Мучительный, в агонии уход от нас IKEA уже совершенно точно войдет в историю как самый болезненный и драматичный разрыв этого времени. Но почему? Что в этом магазине такого, что заставляет людей так отчаянно хвататься за последнюю возможность хоть что-то в нем купить?
Первой моей покупкой в первой открывшейся в Петербурге IKEA стали шторы на кухню в мою первую в жизни съемную квартиру. Синие, плотные, хлопчатобумажные. Кухня сразу из российского артхауса начала нулевых превратилась в аргентинский сериал 90-х. Олды поймут. Для остальных – стало гораздо лучше. Намного.
С тех пор я повторяла этот эксперимент множество раз, и ни в один из них этот шведский дизайн меня не подводил. Возможно, это сидело во мне где-то глубоко внутри – для меня, родившейся и выросшей на севере в обнимку с карельским эпосом, сказками Андерсена, Карлсоном и муми-троллями, IKEA просто стала логичным и весьма своевременным продолжением жизненного пути. Завершилась наша с ней история вполне эпично – элегантным светло-серым кухонным гарнитуром. Я бы, конечно, и не завершала, и продолжала бы дальше – да только кто меня спросил?
Пеленальные столики, мольберты, фломастеры, игрушечные крысы и акулы, посуда, фрикадельки и хот-доги – целый мир оторвался от нас на льдине и уплыл в бесконечный холодный океан.
Журналист Павел Лобков на днях объяснил, в чем кроется секрет фанатичной популярности у нас шведского магазина – этот суровый строгий стиль северного протестантизма, появившись, сразу как-то выгодно стал отличаться от привычного дворцово-золотого-коврового помпезного стиля в обстановке россиян именно своей простотой. Эта простота, уже добавлю я, неизменно сочеталась с функциональностью.
А самое главное – она позволяла человеку беречь самого себя, не выплескивать свою сущность сразу целиком в хрустале, золотых держателях для туалетной бумаги, бахроме и цветочках. Свою индивидуальность в таком отвлеченном и нейтральном интерьере можно проявлять дозированно, под настроение, под время года, под прослушанные утренние новости. Этот монотонный и прохладный светло-серый цвет не является догмой – напротив, он дает неслыханную свободу для самовыражения.
Кинул пестрый плед на кресло, поставил ванильную свечку на столик – стало теплее. Поставила чашку в цветочек между одинаковыми белыми – сразу стало понятно, кто мамин любимчик. Если ты живешь в этом абсолютно ни к чему не обязывающем интерьере, ты в принципе можешь позволить себе все, что угодно – от розочек «аля Прованс» до металлической стерильности космического корабля.
Это неслыханное доселе, подчеркнутое уважение к личности, к индивидуальности, к особенным потребностям каждого отдельного человека, к его потенциальному развитию, возможным переменам и свободе самовыражения – вот чем привлекает и подкупает этот северный протестантизм уставшего от хождения строем и перманентного отсутствия личных границ бывшего советского человека.
Прохладный серый цвет лег освежающим мокрым полотенцем на воспаленный коллективизмом и постоянным неуважением к личности разум. Он дал выбор, дал право на многое из того, что раньше и в голову не приходило, объяснил, подсказал и научил, при этом никого и ни к чему не обязывая. Никто до этого нас так не уважал, да и, наверное, уже не будет.