...Великий стратег был более чем стратегом. Стратег всегда крутится в рамках своей стратегии. Великий стратег отказался от всяких рамок. Стратегия была лишь ничтожным элементом его игры, она была для него также случайна, как для Андрея — любой случайно сделанный ход. Великий стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть знал от рождения): выигрывает вовсе не тот, кто играет по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, не известные противнику, а когда понадобиться — отказаться и от них. Кто сказал, что свои фигуры менее опасны, чем фигуры противника? Вздор, свои фигуры гораздо более опасны, чем фигуры противника... Кто сказал, что пешка, прорвавшаяся на последнюю горизонталь, обязательно становится фигурой? Ерунда, иногда бывает гораздо полезнее оставить её пешкой — пусть постоит на краю пропасти в назидание другим пешкам.
Аркадий и Борис Стругацкие «Град Обречённый»
И змей поглощает свой хвост. Так замыкается круг.
И хоть на картине Николая Рериха зубы змея еще не рвут его плоть, взятый в кольцо город задыхается и щетинится надгробиями себя самого.
Аркадий и Борис Стругацкие гениально воплотили принцип «сражаюсь с чудовищем – побеждаю чудовище – становлюсь чудовищем» в одноименной, с вышеупомянутой картиной Рериха, работе «Град обреченный».
Роман писался более четырех лет и был закончен в 1972 году. И, разумеется, был запрещен. В связи с чем увидел свет лишь в 1989-м. И не удивительно. Это довольно личное экзистенциальное произведение выросло на мучительной рефлексии по минувшим десятилетиям (1950–1960-е годы), когда братья были погружены в удивительные политические «качели». Развенчание культа личности Сталина, «оттепель», «застой». Все это нанесло глубинную травму народу, растерянному, вынужденному собирать свою идентичность. Весь ужас, непонимание, отрицание, подмена понятий, растерянность человека в тотально замкнутом, скрученном пространстве, в сине-зеленом Ничто, вечной ленте Мебиуса.
Город, человек, разум человека – всё это колоссальный Эксперимент. Холодный, расчетливый и по своему честный. Страшный. И очищающий.
Проходящий этот Эксперимент главный герой Андрей во многом вызывает отторжение, неприятие. Но лишь оттого, что воплощает в себе свойственное нам с вами. Людям. Он мечется, возмущается, ужасается и адаптируется. Пытается нащупать почву, твердь в огромной всепоглощающей противоречивой бессмыслице. И задается вопросов: в чем же суть эксперимента? Точку зрения, как мне кажется наиболее близкую авторской, высказывает наиболее мне симпатичный герой Изя Кацмам: «– Они пытаются разобраться в человечестве. <...> А для нас проблема номер один – то же самое: разобраться в человечестве, в нас самих. Так, может быть, разбираясь сами, они помогут разобраться и нам?»
Текст оставляет впечатление соприкосновения с чем-то личным, больным и важным. Это весьма экзистенциальный текст. Страшный текст. И вместе с тем очищающий, дарящий удивительную надежду, тот самый свет, озаряющий истинно ценное.
И вновь цитируя Изю Кацмана:
«Потому что я знаю совершенно точно: что храм строится, что ничего серьезного, кроме этого, в истории не происходит, что в жизни у меня только одна задача — храм этот оберегать и богатства его приумножать. Я, конечно, не Гомер и не Пушкин — кирпич в стену мне не заложить. Но я — Кацман! И храм этот во мне, а значит, и я — часть храма, значит, с моим осознанием себя храм увеличился еще на одну человеческую душу. И это уже прекрасно».
Бородина Оксана, библиотекарь отдела городского абонемента.
