Выступает Л. Каганович. Сентябрь 1938
25 июля 1991 года не стало Лазаря Моисеевича Кагановича (1893—1991), последнего из тех большевиков, которые ещё до революции вступили в РСДРП(б), а затем входили в Политбюро ЦК. Конечно, он выбрал очень символическое время, чтобы уйти из жизни — через месяц его партия (из которой он сам был исключён ещё в 1961 году) лишилась власти и была запрещена, а стране оставалось менее полугода жизни.
Автор этих строк настолько давно живёт на свете, что помнит время, когда Каганович был... ну, не действующим политиком, конечно, но живым фактором общественного сознания, о котором довольно часто вспоминали и спорили. Помню, например, горячую уличную дискуссию на Пушкинской площади летом 1989 года, в центре которой находился как раз... Лазарь Моисеевич. Спорили «сталинист» и «антисталинист». Собственно говоря, «сталинисты» и «антисталинисты» и составляли две основные неформальные «партии» тех дней, причём преобладала вторая. Но только надо понимать, что тогдашние «сталинисты» крайне отличались даже от тех, кто сегодня выступает под этим именем. Это были, собственно говоря, не коммунисты, а национал-патриоты, причём очень часто с нескрываемой ненавистью к «жидам». Коммунистов — то есть идейных, готовых отстаивать свою точку зрения, которые не редкость в наше время, на тех улицах 1989 года, где кипели дискуссии, я, честно говоря, не встречал ни единого человека. Куда-то они все подевались, хотя у власти ещё находилась именно Коммунистическая партия... по крайней мере, называвшая себя так.
Но вернусь к той уличной дискуссии «сталиниста» и «антисталиниста». Я сам в ней не участвовал, просто молча слушал. «Сталинист» доказывал, что всё то плохое, в чём обвиняют Сталина, на самом деле сделал за его спиной Лазарь Моисеевич Каганович и другие зловредные «жиды». Вот их-то и надо за все эти преступления судить. «Антисталинист», уже немолодой интеллигент, возражал, что так не бывает. Но потом, когда дискуссия исчерпалась, он на минуту как бы задумался и подытожил: «Конечно, тех, кто виновен, надо судить. И Кагановича надо судить!». Подобные дискуссии, понятное дело, Лазарю Моисеевичу ничего хорошего не сулили, какая бы сторона ни взяла в них верх...
А Феликс Чуев, общавшийся в те годы с последним «сталинским апостолом» и составивший позднее на основе разговоров с ним книгу «Так говорил Каганович», вспоминал Лазаря Моисеевича в июле 1991 года:
«— Николая Второго объявили святым. И мы молчим. Никто не воюет. Никто не борется! — возмущается Каганович.
— Не дадут сказать ни слова. Пресса вся в одну сторону работает. Попробуйте напечатать то, что вы говорите сейчас!
— Вот и надо, чтобы какие-то люди начинали это дело. Да, да, так что нужен хотя бы пяток людей, — гнёт своё Каганович. — Полная беспомощность такая... Все теперь молчат... Печенье возьмите. Молотовцы, где они? Не видно их совершенно».
«— Госплан упразднили.
— План им не нужен, — замечаю я.
— Рынок будет планировать, — говорит Каганович. — Смехота!..»
«В глазах Кагановича — молодой огонь. Он снова, через десятилетия, входит в роль организатора, как будто хочет создать новую партию или возродить прежнюю на марксистско-ленинской основе. Лазарь Моисеевич, старый апостол, не знает, да и никто не узнает, что жить ему осталось всего три недели».