Очнулся я в незнакомом помещении. Наверное, меня нашли люди на берегу и перенесли в ближайший дом, потому что на больничную палату комната никак не походила. Постель была пуховой, даже перина, простыни и наволочки украшали кружева. На окнах висели плотные шторы то ли из бархата, то ли из другого ворсистого материала – мне было о том трудно судить, в тканях я особо не разбирался.
Попытался сбросить душное одеяло и замычал от боли – левое плечо было перемотано марлей, после резкого движения на ней стало расползаться красное пятно. Наверное, я сильно ударился о скалу, поранившись.
Взгляд переместился на тонкую рубаху, в которую я был одет. Около горловины её тоже украшали кружева. Странно, кто из нормальных людей станет наряжать в такую одежду найденного на берегу утопленника?
Однако я всё-таки попытался подняться с постели. Голова сильно закружилась и снова упал на подушки. Дверь тут же распахнулась, и в комнату просочилась девушка.
Была она босая, наряжена в свободный длинный красный сарафан явно прошлых лет, из-под которого сверху виднелась белая рубаха с расшитыми цветами широкими рукавами. Волосы девушки спереди были забраны под красную же вышитую широкую ленту, повязанную на голове через лоб. Сзади они спускались по спине двумя толстыми косами почти до поясницы.
Девица, заметив, что я проснулся, стала что-то говорить. Поначалу я даже не понял ничего, но потом стал вникать - память подсунула мне знания древнерусского языка. Похоже, девка изъяснялась на нём. Постепенно я стал понимать её речь. Сейчас, пересказывая то моё приключение, я не стану буквально передавать все слова и словоформы, читатель просто не сумеет ничего понять. Но, думаю, он довольствуется более-менее приближенным к нашему языку переводом.
– Григорий Владимирыч, очнулись, батюшка! – заверещала девица. – Радость-то какая! Мы уж и не чаяли, что Вы оклемаетесь. Постойте-ка, барыч, не шевелитесь, дохтур Вам вставать-то запретил. Сказал, что хоть рана в плечо не сильно опасная, но уж больно много вы, батюшка, крови потеряли. Вот зачем так-то? Ах, как мы все за Вас испужались, как испужались! Маменьке с папенькой в Петербурх депешу послали. А как же? Оне ж родители, а родителёв уважать надо. Наверно, после получения известий Владимыр Григорыч сами сюды пожалуют. Любят ведь они Вас, батюшка-то.
Девка, видимо, из прислуги, бормотала ещё какую-то лабуду, нежно, но довольно сильно укладывая меня назад в постель, укрывая снова душным пуховым одеялом. Потом, смочив в тазике льняное полотенце, приложила его к моему лбу.
– Я Вам чичас чаю принесу из листьев малины и смородины. Дохтур велел поболе пить горяченького. И вареньица наложу. Вам какого? Из яблок, груши или малины?
Я был в прострации. Барыч? Какой я барыч? И почему мои родители укатили без меня в Петербург? Чего они там потеряли-то? Если они куда и собирались прокатиться, так это в Краснодар, ко второй бабке, по материнской линии.
Однако спрашивать сил не было. Голова продолжала кружиться. Слабость заливала всё моё существо, и я стал засыпать против своей воли. Сквозь сон я видел какого-то мужчину в сюртуке и с пенсне в глазу, он щупал мой пульс, жевал губами, слушал сердце деревянным инструментом, похожим на детскую игрушечную дудку и что-то писал гусиным пером, окуная его кончик в роскошную фарфоровую чернильницу в виде сидящего мальчика, обхватившего ногами серебряное ведёрко.
Через силу я разлепит спёкшиеся от жара губы и спросил «дохтура»:
– Что со мной? Почему я здесь?
Мужчина укоризненно покачал головой:
– Бывает… Это от нервов у Вас память отшибло. Бывает… Вы же, Григорий Владимирович, вчерась прибыли в это поместье. Батюшка Ваш, Владимир Григорьевич, его у помещика Плещеева в карты выиграл, самому было недосуг сюды ехать, вот Вас и послал завместо себя. А тут как раз Плещеев людишек переселять вздумал. Так-то оне по бумагам уже Ваши получались, а он как бы воровал их у Вас. Ну, а Вы, нет бы в участок соопчить или попросту морду виноватому набить, по своей петербурхской привычке ему перчатку в рыло и на дуелю вызывать придумали. А как стреляться-то стали, Плещеев по своей подлой привычке не стамши дожидаться, пока секундант отмашку даст, стрельнул раньше времени и ранил Ваше сиятельство в плечо. Пока суть да дело – скрымшись вражина. Ну, это дело времени, найдут его и накажут, не извольте беспокоиться.
Хорошо ещё, что я тут недалече был, успел подъехать вовремя, а то б Вы тут вовсе кровью истекли. Но теперь самое страшное позади, гляжу, вы на поправку идёте. Вот, коньячку выпить не желаете ли? Он для Вас нынче пользителен, от него кровь шустрее по жилам бегает, а то вон Вы какой бледный, – и доктор протянул мне плоскую металлическую фляжечку, достав её из нагрудного кармана и открутив кружку.
Я сделал глоток и чуть не захлебнулся. Спиртное я пробовал, но только в основном это было пиво, вино. Крепкий алкоголь мне родители не предлагали, а со сверстниками я мало общался. В голове всё помутилось, и спать захотелось ещё сильнее прежнего.
Мне приснился удивительный сон. Я был как будто бы и не я: высок, строен, приятен лицом. И будто бы рядом со мной милая девушка, этакая голубоглазая красавица. И я как бы знаю, что она – моя жена. Нини, Аннушка. Только очень уж она изящна, как хрупкий цветок из хрусталя. Я боюсь её коснуться, чтобы не навредить ей. Она начинает мечтать о наследнике и вдруг разражается плачем. Мне страстно жаль её, но я ничем не могу ей помочь, потому что понимаю, что родить моя жена из-за слабого здоровья не сможет.
– Да не убивайся ты так, Нини, нет наследника – и ладно, – шепчу я ей, гладя по распущенным волосам, а сам понимаю, что болтаю глупости, что такими словами Аннушку не успокоить. – А знаешь, поезжай-ка ты в Европу, к морю, там климат такой, что тебе наверняка станет лучше, родная моя…
– В Европу? – Нини перестаёт рыдать и задумывается. – Правда твоя, Гришенька. Поехали в Европу!
– Нет, Анюта, я сейчас не могу. Ты пока езжай сама, а чуток попозже к тебе присоединюсь. У меня дела есть, милая, – я нежно целую жену в носик, она уже не плачет, и это меня радует.
Полностью текст можно прочитать здесь.
#литература #фэнтези #читатьбесплатно