севере. В зоне действия локатора множество рыбацких судов.
Радиоразведка докладывает, что работают в основном Советские рыбаки, везде русская речь. Мы знаем, что Ангольское правительство разрешило лов рыбы в своей зоне только нам и Польше.
Командир экипажа уменьшает дистанцию между самолетами. Мы видим, как ведущий экипаж перешел на снижение. Последняя корректировка места по острову, и локаторы выключаются. Никакой речи о съемке с высоты 4000 метров не может идти. Облака не дадут. Снижаемся до трех тысяч, и вынуждены, уменьшить дальность до объекта. Высота 2000 метров, мы под облаками, но визир аппарата «смотрит» сквозь зону выхлопа двигателей, значит изображение будет размыто. В нашем экипаже эта проблема решается просто, я увожу визир ниже, а командир создает крен вправо, и идет в горизонте.
Формально, мы нарушаем приказ о запрете подхода к чужой территории. Но эта проблема не беспокоит.
Фотолюки открыты, я устанавливаю данные на командном приборе фотоаппарата. Кнопка связи с командиром нажата ногой, обе руки заняты управлением прибора. Каменная глыба острова стремительно приближается.
- Крен вправо пять градусов.
- Выполняю.
- Еще два градуса вправо, пожалуйста.
- Понял. Выполнил.
Все. Весь остров как на ладони. Взлетная полоса аэродрома проносится через центр визира, аппарат непрерывно щелкает, счетчик кадров меняет цифры, значит съемка идет успешно.
Еще несколько кадров океана, и я выключаю аппарат. Все это время я не отрывал левую руку от тумблера включения.
Многолетняя привычка непрерывного контроля своих действий выработалась после того как несколько штурманов привозили всю кассету со снимками воды, забыв выключить аппарат. Потом им присвоили «звание» Айвазовский, в том числе и моему бывшему начальнику Заблоцкому. Нам допускать ошибку нельзя, впереди еще один остров.
- Командир. Горизонт. Съемку закончил.
- Ну что? Получилось? Интересуется командир.
- Дома узнаем. Кстати кто-нибудь видел самолеты? Я, нет.
- Да нет там ничего, кроме домика и огорода, и антенн. Это уже голос радиста из кормы самолета.
Вновь набор высоты и разворот влево. Ведущий входит в облака, мы занимаем курс 120 градусов и идем с превышением.
На высоте 9300 попадаем под яркие лучи солнца. Белый след от двигателей ведущего остается чуть слева, он на триста метров ниже. До следующей цели еще два часа, можно перекусить.
Мне передают в кабину термос чаем. Финским ножом давно не пользуемся, с некоторых пор на консервах есть «открывашка». В банке с соком делаются два отверстия и проблема решена. После еды как то легче, и мы готовы к новому снижению.
Остров Святой Елены поражает своей мрачностью. Да, лучшего места для ссылки императору не придумать. Даже цвет воды здесь особый. Облака на столько низки, что мы идем почти вплотную к острову, аппарат уже не щелкает кадры, а «строчит» как пулемет.
- Кто что видел? Интересуется Колобов.
Все молчат. Что можно увидеть на пустом острове.
- А я вот кое что заметил. Интересно на пленке будет видно или нет.
С удивлением замечаем, что ведущий строит маневр на повторный заход на цель. Видимо близость объекта, и большая скорость смещения не гарантируют полный захват кадра. Мы повторяем маневр, и остров снимаем уже с другим ракурсом.
Когда фотоаппарат замолкает вновь, то мы получаем разрешение на набор высоты.
Теперь уже курс возвращения на свою точку занимаем на двухминутном интервале, и той же разнице высот.
- Командир. Так что Вы там увидели? Мне любопытно.
- Дух Наполеона!
- Понятно. Я никому не скажу… кроме доктора.
Мы смеемся, главная задача полета выполнена, остальное дело техники.
Уже дома я узнаю, что снимки нашего экипажа острова Вознесения лучше, и дешифрируются легче. Снимки Святой Елены хуже, видимо дух императора помешал.
Аэродром Луанды встречает нас вечерней прохладой. Десять часов и пятьдесят восемь минут налета. Командир ворчит.
- Не мог раньше подсказать. Мы бы две минуты добавили, чтобы налет легче считать.
На второй день всю группу собирает генерал Армашов. В его руках папка бумаг.
- Товарищи. Экипажи полка впервые пересекли экватор с посадкой на аэродроме южного полушария. У моряков есть традиция отмечать это событие как праздник. У летчиков гражданской авиации тоже есть традиция отмечать экипажи грамотами. У нас, до сих пор не было, а теперь, надеюсь, тоже будет обычай отметить это событие.
Главный штурман достал грамоты аэрофлота.
- Позвольте зачитать текст. Отныне Вы все находитесь под защитой великого властелина воздушной стихии Сварога. Он повелевает воздавать Вам почести, как любому путешественнику, попадающему из одного полушария в другое воздушным путем.
Грамоты вручили всем членам экипажей.
В конце беседы нам сообщили, что фотопленки уже отправлены домой. На этом собрание кончилось. Пятнадцатого февраля предстоял перелет в Конакри.
На аэродроме стоят самолеты с поршневыми двигателями. Они все неисправны. Перед уходом португальца сдали их правительству молодой республики. На глазах приемной комиссии они запускали двигатель. Потом «гоняли» на всех режимах. Новые владельцы самолетов расписывались в документах о приеме. Португальские авиаторы уехали. Тут то и обнаружилось, что все самолеты выведены из строя. Засыпанный песок в маслосистему двигателей полностью уничтожил возможность полетов. Новые двигатели уже никто не производил. Эскадрилья истребителей была уничтожена без единого выстрела. Я иногда приходил к этой стоянке и не мог понять, как могла подняться рука на такой гнусный поступок.
В конце аэродрома «кладбище» самолетов. Здесь были сложены друг на друга все типы неисправной авиатехники. Меня предупредили, чтобы не лазил там из-за змей. Но как можно пройти мимо такого богатства. Если бы такую свалку да нашим умельцам. Фары, радиостанции, бензобаки, плоскости и рули управления можно было брать без спроса. У самолетов просто вышел срок «годности». Я снял на память ручку управления. Автожир у нас не получился. Может быть самолет сделаем. С огромным сожалением остальное оставил разрушаться дальше. Просто более крупные детали нельзя привезти незамеченными для анонимных доброжелателей.
Изобилие боеприпасов не волновало. Они сами по себе опасны. Так что пусть ржавеют. Еще несколько рапанчиков, вот и все сувениры на память о первом посещении.