- Берегитесь, мсье! Справа!
Д'Эрваль пригнулся, одновременно пытаясь натянуть на голову ментик. И вовремя – густой сноп искр, порождённый обрушившимся куском кровли, вихрем пронёсся над улицей. Лошади испуганно заржали, попятились – несмотря на то, что головы у них были предусмотрительно укутаны попонами.
Лейтенант выпрямился и принялся стряхивать с себя тлеющие искры. В нескольких местах серое сукно ментика было прожжено насквозь и бесстыдно чернело обугленными, дымящимися краями.
«…ну вот, вконец испортил! А когда они только въезжали в охваченный пожаром город, сопровождавший д'Эрваля голландец-шеволежёр толковый совет: укутаться от искры в кусок грубой парусины от тента обозного фургона. Не согласился – показалось ущербом для чести офицерского мундира заматываться в какие-то грязные, драные тряпки. Вот и не жалуйся теперь на дырки в этом самом мундире…
За те две недели, что Д'Эрваль прослужил на новом месте, он почти не бывал в Москве. Не прошло и двух часов после того, как он доложился дежурному офицеру при штабе маршала Нея, его уже отправили с первым поручением – сопровождать фуражирскую партию в один из подмосковных уездов. Им тогда повезло – крестьяне безропотно продавали муку, масло, сено, рыщущие по окрестностям города шайки герильясов и партии казаков и легкоконные армейские разъезды, миновали их стороной. Вернувшись в Москву с полными телегами разного добра, он застал начало пожара и долго и мучительно пробирался по охваченным огнём улицам, потеряв при этом два воза с сеном, подожжённые сыплющимися со всех сторон искрами.
Тем не менее, с заданием д'Эрваль справился, о чём ему не преминул сообщить сам маршал – и тут же отправил с новой фуражирской партией. На этот раз вылазка ограничилась тремя днями и тоже обошлась без потерь, хотя провианта взяли не в пример меньше – до них в деревнях побывали фуражиры корпуса Понятовского - а после этой публики редко остаётся, чем поживиться. Зато снова обошлось без стычек с русскими герильясами – бравые уланы герцогства Варшавского крепко наподдали мужикам, и те не решились высунуться из своих чащоб и болот.
И вот - третья вылазка, закончившаяся, увы, далеко не так радужно. Отряд, к которому был прикомандирован лейтенант, угодил в засаду, не успев добраться до цели. Потеряв в схватке с казаками не меньше трети прикрытия и большую часть обозных телег, они сумели отбиться и отступить, сохранив порядок. Казаки же, обнаружив, что взятые с боя возы пусты, потеряли к французам всякий интерес – всякому известно, что этим сынам диких московских степей подавай в первую очередь возможность пограбить. Недаром прусский король Фридрих Второй, немало хлебнувший лиха от казаков, говорил, что самый верный способ остановить нападение казачьей лавы – это бросить у неё на пути богатый обоз…
Так что приходилось возвращаться, несолоно хлебавши. Оставив остатки обоза возле одной из московских застав, Д'Эрваль взял в сопровождение четверых голландских шеволежёров во главе с бригадиром-фурьером из состава потрёпанного конвоя и с этим отрядом направился в сторону Кремля. Задачка эта оказалась не из лёгких. Улицы, по которым они проезжали всего два дня назад сделались неузнаваемы. В дыму и языках пламени угадывались только закопченные маковки церквей и колоколен, которых в этом варварском городе было великое множество. Кое-где пожар превратил в уголья целые кварталы; у других местах пламя ещё бушевало, и приходилось сворачивать в объезд, чтобы не угодить в огненную западню. Кони бесились и рвали поводья, пугаясь жгучих искр и хлопьев горячего пепла, сыплющихся со всех сторон, и пришлось укутать им головы попонами и вальтрапами, стянув их с сёдел. Лица кавалеристы замотали платками и разорванными на полосы ткани рубахами – ткань полили водой, опустошив свои фляги. Но хватило этой меры ненадолго – обжигающий воздух и вездесущий пепел быстро высушили ткань, и лейтенант, почти ослепший, уже всерьёз подумывал о том, чтобы смочить платок мочой. К счастью, бригадир-голландец извлёк из седельного чемодана бутылку вина, и Д'Эрваль испытал неимоверное облегчение, промыв, наконец, глаза.
Надо было двигаться дальше; голландцы, пошарив на пепелище, вытащили из груд обугленных досок и брёвен закопченные листы кровельного железа и, согнув их, стали прикрывать себе головы от сыплющихся со всех сторон золы и тлеющих головней – на искры никто уже не обращал внимания. Так они и шли сквозь огненный вихрь – прикрывая импровизированными щитами голову и один бок, а другим боком прижимаясь к товарищам или к лошадям, чтобы образовать некое подобие римской «черепахи». У одного из шеволежёров взбесилась лошадь – порвала поводья и с диким ржанием кинулась вдаль по переулку. Никто не пытался её догонять – все понимали, что несчастное животное обречено на огненную смерть и отнюдь не рвались разделить его участь.
Отряд один за другим миновал три охваченных пожаром квартала и вышел на площадь, где люди смогли, наконец, вздохнуть относительно свободно. За пылающими крышами близлежащих зданий высились башни и колокольни Кремля, цели их вояжа - но как туда попасть, не поджарившись по пути и не растеряв уцелевших лошадей, лейтенант решительно не представлял. Он стащил с лица осточертевший платок и долго, мучительно откашливался золой и чёрной слизью.
- О, Жанно! Опять мы с тобой встретились! Слышал, тебя посылали гонять руских герильясов! Ну и как, есть, чем похвастать? Болтают, в здешних деревнях пейзанки – кровь с молоком, и всякая только и мечтает, как бы уединиться на сеновале с бравым французским солдатом? Небось, не их грязные мужики у которых солома в волосах и капуста в бороде….
- Да, уединиться, чтобы воткнуть вилы в бок. – д'Эрваль отхаркнул последние комья сажи и мог теперь гооврить более-менее внятно. - Не слушай досужих болтунов, дружище Адри, и благодари бога, что Гвардию не посылают на фуражировки. Хотя, здесь, в проклятом городе, пожалуй, немногим лучше – с тех пор как эти безумцы его подпалили.
Сержант Бургонь – а это был, конечно, он, - невесело вздохнул.
- Твоя правда, Жанно. Не припомню, чтобы в каком-то из взятых городов нас так встречали. В Испании и то было легче. Нам-то ничего, сидим в Кремле и только изредка выходим за стены – прибарахлиться там, раздобыть выпивку и провианту. В последнее время с этим стало неважно, даже Старой Гвардии урезали выдачу риса!
- Скоро будете жрать овёс, как лошади. – посулил лейтенант. – Ты мне вот что лучше скажи: как вы ухитряетесь находить дорогу в этом аду? Мы уж часа три плутаем, едва не поджарились, сам видишь…
И он с отвращением ткнул пальцем в прожжённое сукно некогда щегольского, с золочёными шнурами, офицерского ментика.
- Да я и сам порой не понимаю, как. – сержант пожал плечами. – Третьего дня четверо ребят из нашей роты отправились в город, и только их и видели! То ли местные их пристукнули, то ли заблудились и сгорели, бедняги. Такой смерти и врагу не пожелаешь! А мы рисковать не стали – заглянули в еврейский квартал, и взяли проводника. Все так делают, и чёрт его знает, дружище Жанно, как эти сыны Израилевы ухитряются найти дорогу в этом Содоме с Гоморрою!
- Еврей-проводник, говоришь? - д'Эрваль удивлённо вздёрнул бровь. – И где же вы раздобыли эдакое сокровище?
- Недалеко от Кремля есть целый еврейский квартал. – принялся объяснять сержант. Туда ведёт улица со странным названием: «Varvarka». Ребята из нашей роты уже ходили туда, и знали дорогу. Правда, из-за огня они едва смогли найти верный путь, но всё же встретили на пепелище еврея – тот рвал на себе пейсы, глядя, как горит синагога, где он состоял учеником раввина. Он немного говорил по-немецки – вернее, на этой дикой смеси польских и немецких слов, которую евреи полагают своим языком, - и рассказал, что он и его родственники снесли в синагогу всё самое ценное, что у них было, рассчитывая, вероятно, что иудейский бог убережёт добро от огня. Но, видать, плохо они ему молились – ни добра он там после пожара найти не смог, ни родни. Ну, мы плеснули бедняге водки из манерки и посулили денег, если отведёт нас куда нам нужно. Услыхав о деньгах, он совершенно успокоился, повеселел и через некоторое время уже стал расспрашивать, не продаём ли мы чего-нибудь по сходной цене? Ребята, услыхав это, много смеялись. Что за народ такой, только о прибытке и думают?
- У всякого народа свои обычаи, Адри. – наставительно сказал лейтенант. – Евреи хотя бы свой город не поджигают, как это делают русские. И в Смоленске, и здесь - право же, нация буйнопомешанных...
- Оно, конечно, так. - сержант поскрёб подбородок чёрными от золы пальцами. - Я его спросил: как можно думать о прибытке, когда вся семья, возможно, сгинула в огне? Так он знаешь, что ответил? Сказал, что бог Израилев не допустит такого несчастья, а сгорело только то, что было сверху. Люди же спрятались в подземельях, которых тут, оказывается, видимо-невидимо и, скорее всего, остались невредимы.
- Ну, остались и остались, тебе-то что за забота?
- Да я вот думаю: может, в этих самых подземельях помимо еврейских семейств, спрятано что-нибудь ценное? Вот бы где пошарить, вдумчиво, не спеша…
- Кто ж тебе мешает? – удивился д'Эрваль. - Расспроси своего проводника, где спуск под землю, и шарь, сколько влезет. Только смотри, чтобы начальство не пронюхало, а то может и не одобрить. Сам знаешь, за грабёж населения полагается расстрел.
- Тогда одной половине армии придётся расстрелять другую. – ухмыльнулся Бургонь. - А потом и самим застрелиться. Видать, ты давно не был в Москве, Жанно и не знаешь, что тут происходит….
- Да уж вижу, вы времени даром не теряете. – он кивнул на солдатские ранцы, из-под крышек которых вперемешку со свиными окороками и винными бутылками торчали позолоченные подсвечники и предметы церковной утвари. Вы, часом, не к Кремлю сейчас возвращаетесь? А то мы слегка заплутали…
- Так и есть, Жанно! – подтвердил сержант. – если хочешь, можете идти давайте с нами. Только уж и вы нам подсобите: ребята отыскали богатый дом, не тронутый огнём, набили дюжину тюков и корзин разным барахлом, а на себе тащить как-то несподручно. Может, навьючим на ваших лошадей, раз уж вы всё равно идёте пешими?
***
Не успел лейтенант сдать дежурному офицеру рапорт о неудачной вылазке, как тот обрадовал его известием о новом назначении – и опять с фуражирской партией! Снова деревни, где из-за каждого плетня встречают их ненавидящие взгляды; снова опостылевшие, но от того не менее кровопролитные стычки с казаками и вооружёнными дубьём пейзанами - хотя, надо признать, на фоне охваченной пожаром Москвы это выглядит почти терпимо. Правда, этот раз д'Эрвалю предстояло сопровождать не скромный обоз с конвоем в сотню-полторы штыков и сабель, а большой отряд с артиллерией – маршал Ней, устав получать донесения о вырезанных партизанами малочисленных партиях, велел решить вопрос кардинально и послать за провиантом и фуражом такой отряд, о который обломают зубы любые партизаны.
Столь последовательными назначениями в одну фуражирскую партию за другой лейтенант был обязан одному своему качеству, весьма редкому у прочих своих соотечественников. Дело в том, что он немного владел русским языком – правда, по большей части, читал, но мог и говорить. Как, почему гасконский дворянин овладел речью диких восточных steppes[1] - это была давняя семейная история, делиться которой он не собирался даже и с вышестоящим начальством. Оно, впрочем, не слишком-то и настаивало: обычно в качестве проводников и сопровождающих, способных объясниться с местными жителями, привлекались поляки, но раз этими талантами обладает француз – тем лучше. Пусть отдувается, раз уж он такой полиглот! Д'Эрваль в свою очередь не возражал, пользуясь всяким поводом, чтобы улучшить свой разговорный русский. Смущало, правда, что собеседниками его были, по большей части, неграмотные, туповатые пейзане с крайне бедным словесным запасом – но тут уж, как говорят в Гаскони, À cheval donné, on ne regarde pas la dent[1]…
[1] (фр.) дарёному коню в зубы не смотрят.
[1] (фр.) степи
Отправляться следовало назавтра с утра, так что немногие оставшиеся ночные часы следовало посвятить отдыху и приведению в порядок потрёпанной амуниции. Обычно этим занимался денщик, сопровождавший лейтенанта во всех кампаниях, был во время недавней вылазки ранен ударом сабли, и сейчас пребывал в госпитале - так что рассчитывать приходилось только на себя. На действительно важные дела, те, ради которых он и явился в эту проклятую богом азиатскую страну, времени опять не оставалось, что угнетало д'Эрваля чрезвычайно. При штабе Нея ходили упорные слухи, что Император намерен оставить Москву и двинуться на юг, в богатые хлебом губернии, а значит, достижение заветной цели опять отложится на неопределённый срок…
С этими невесёлыми мыслями лейтенант и шагал по бесконечному коридору одного из кремлёвских дворцов, когда услыхал за спиной оклик, обращённый к его персоне.
- Лейтенант д'Эрваль? Вы-то мне и нужны! Я два дня вас разыскиваю, при штабе маршала мне сказали, что вас нет в городе. Скажите, вы до сих пор интересуетесь пропавшей библиотекой московских царей?
Очкарик-географ с длинными, сальными, как у студента-якобинца волосами, ну конечно! За суетой этих двух недель д'Эрваль позабыл о том, что обращался к нему за помощью.
- Разумеется, нет, мсье! Служба, сами понимаете, времени на личные дела совершенно не остаётся. Неужели вам удалось что-то выяснить?
Физиономию учёного осветила самодовольная ухмылка.
- Признайтесь, вы ведь в это не верили? Полагали, что ничего у такого кабинетного червя не получится?
«…прямо-таки лучится от самодовольства! Неужели, и правда?..»
- Что вы, мсье, как можно! Я чрезвычайно высокого мнения о ваших способностях, просто…
- Не хитрите, юноша, это вас не красит. Я отлично знаю, что болтают обо мне завистники, так что можете не утруждаться. Да, мне действительно удалось кое-что разузнать. Надеюсь вам это поможет. Понимаете, Император лично распорядился, чтобы я снял архитектурные планы с Кремля, не исключая при этом и подземных помещений, которые здесь удивительно обширны. И вот что мне удалось выяснить…
И он потянул из-за отворота сюртука уже знакомые д'Эрвалю записную книжку и карандаш.