Почему-то как только заходит речь об ЛГБТ, сразу кто-нибудь заводит речь об окне Овертона, как будто Овертон и трансвестит – близнецы-братья. А между тем в этом смысле технология расширения окна в России как-то особо и не работает – вон, в думу вообще внесли законопроект о полном запрете и уголовном преследовании за…
Но зато перед нашими взорами – под «нашими» я имею в виду своё поколение плюс-минус десять лет – очень даже отчётливо развёртывалась гораздо более успешная процедура расширения окна Овертона. Так что для ознакомления с этой технологией можно найти иллюстрацию куда лучше, чем ЛГБТ.
Я о религии, о вере в Бога – Вседержителя, Творца неба и земли говорю.
Если кто-то помнит – не лично , конечно – по кинопродукции и художественной-нехудожественной литературе – сразу после становления советской власти религия попала в немилость. «Опиум для народа» и всё такое. Революционно настроенные рабочие и крестьяне не просто отказались от посещения церкви, церкви местами жгли, священников прежестоко обижали, в биографии отметка «сын священнослужителя» приравнивалась к вольчьему билету. В партию такой человек мог вступить только после сложного ритуала осуждения и отречения. Пионеру, комсомольцу вера в Бога запрещалась, крестик на шее мог стать предметом не только насмешки, но и преследования вплоть до прекращения членства в организации. О руководящих постах религиозному человеку нечего было и думать. В СМИ активно высмеивалась религиозность, проводилась атеистическая пропаганда. Цензура вычищала упоминания Бога из произведений. Как это происходило, можно почитать, например,у Булгакова в бессмертном «Мастере и Мргарите», с которым у него тоже были определённые трудности.
Такая ситуация сохранялась примерно до войны. Страх смерти и лишения – хорошая подкормка для религиозных чувств, и окно политического дискурса начало расширяться. Теперь риторика была такова: церковь отделена от государства, верить или не верить – личное дело каждого, однако религиозность продолжает считаться признаком малообразованности, ограниченности, продолжает препятствовать занятию руководящих постов. Правда, теперь крестика недостаточно, чтобы «вылететь» из пионеров, но верующих среди молодых крайне мало. Публикуются «страшилки» о сектантах, но официальную церковь в произведениях уже не трогают.
Во времена разброда и шатания – в весёлые девяностые – религия постепенно начинает входить в моду. Креститься становится «круто», крестики на шее, иконки в машинах, кольца «спаси и сохрани» носятся напоказ. Мало-помалу публичные люди начинают «признаваться» в своей вере, и, наконец, руководители Государства открыто демонстрируют свою приверженность православию. Религия продолжает оставаться отделённой от государства, продолжает оставаться личным делом каждого, но теперь уже верить считается как бы приличнее, чем не верить.
Вводятся уроки Закона Божия в школах ( то, что они носят иное название, сути дела не меняет), религиозные чувства верующих защищаются законом ( в отличие от чувств атеистов), религиозные праздники становятся официальными ( рождество, пасха), на территориях мест лишения свободы, в больницах, детских домах устраиваются специальные места для отправления обрядов.
Думаю , не за горами окончательное введение православия, как обязательной государственной религии.
Вот вам пример технологии расширения окна Овертона, использованной на постсоветском обществе ради возрождения влияния церкви. Разве не так?