«Прошлым летом во время отпуска я помогал своему старому приятелю разбирать архивы колхоза «Путь Ильича», который располагался в тридцатые годы на территории нынешнего Уваровского района Тамбовской области», – рассказывает Михаил Ефремцев.
Складывая в одну сторону бухгалтерские отчеты, в другую – сводки по надоям молока, а в третью – протоколы общих собраний, Михаил вдруг обнаружил среди всего этого пыльного и никому не нужного хлама тонкую папку, а в ней – несколько пожелтевших от времени листков папиросной бумаги, заполненных с двух сторон убористым машинописным текстом. Листки оказались копией приговора Тамбовского городского суда некоему Потапову В. А., местному «кулаку», выступавшему, как следовало из текста, «против Советской власти и коллективизации».
Сколько таких дел было сфабриковано в 30-е годы прошлого века? Десятки, а может быть, и сотни тысяч. Ефремцев уже собирался отложить папку с листками в сторону, когда его взгляд случайно зацепился за довольно странно звучащие строчки в приговоре: «...в связи с недоказанностью возможности напускания насекомых (пчел) на людей силой внушения и считая данный факт противоречащим материалистическому пониманию мира...» Михаил удивленно поднял брови. Откуда в обычном уголовном приговоре подобная чертовщина?
Перечитал листки еще раз. Нет, больше о силе внушения и управляемых пчелах там не было сказано ни слова.
Несколько дней эта папка с копией приговора не давала Ефремцеву покоя, но все, к кому он обращался за разъяснениями, лишь пожимали плечами: никто Потапова в селе не помнил.
Оно и понятно: семьдесят с лишним лет прошло с тех пор. Лишь перед самым отъездом Михаила в Москву директор местной школы Николай Шаповалов познакомил его с Анной Георгиевной Невьяновой, приятной 94-летней старушкой, которая в 30-60 годы учительствовала здесь. Несмотря на свой довольно преклонный возраст, Анна Георгиевна оказалась обладательницей феноменальной памяти: помнила по именам и фамилиям несколько сотен своих бывших учеников, а также их родителей. Она-то и рассказала, кем был Василий Потапов и за что его на самом деле судили.
В самом начале коллективизации в село прибыл из города «двадцатипятитысячник» Федор Аникеев. Приехал он с женой и тремя детьми, поселился в одном из пустующих домов и сразу развернул бурную деятельность: проводил общие собрания по пять раз на дню, собирал вокруг себя сочувствующих коллективному движению и попутно вычислял потенциальных «кулаков».
Первым в «черном списке» Аникеева оказался местный пчельник Василий Андронович Потапов. Слыл он в округе крепким хозяином, имел на подворье и коров, и лошадей, а уж количество его пчелиных пасек даже счету не поддавалось.
Поговаривали, что Потапов колдун, знается с самим Водяным и каждый год, накануне Дня покровителей пчел святых Зосимы и Савватия, 27 сентября, приносит своему «другу» человеческую жертву. Кто-то в эти слухи верил, кто-то – нет, но все в селе доподлинно знали, что именно на Зосиму и Савватия регулярно, в течение вот уже десяти лет, пропадали в округе бездомные странники.
Аникеев ни в колдунов, ни в святых, ни в прочий поповский дурман не верил по своей должности, и потому в один из дней нагрянул в усадьбу пчельника в сопровождении председателя местной артели и совсем еще юной тогда учительницы Ани Невьяновой и бесцеремонно стал описывать не принадлежащее ему имущество.
Потапов, прекрасно понимая, чем ему грозит подобный визит, поспешил принять контрмеры и в тот же вечер подъехал к дому политкомиссара на телеге, доверху загруженной медом и иными продуктами. Однако Аникеев, как честный партиец и большевик, на грязную сделку не пошел, а, наоборот, пригрозил, что завтра же напишет в Тамбовскую ЧК донесение, в котором подробно расскажет, как его пытались подкупить.
Так и пришлось Василию Андроновичу несолоно хлебавши возвращаться с подарками обратно.
Но перед этим он произнес с усмешкой слова, смысл которых Аникеев, наверное, не понял до самой своей смерти: «Что-то твой сад пчелки стороной облетают. Не порядок это, совсем не порядок!»
«Порядок» странным образом наступил уже через несколько дней. Яблоню в палисаднике перед домом Аникеева ни с того ни с сего облюбовали все окрестные пчелы.
Их было так много и вокруг постоянно стоял такой гул, что могло создаться впечатление, будто и не яблоня вовсе стоит в палисаднике, а завис рядом с домом громадных размеров пчелиный рой.
Озадаченные такой метаморфозой, местные жители, от греха подальше, стали обходить дом политкомиссара стороной.
Однажды, когда Аникеев корпел в избе над составлением документов о проделанной им в селе работе, а жена занималась на кухне хозяйством, их дети, по недосмотру предоставленные сами себе, решили залезть на облюбованную пчелами яблоню – нарвать созревших плодов. С этого, предположительно, все и началось. Сначала один из мальчуганов почувствовал пчелиный укус, потом второй…
Услышав детские крики, отец подбежал к окну и распахнул его настежь, чего в дневные часы, после того как рядом поселились беспокойные и опасные «соседи», никогда не делал. В то же мгновение сотни злобных насекомых устремились внутрь дома.
О произошедшей затем трагедии взрослым сообщили вездесущие пацаны, случайно услышавшие в доме Аникеевых выстрелы.
Вероятно, отец семейства, атакованный со всех сторон словно сошедшими с ума пчелами, в дикой животной панике отстреливался от них из казенного нагана.
Глазам сельчан, поспешившим на помощь, предстала ужасающая картина: двое ребятишек лежали у корней яблони, один висел вниз головой на нижней ветке дерева. В их мертвых глазенках навечно застыл ужас, смешанный с удивлением. Точно такой же ужас был и в глазах их матери. Ее обнаружили на кухне. Неестественно раздувшееся от пчелиных укусов тело не смогли протащить сквозь дверной проем в комнату и так и оставили на кухне до поры до времени.
Сам Аникеев был еще жив и даже пытался что-то сказать, но его язык, распухший до таких размеров, что даже не умещался во рту, мешал ему вымолвить хоть слово. Так, мычащего, словно немого, его и отправили на телеге, запряженной тройкой рысаков, в районную больницу, но не довезли: политкомиссар скончался по дороге.
Странное дело: в доме Аникеевых не заметили ни одной пчелы, ни живой, ни мертвой. Все они, как и раньше, мирно роились в кроне яблони, совершенно игнорируя сновавших под ними людей.
Не прошло после описанных событий и суток, как в село нагрянули чекисты. Долго они не разбирались. Колдовство – не колдовство, а раз есть трупы, значит, должен быть и виновный. Потапова забрали в город и там, впаяв ему статью за саботаж и связь с иностранными разведками, быстренько расстреляли.
Новый политкомиссар, прибывший на место Аникеева, без проволочек раскулачил всю семью пчелиного колдуна и этапом отправил их в Сибирь на вечное поселение. Когда же дело дошло до «национализации» многочисленных потаповских пасек, оказалось, что все пчелы в одночасье покинули свои ульи и улетели в неизвестном направлении...
