"Манифест" об объявлении войны Наполеону 1812 года
Два лета, коварством и неограниченным властолюбием, умышляемое нападение на империю нашу, наконец, действие свое восприяло вторжением неприятеля в границы наши и занятием Ковны сего 12 июня.
Сим последним опытом вероломства и необузданного честолюбия французского императора (Наполеона) положен предел нашему долготерпению, и мы подъемлем чистотою намерений наших и миролюбием освященное оружие наше на отраженье кровожаждущего супостата.
Всей Европе известны пожертвования наши миру, известны и тяжкие узы, кои мы добровольно на себя для сохранения оного возложили; известна и точность, с каковой мы, в уважение святости "вообще" принятых нами обязанностей, против воли сердца нашего, выдали французскому императору вспомогательное войско наше во время войны его с Австрией.
Но едва лишь содействием нашим пролитие человеческой крови в сей части Европы остановилось; едва торжественным договором водворились в странах, войной удрученных, тишина и порядок, как французский император умышлял уже против существованья оных, и мысленно размерял пространство времени, в которое способно ему будет бросить пламенники свои на Севере и обольстить коварными предложениями легкомысленных людей той части бывшего народа польского, которая познала истинное благоденствие тогда только, когда к империи нашей присоединилась (1807).
Кто не ведает о порабощении всех стран западных под игом французского императора страждущих? Кто не испытал, что под названием новоустановленных царств, французский император ищет токмо (только) новых данников и новых жертв для окровавленного алтаря своей славы?
Так Голландия потеряла и богатства свои, и свою промышленность, и народ сей прежде мирными искусствами и мореходством отличавшийся, ныне раболепствует Франции в бедности и в бесславии; так цветущий Неаполь сделался добычей французской ненасытности; и так называемое независимое королевство Вестфальское более самых французских провинций истощается беспрестанными денежными налогами и беспрестанной войной.
Приготовляя подобную участь и северных стран, французский император в военной конвенции 1809 года, с Венским двором заключенной, почел за нужное упомянуть имя как будто бы существующего королевства Польского, не из какой либо к жителям сей части Европы особенной привязанности, но в единственном помышлении произвести и в сем крае раздор и мятежи.
Мы не упустили изъявить ему по сему случаю нашего негодования, и получили в ответ, с самыми дружественными удостоверениями, предложение в обеспечение спокойствия в севере истребить взаимным согласием и самое название поляков и Польши и постановить (поверх этого слова, зачерпнутого карандашом, написано: «утвердить») согласие cie особенным договором.
Мы почли нелишним (карандашом написано: «не излишним») воспользоваться сим предложением и, обязав сколько возможно французского императора актом торжественно утвержденным, остановить всегдашнее его стремление к низвержению всякого благоустройства.
Конвенцию, по сему предмету заключенную, и ничего иного не содержавшую, кроме того, что самим французским министерством предложено было, посол французский в С.-Петербурге с нашим государственным канцлером (Н. П. Румянцев) подписали.
В оной принято было взаимное обязательство не восстанавливать бывшего королевства Польского, дабы не нарушить существующий порядок, и ограничить число войск в герцогстве Варшавском находящееся; но французский император не долго устоял в слове своем положить самому себе таковую благую преграду и (он) отказался упомянутый акт утвердить своей ратификацией, под предлогом, что якобы не находилось для него в сей конвенции достаточных взаимных выгод, как будто бы в силу оной мы что либо новое приобретали!
Сим неожиданным отступлением от своих обещаний, французский император обнаруживал достаточно свои против благоденствия империи нашей злотворные замыслы; но мы правилом себе положили избегать, сколько возможно все то, что могло бы ускорить бедствие новой брани, и мнили доброю верою нашею пристыдить французского императора.
Не удовольствуясь сим случайным открытием своих ковов, он начал мало-помалу приближать войска свои к странам, смежных с нашей империей. В конце 1810 года составилась в северной Германии французская армия, более и более нам угрожающая; прусские крепости Штетин, Кюстрин и Глогау, кои в силу торжественного обещания долженствовали быть очищены, никогда из рук французов не выходили; гарнизон гданьский умножился; последовали движения в герцогстве Варшавском; усилилась так называемая польская армия, и для вооружения оной 40 т. ружей отправлены были из Майнца в Варшаву.
Все сии, очевидно неприязненные намерения; известия со всех сторон нами получаемые о скопляющейся буре войны, побудили нас взять нужные меры к составлению армии, соразмерной с многолюдством и величием империи нашей, и хотя и не равняющейся числом с французским беспредельным ополчением, каковое бы отяготило сверх меры наших верноподданных, первейший предмет нашего попечения, но достаточной по славе наших ратников, по единодушию их оживляющему к поражению и расточению многочисленных врагов.
Сии меры, внутри империи нашей принимаемые, служили блистательным противоположением правил, коими французский император руководствовался для составления войск своих: в пределах наших сыны одного семейства соединялись постепенно к защищению своих домов, своего стяжания и независимости любезного отечества.
У неприятеля - люди разноязычные, от самых полуденных стран Италии до народов у Северного моря обитающих, и никаких сношений с Францией не имеющих, кроме непреодолимой ненависти к ее правительству, отвлекались от мирных и богоугодных упражнений на похищение чужого и на приобретение новых проклинаний от Европы, невольно ими опустошаемой.
Между тем французский император декретом присоединил ганзеатические города и герцогство Ольденбургское к своей империи.
Мы не могли молчать без потери достоинства и прав наших при сем новом похищении, тем паче, что герцогство Ольденбургское принадлежало царствующему в оном принцу Голштейн-Готторпскому, по уступлению в Бозе почивающих предместников наших, любезной сердцу нашему, бабки императрицы Екатерины II-й и любезного родителя нашего императора Павла I, коих благодеяние, оказанное "близкому" дому нашего родственнику, сим насильством уничтожилось; что августейшие предшественники наши на Российском престоле приобрели упомянутое герцогство в замену отрицания от прав своих на Шлезвиг-Гольштейнские владения, и что, наконец, самими нами в Тильзитском договоре с французским императором нарочною статьей утверждено спокойное владение герцога Ольденбургского.
Кроме государственной обиды, империи нашей нанесенной, во внезапном и неожиданном нами присоединении ганзеатических городов и всего берега от Эльбы до Голландии, Мы с горестью усмотрев в сем поступке как пренебрежение наших собственных неоспоримых прав, так и в изгнании Ольденбургского дома, с коим мы несколько времени прежде сего умножили связи родства нашего бракосочетанием сына царствующего герцога с любезной нашею сестрою (Екатериной Павловной), намерение нанести личное императорской особе нашей оскорбление.
Мы предписали послу нашему в Париже подать ноту французскому правлению, коей бы охранялись права наши от могущего впредь воспоследовать опровержения, на умолчании нашем основанного.
Ноту сию французское министерство отринуло, и мы принуждены были вследствие столь непристойного отказа, приказать посланникам нашим вручить министерствам разных европейских дворов таковую же ноту, каковую мы в едином Париже представить предполагали, не имея как в прежнем, так и в последующем поступке иной цели, кроме сбережения наших прав на будущие времена посредством протестации, основанной на заведенном в подобных случаях в Европе обычае, который всегда почитался знаком умеренности и отвращения к употреблению оружия на возвращение похищенного.
Но не таковым оком взирал французский император на сей подвиг нашей кротости. Приобвыкнув притеснять царей и народы, не позволяя и самого роптания притесненным, он воспалился яростью против сего безвредного изобличения его несправедливости, и в гордом гневе своем, не закоснелся назвать «манифестом войны» сей плод нашего миролюбия.
Требуя от нас уничтожения сей законной и нимало существующему порядку не предосудительной протестации, он предлагал в возмездие герцогу Ольденбургскому эрфуртский округ, который не составлял пятой части потерянного им владения и которого сей обиженный, но великодушный принц принять не рассудил за благо.
Но "не" (карандашом) по единому сему обстоятельству, французский император мечтательно почитал себя вправе на нас жаловаться. Стремясь уровнять нас в разорении и обессилении с властями ему повинующимися, он требовал, чтобы мы прекратили всякую торговлю, под предлогом, что якобы нейтральные суда, к портам нашим пристающие, служили средством к распространению английской промышленности и ее селений в Восточной и Западной Индии находящихся.
Строгие меры, принятые нами по существующей между нами и Великобританией войне, явно доказывают, что малая торговля, в портах наших производимая, нашими токмо и нейтральным властям принадлежащими товарами питалась, а никакой договор и никакое даже кривое истолкование обязательств наших с Францией не принуждали нас к пагубному уничтожению всякой морской торговли; и мера сия тем безрассуднее бы с нашей стороны оказалась, чем более всему свету известно, что сам французский император не токмо обыкновенной нейтральной торговлей сколько можно пользуется, но и для вящего облегчения страждущего французского народа позволяет и непосредственное с Англией сношение способом разных частных торгующих особ.
Тариф, нами в конце 1810 года изданный, послужил также французскому императору к новым укорительным требованиям, якобы не выгодный для французских произведений и рукодельности.
Сиe наглое притязание предписывать образ внутренних учреждений державам независимым, столь само собой неприлично, что не заслуживает пространнейших доводов в опровержение оного.
Сколь ни ничтожны, сколь ни беззаконны вышеозначенные причины к возжжению новой войны и пролития человеческой крови, император Наполеон, опираясь на оные и на оборонительное ополчение наше, своими движениями, поступками, вооружением и открытыми замыслами против благосостояния империи нашей причиненное, подвинул в Пруссию свою армию, принудил cie изнуренное государство в рабственному против нас союзу, довершающему оного разорение, восставил против нас устрашенную Австрию и наконец покушался мрачными своими происками склонить Оттоманскую порту к продолжению войны своей с Нами, за что и предлагал ей свой союз с обещанием возвратить ей не только Молдавию и Валахию, в сей войне оружием нашим завоёванные и которые с другой стороны в секретной Эрфуртской конвенции, в 1808 году с нами заключенной, торжественно признал уже он за нами навсегда утвержденными, но и те приобретения, коими мы с самого Кайнарджинского мира обладаем.
Все сии вероломные, насильственные и враждебные меры давали нам неоспоримое право предупредить неприятельские против нас действия столь явно во всех местах приготовляемые; но и тут еще не хотели мы оставить без испытания последних средств к сохранению тишины и доброго согласия.
По неотступному требованию французского императора открыть с нашей стороны негоциации, к спасительному устранению произошедших неудовольствий ведущую, предписали мы послу нашему в Париже пребывающему, "начала" такового благотворительного условия, которое предупредило бы предстоящий разрыв.
"Начала" сии сами собою гласят, сколь болезненно было монаршему сердцу нашему предчувствовать неизбежность войны, и сколь рачительно мы оную отклонить старались.
Мы желали очищения вновь занятой Пруссии и Шведской Померании от всех французских войск: одной для обеспечения собственных наших границ, а другой в исполнение союза нашего с двором Шведским, коего никак лукавые неприятельские домогательства с истинного пути совратить не могли.
Мы желали также отступления от оскорбительного достоинству нашему притязания принудить нас к запрещению нейтральной торговли, для самого существования империи нашей необходимой.
Во взаимность наклонности французского императора на столь умеренные наши требования, для него никакой утраты не заключающие, мы предлагали, по предварительном оных приятию, сделать некоторые изменения в тарифе нашем для французской промышленности "вообще", и особенно для вин выгоднейшие, и изъявили при том расположение наше устроить, посредством замены, сколько возможно ограниченной, дело герцогства Ольденбургского и нашу и по оному протестацию нарочным актом уничтожить.
Чем же ответствовал французский император на таковое беспримерное с нашей стороны снисхождение?
Армия его подвинулась к Висле, и сим движением принудила нас оставить столицу нашу для обозрения войск, к обороне нашей приготовленных, и для наблюдения над армией, всечасно к нашим границам приближающегося.
Все усилия посла нашего к предупреждению разрыва остались тщетны: французское министерство, проводя его льстивыми обещаниями от одного дня к другому, оставило предложение его без всякого положительного ответа, и министр иностранных дел удалился из Парижа вслед за императором Наполеоном, чем и принудил посла нашего объявить ему, что хотя веления наши и не полагали конца его во Франции пребыванию, самые обстоятельства однако же предписывали ему требование его пашпортов, поелику присутствие его в Париже делалось совершенно бесполезным.
Получив донесение обо всех сих происшествиях, мы еще никакого наступательного движения себе не позволяли и не отчаивались в сохранении мира.
Непостижимо казалось непричастному злоумышленности духу нашему, чтобы французской император, в слезах и стенаниях столь многих народов обвиняемый, решился еще раз попрать всякое уважение к суду Божьему, к мнению Европы и целого мира, к собственным выгодам своей империи, и в за плату за неслыханную умеренность напасть на государство, ничем его не оскорбившее.
Мы еще не преставали надеяться, что рука его упадет при таковых страшных помышлениях, когда он ворвался в пределы империи нашей с военной силою.
Народу, который в младенчестве своем сотряс иго азиатских победоносцев, от коих имени вся Европа трепетала, народ, который посреди мятежей и безначалии нашел в беспримерной храбрости своей средства к изгнанию полчищ иноплеменных; народ, который удивил вселенную быстрыми своими шагами в поприще славы: таковой народ, без сомнения, не ослабит и ныне усилий своих к защищению земли Русской, семейств, стяжания и независимости любезного отечества.
Мы же в умилении сердца нашего совокупно с ними воссылаем мольбы ко Всевышнему, да примет Он под всенощный покров свой правое наше дело и, увенчав оборонительные наши усилия вожделенными успехами, да прославит он между людей своих святое имя Свое, - яко отец всякой правоты и мститель ухищрения и пролития крови невинной.
примечание: "Манифест" этот, читанный и одобренный А. С. Шишковым, написанный рукой Д. И. Языкова, но не принятый в окончательном чтении, автора своего так и не обрел.
с благодарностью за помощь в работе канала
https://yoomoney.ru/bill/pay/jP7gLQM7sA4.221212 (100 р.)
https://yoomoney.ru/bill/pay/Ny6ZNwNStUM.221212 (1000 р.)