– Николай Максимович, скажите, пожалуйста, легко ли вы попали в труппу Большого театра после хореографического училища и заняли в столь юном возрасте заметное положение. Кто, если не секрет, был вашей доброй феей?
– Если я сейчас снова расскажу эту историю, завтра мне скажут – опять он за свое...
Все было очень просто. Мы заканчиваем школу, государственные экзамены мы сдаем на сцене. Я был в первом выпуске в истории училища, который уже не в Советском Союзе, а в новой России, 1992 год.
10 человек брали в Большой театр, 5 девочек, 5 мальчиков. Меня в этом списке не было. Но Юрий Николаевич Григорович произнес эту сакраментальную фразу, она зарегистрирована в протоколе, потому о ней знают все, он сказал: «Грузину 5 и взять в театр». Все, это не обсуждалось.
Но опять-таки это только шанс. Это не значит, что у вас он хорошо разыграется. Весь кошмар, ужас и радость – они начинаются после, когда ты переступишь порог этого действительно уникального заведения. То счастье, которое я испытывал вот в день первого выхода в Большом театре... Это было 26 августа 1992 года, я зачислен в труппу Большого театра.
Вы не представляете, это было такое счастье, когда при полном зале сидит вся труппа. Тогда на открытие театра приходила труппа. Тогда мы уважали руководство, потому что было кого уважать. Это были люди, которых знала вся страна. Это были великие дирижеры, художники, балетмейстеры, режиссеры...
Я пришел в театр, Покровский руководил, Лазарев, Григорович, Левенталь. Это не люди с улицы были. И сидела вся труппа. Открытие сезона. И объявляют тебя одним из 11 человек, что ты зачислен в труппу.
Я описать вам не могу, какое это было счастье и эйфория. Я, наверное, первые месяцы не ходил – я летал. Я вообще не понимал, что происходит. И там уже, попав в театр, я начал осознавать, что в принципе-то я никому не нужен и это другая жизнь, чем в школе.
Один умный педагог мне в школе сказал, я что-то очень расстраивался до 3 курса училища, я очень мало танцевал, потому что я был высоким мальчиком, а в училище так: танцуют либо очень маленького роста дети, потому что нужны детские танцы, либо уже взрослые, которые подросли и окрепли. А вот этот средний период, он обычно без танцев. И я все время расстраивался в средних классах, меня никуда не ставили.
Я так мечтал в этот Большой театр, все-таки выйти на эту сцену. И один педагог мне очень правильно сказал: Колечка, не расстраивайся, карьеру делают в театре, а не в школе. И вот тогда я понял смысл этих слов, когда оказался в театре, что карьеру делают в театре. Но карьеру не с точки зрения прорваться на какое-то место. Прорваться легко. Спектакль выбить легко, получить его очень легко. Бывает иногда по блату дали. А его станцевать и удержать репутацию, что ты можешь этот спектакль танцевать.
Понимаете, за что еще я обожаю Россию и особенно Москву – здесь невозможно купить публику. Мы в отличие от западного мира не читаем с вами газеты. Вернее как, газеты мы читаем, но мы не прислушиваемся к мнению этих «пророков», которые там пишут. Потому – что бы ни писали, как бы меня ни обливали, сколько бы ни говорили, что я очень плохой, это публику не волновало, как и меня.
Мне повезло, помимо того, что я выходил на сцену, я вызывал интерес, споров вызывал очень много. Но главное вызывал интерес. И благодаря этому интересу мне давали следующие роли.
Григорович прежде всего во мне развил вкус к режиссуре в балете. Это то, что сейчас напрочь отсутствует у молодого поколения. Есть балетмейстеры или люди, которые называются балетмейстерами, которых рекламируют, которых нам навязывают, которые пытаются поставить балеты на какую-то тему. Но весь ужас в том, что там нет режиссуры. Такое ощущение, что все эти люди не читают ни книг Лавровского, ни трудов Захарова или Лопухова о балетмейстерстве, ведь там все написано. Им это, наверное, не интересно.
Я к этому пришел благодаря любви к спектаклям Григоровича не как артист, а именно как зритель.