Валерий Павлович Радченко — патриарх Липецкой филармонии. В 40 лет он стал заслуженным артистом России, в 50 — получил звание народного, но считает, что процесс творческого роста — непрерывный, и продолжается он до самой смерти. Помимо того, что Валерий Радченко замечательный бас, у него есть вторая страсть — живопись, которой он занимается с детства. А еще он человек с поэтическим видением мира, и один из его стихов вы можете прочесть в конце этой публикации. Обсуждать свои регалии он не очень любит, а вот о пируэтах собственной судьбы и встречах с интересными людьми рассказывает с удовольствием.
ДОРОГИ ЮНОСТИ
Родился я в Москве в 1946 году. Родители прошли войну, блокаду. Я немножко захватил то время, когда люди возвращались с войны. Они на войне убивали, но были очень добрые внутри, за редким-редким исключением. Это всегда меня поражало в поколении фронтовиков.
Папа у меня был военнослужащий, поэтому нашу семью мотало по всей стране, я часто менял школы. В 1957-м отец демобилизовался, и мы переехали на Украину, где у него было много родственников, в Днепродзержинск.
В этом городе я окончил 10-летку и пошел сдавать свои рисунки в Днепропетровское художественное училище. Я с малолетства очень любил рисовать и копировать произведения разных мастеров, но в училище мне сказали, что копии не годятся, работы должны быть оригинальные, творческие.
🔵 Иду, расстроенный, по улице, и тут навстречу мне — друг, и говорит:
— Валера, там в музучилище прослушивание, пойдем!
— А что петь-то будем?
— А вот это (напевает)!
— Ну, пойдем.
Он был баянист, саккомпанировал мне, я спел. Приняли на вокальное отделение Днепропетровского музыкального училища! Вот таким образом я в 1963 году начал заниматься пением.
Я попал в класс бывшей солистки Киевского оперного театра Софьи Андреевны Венедиктовой и два года проучился у нее. Потом меня призвали в армию, на Тихоокеанский флот, морячком. Там я прослужил три с половиной года во Владивостоке.
СПЕТЬ ДЛЯ ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА
Раз прибегает товарищ по службе и говорит: там генерал приехал, надо спеть ему! Прилетаю в матросский клуб, спел лейтенанту «Балладу о солдате», он мне говорит: «Идите за мной!» Иду, вхожу. А там — адмирал флота, командующий Тихоокеанским флотом, начальник политотдела, контр-адмирал и еще один, он сидел ко мне спиной и курил. Посмотрел я на погон — а там вот такая большая звезда, маршал Советского Союза!
Докладываю ему: «Товарищ маршал, матрос Радченко по вашему приказанию прибыл!» А он мне: «Ну что-ж ты к пустой голове-то прикладываешь?» Отвечаю: «Извините, в первый раз живого маршала вижу!» Он рассмеялся. Я спел ему, а он говорит адмиралу: «Давай-ка его в ансамбль». Так я распрощался с Русским островом и отбыл во Владивосток. Попал в эстрадно-симфонический оркестр срочников «Чайка». Я учился классическому пению, а там пришлось переключиться на эстраду.
Однажды пронеслась весть: Брежнев приезжает во Владивосток! В год 50-летия революции он прибывает, чтобы вручить городу орден Октябрьской революции. Мне сказали: будешь петь!
🔵 Выхожу на сцену Дома офицеров, а там весь зал уставлен столами, за ними сидит все начальство, а слева, за длинным столом — Леонид Ильич. Мой начальник, майор, говорит: когда будешь петь, показывай левой рукой в сторону Леонида Ильича. Ну, я спел как просили, и левой рукой в сторону Брежнева показывал. А потом мы сидели на сцене, а генсеку захотелось в туалет, и его повели мимо нас. Он остановился и сказал мне с характерной дикцией: «Хорошо поешь, моряк!» И мне за этот отзыв тут же дали отпуск 30 суток на Украину! А ведь если бы я ответил тогда: «Леонид Ильич, мы с вами с одного города, с Днепродзержинска!» — и жизнь моя могла бы повернуться совсем в другую сторону…
ОТ ВЛАДИВОСТОКА ДО ЛИПЕЦКА
И так получилось, что сразу после демобилизации я поступил во Владивостоке в институт искусств, на сольное отделение, который и окончил через пять лет. Учиться было интересно: я дружил с актерами, режиссерами, творческими людьми, Сашу Михайлова (который «Любовь и голуби») учил играть на гитаре, он тоже учился там.
Потом — семь лет в Иркутской филармонии. Иркутск — совершенно потрясающий город в смысле культуры: видимо, сильно повлияли в свое время и декабристы, и другие ссыльные интеллигенты. Там я очень близко сошелся с актерами театра имени Охлопкова и с местными художниками. Встречался и общался с умнейшим человеком Валентином Распутиным, совсем немного разминулся с Александром Вампиловым, он утонул за два месяца до моего приезда. Всю область объездил вдоль и поперек: был в Братске, на станции Зима, и во многих других местах. Здесь мой субъективизм созрел для перехода в другую стадию. Я переехал в Воронеж, где проработал два месяца в филармонии. Спросил: а квартиру дадите? Не дали, и я уехал в Липецк, это было в 1980 году, и вот уже 42 года я живу здесь.
В Липецкой филармонии я много работал с Анатолием Безденежным, Владимиром Селявкиным, ансамблем «Мозаика», с трио баянистов и прекрасным концертмейстером Любовью Пличко. Всех этих людей я считаю выдающимися музыкантами. Мы ставили оперы «Евгений Онегин», «Иоланту», «Легенду о граде Ельце». Часто ездил на гастроли, в 1999 году мне довелось выступать перед Сильвио Берлускони и Владимиром Путиным, который тогда еще был премьер-министром.
О РЕМЕСЛЕ И ИСКУССТВЕ
В прошлые времена у любого певца было собственное отделение камерных произведений. Речь идет о вокалистах с академическим образованием, которые включают в свой репертуар классические романсы русских композиторов. Сейчас таких, увы, почти не осталось.
Теперь о том, почему я не стал петь в опере, а остался в филармонии. Оперный певец не защищен: он попадает под концепцию режиссера и обязан ей соответствовать (если он, конечно, не из разряда прим). А исполнение камерных произведений позволяет человеку показать, что он из себя представляет, а не то, что от него хотят. Такой же принцип и в живописи: я пишу так, как я хочу, а не так, как кому-то видится. Это моя вселенная и в ней я — бог. Что бы ни происходило, оставайся самим собой, это и твое право, и твоя обязанность.
🔵 В 1980-е в Москве был конкурс, на котором я понравился одному дирижеру из Красноярска, и он меня пригласил в этот город. Я приехал, спел под оркестр пару арий, и мне сказали: все, вы приняты в театр!
После этого сидим мы с ведущим басом Красноярского оперного театра, и тут входит красивый парень. Бас мне говорит: «Вот, познакомься, хороший парень: хоть и баритон, но — лауреат!» Такова была моя единственная встреча с Дмитрием Хворостовским.
Современные певцы не измельчали, они просто стали другими. Режиссеры придумывают новые формы и концепции, которые меняют произведения до неузнаваемости. Смотрю я, например, «Евгения Онегина» — а никакого Онегина там и нет, Пушкинское содержание полностью выхолащивается. И все потому, что режиссеры попросту бояться отстать от моды. Умение, форма, мастерство — это все сейчас есть, но дух испаряется. И выглядит это все красиво, но неубедительно.
🔵 А на Муслима Магомаева во Владивостоке я надевал бескозырку и благодарил его за концерт! Он сказал мне: «А вы, молодой человек, зайдите ко мне в грим-уборную». Захожу к нему, он предложил мне рюмку коньяку. Я отказался, так как был на службе. И он тоже не выпил, потому что у него впереди был еще один концерт. Спрашиваю его: «Почему вы не в опере?» И он ответил: «Потому, что мой голос очень хорошо ложится на микрофон». Человек, который стажировался в Ла Скала, не побоялся это сказать, молодец!
ХУДОЖНИК, РИСУЙ!
Живописью начал заниматься еще в детстве, причем сразу стал писать на холсте маслом. Технику и приёмы осваивал сам. Никогда не стремился в Союз художников, но 10 лет назад случилась оказия — и я вступил туда. И еще я член Международной ассоциации художников Юнеско. Меня иногда спрашивают: «А для чего это?» Отвечаю: «Для того, чтобы в Лувр войти бесплатно. Я могу, а вы — нет. Шутка, конечно».
Главное в жизни — творческий процесс, он бесконечен. Что такое образ и подобие? Я понимаю это так: Христос — разум, Дух Святой — душа, Бог-отец — творчество. В совокупности эти три части и есть образ и подобие Бога. Когда человек занимается творчеством, он создает нечто такое, чего до него не было. Творя, он перестает быть рабом божьим и уподобляется Абсолюту. А как же дворник? Да дворник тоже способен быть образом и подобием, и даже похлеще меня. В любом деле возможно творчество и созидание!
🔵 Звонит как-то мне Любовь Николаевна Пличко и говорит: тут ваша живопись понравилась композитору Чайковскому, приезжайте! Приезжаю, и Александр Чайковский мне говорит: вот эта картина мне понравилась — подсолнухи, лес и буря. Я говорю: да пожалуйста, и пишу: Александру Чайковскому с наилучшими пожеланиями… и так далее. Он протягивает мне 15 тысяч, и я ему говорю: «А вот за это, Александр, вы будете просить у меня прощения!» Он говорит растерянно: «У меня больше не осталось!» Я достаю из кармана свой паспорт и даю ему. Он читает: «19 февраля 1946 года… Москва…» и застывает, глядя на меня. Он мой полный сверстник! Вот это встреча! (В отличие от него, я это знал).
Когда-то я увлекался стихосложением, но живопись победила. А стихи остались в папочке, я вам прочту один, он как раз о творчестве художника:
Давно написаны предметы:
Хлеба, подсолнух, виноград,
Написаны летящие кометы,
Написан также рай и ад.
Идешь по топкому болоту,
На кочках балансируют бока,
Но думаешь: простую позолоту
Я отличу от золота пока.
И шеи тюбиков кромсаешь,
И кисть от суеты толста,
И мастихином ком бросаешь
В пасть ненасытного холста.
Глаза, прищур, воображенье,
Простор, игра летящих дуг,
Космических предметов отраженье,
В квадрате черном — белый круг.
Но через времени завесу,
Дай Бог, восстанут на парад
Катящееся солнце к лесу,
Хлеба, подсолнух, виноград.