Лемешев! Его уникальный, узнаваемый буквально с первой ноты, голос, был знаком с детства каждому гражданину СССР. А биография Сергея Яковлевича была наглядным примером того, как простой деревенский паренек благодаря завоеваниям Октября, открывшим путь к искусству для народа, смог стать ведущим солистом Большого театра и действительно Народным Артистом. Эта «лемешевская легенда», о юноше из бедной батрацкой семьи Тверской губернии, поднявшемся к вершинам оперного мастерства была создана при участии самого Сергея Яковлевича, написавшего в 1960-е годы свою знаменитую автобиографию «Путь к искусству». Ее первое издание он увидел в 1968 году, когда лежал прикованный к постели в Кремлевской больнице после обширного инфаркта. В автобиографии #Лемешев всячески подчеркивал свое крестьянское происхождение, роль народной песни в его творческой судьбе, отдавал дань благодарности тем русским интеллигентам, любителям искусства, которые разглядели в крестьянском сыне природный дар, увлекли его в мир оперного пения, познакомили с высокими образцами культуры: Николай Квашнин, тверской музыкант Сидельников, его консерваторские преподаватели. О многом Сергей Яковлевич, в своей публичной жизни, как на официальных фото, всегда «застегнутый на все пуговицы», умолчал, о многом не договорил: о ранней, но краткой женитьбе на дочери преподавателя консерватории Соколова Наталье, о подробностях жизни в вольном городе Харбине в качестве солиста местной оперы (положительные рецензии на выступления молодого Лемешева появлялись в харбинской эмигрантской печати),и наконец, о том, какими нечеловеческими усилиями он сумел побороть тяжелейший, фактически неизлечимый при отсутствии антибиотиков недуг – туберкулез лёгких, подкосивший его в тревожном 1942 году. И не просто побороть, а выступать на сцене 6 лет в сложнейших партиях, таких, как Ромео или граф Альмавива, фактически, с одним работающим легким. Почему распался, казалось бы, идеальный творческий и семейный союз Лемешев - Масленникова, прозванный «Золотым дуэтом Большого», какую роль сыграли в этом амбиции самой Ирины Ивановны, а какую ─ навязчивая активность поклонниц Сергея Яковлевича – этого мы тоже из его автобиографии не узнаем.
Зато мы увидим потрясающую скромность певца, настоящей звезды четырех десятилетий советского времени: 1930-1970-х, не почившего на лаврах своей поистине всенародной славы, а поднимавшего планку вокального и драматического мастерства все выше и выше, певца, постоянно ищущего новых нюансов и оттенков в казалось бы, уже идеально исполненной партии Ленского, человека, чьим жизненным девизом было «Всегда гореть, всегда волноваться, всегда быть в состоянии творческого беспокойства". Мы увидим любящего сына и брата, влюбленного в просторы родных тверских полей и сумрак лесов, в извилистые, поросшие ивняком, берега речки Тьмы, которая щедро одаривала его рыбным уловом во времена голодного детства. И в то же время, в рассказах Сергея Яковлевича о том, как создавался тот или иной сценический образ, в рассуждениях об оперном искусстве, о секретах развития певческого голоса, в воспоминаниях о коллегах, с которыми ему довелось работать на одной сцене боготворимого им Большого театра проступает облик подлинного интеллигента и даже утонченного аристократа духа, чей образ мыслей и характер поступков, отношение к своему искусству и смыслу существования артиста на сцене были настолько возвышенны, лишены всяческой позы и кокетства, где-то даже излишне самокритичны, но всегда исполнены восторженной любовью к музыке, театру и всему тому, что создал человеческий гений.
Все, кто писал о Лемешеве при его жизни и позже, в тот короткий период, пока память о величайшем певце земли Русской не была сметена шквальными ветрами перемен, разрушивших страну, в которой он жил и творил, попадали в ловушку той легкости, с которой он исполнял любое произведение из своего обширнейшего репертуара: была ли это сложнейшая ария Рудольфа из оперы «Богема», или же народная песня «Ах ты душечка…», с ее подлинно русской кантиленой или же внушающая чувство гордости за свою страну послевоенная «Родина», все они, казалось, сливались с дыханием Сергея Яковлевича, с биением его сердца, лились без видимых усилий, как бы сами собой. В этом заключалось величайшее мастерство артиста, виртуозно владевшего секретами классического оперного вокала, умело сочетавшего его с приемами, свойственными камерному и народному пению. Но широкие массы слушателей могли оценить только результат этого высокого искусства, на освоение которого у Лемешева ушли не только годы, проведенные в Московской консерватории, но фактически, вся жизнь: в народе выражение: «Поет, как Лемешев» звучало высшей похвалой для певцов, имевших голос как говорится, от Бога. Часто изумительный по тембру, чистейший тенор Сергея Яковлевича сравнивали с соловьиными трелями. Сам же он в одном из последних своих интервью возвысил голос против таких сопоставлений, сказав, что «зря хорошие голоса сравнивают с птичьими. Слабый комплимент - поет как птица…Человеческий голос – вот загадка и чудо» И смиренно добавил: «Я пятьдесят лет с лишним пою, а вы думаете, я знаю, как следует петь, как должно играть на этом инструменте – голосе?» И в этих словах, удивительных в устах любого другого артиста, был весь Лемешев, скромный и деликатный, сокрушающийся о том, что только к концу певческой карьеры перед ним раскрылись глубины романса, народной песни, любимой партии Ленского.
Когда пишешь о Лемешеве все время мысленным взором видишь его улыбку. Она неотделима от его притягательного образа. Есть такое выражение - открытое лицо. До того, как я стала изучать фотографии Сергея Яковлевича, я не хранила в своем воображении четкой картинки такого лица. Возможно, я представляла себе какого-то плакатного рабочего из фильмов 1950-х годов. Еще на память приходит Юрий Гагарин. Это хрестоматийный пример и открытости лица, и искренности улыбки. Но Гагарин все - таки человек оттепели. Лемешев же стал подлинной звездой Большого театра именно в сталинское время, еще до войны, в эпоху большого террора. В конце 1930-х, он исполнил в серии концертов все 100 романсов Чайковского, среди которых были и меланхолические, и религиозные, совсем не укладывающиеся в привычный репертуар певца-орденоносца. Но Лемешеву, с его биографией и открытым лицом добра-молодца из русской народной сказки все сходило тогда с рук. Его сияющая, нежная улыбка, запечатленная на старых открытках, сохранившихся в фотоальбомах его поклонниц, освещала сгущавшийся над страной мрак, когда даже из Большого забирали людей. Улыбка Лемешева – это не дежурный оскал нынешних «звезд», это выражение и его добросердечного, благожелательного характера, и той искренней радости, которую он испытывал каждый раз, когда ступал на священную для него сцену Большого или обращался к аудитории в концерте. С консерваторских времен, когда он, по собственным воспоминаниям, «был так влюблен в свою будущую профессию певца, которая казалась мне самой лучшей на свете, что обычно по утрам, направляясь в консерваторию, не шел, а летел…» поглощенность искусством, музыкой окрыляла его, давала силы стойко переносить все житейские невзгоды, которые не обошли этого, как казалось многим, «баловня судьбы».
Юрий Нагибин, восторженно писавший о молодом предвоенном Лемешеве - грациозном графе Альмавиве, юноше - Ленском, не смог простить ему те изменения, которые произошли и в голосе, и во внешности артиста к середине 1950-х, цинично сравнил его со старым псом, чей век оказался короче хозяйского. Позже, устыдившись, он приписал на этом же листе «Дневника» слова о том, что спад оказался временным, Лемешев вновь вошел в форму и пел замечательно. Но слово – не воробей, тем более слово известного писателя. Некоторые "специалисты", вслед за Нагибиным, стали утверждать, что «поздний» Лемешев был уже не тот, что его голос потускнел, что старые поклонники следовали за ним больше по привычке. В ответ на это могу привести воспоминания одессита-театрала Валентина Максименко в статье «Память сердца: Лемешев в Одессе»: «Осенью 1957 года Сергей Яковлевич знакомил одесситов со своими выдающимися созданиями — Ленским и Альфредом. Певцу было в это время 55 лет, то есть практически он находился в возрасте… дедушки своих юных героев. Певец и возраст. Это стало общим местом — пенять на несоответствие возраста исполнителя и персонажа…. И все-таки пусть редко, но встречаются артисты, как бы наделенные даром вечной молодости: те, кого долго щадит время. И среди них — С.Я. Лемешев. Он имел право выйти на сцену в роли Ленского и в 55 лет, как было в Одессе, и даже в 70 на прощальном спектакле в Большом театре, — миллионы телезрителей видели тот памятный спектакль. (Отдаю себе полный отчет в том, что не слышавшие и не видевшие Лемешева едва ли могут поверить моим утверждениям)…» Автор воспоминаний опасается напрасно, сохранилась аудиозапись этого легендарного спектакля, которую каждый может прослушать и убедиться в том, что Ленский Лемешева был воистину не увядаем! Максименко продолжает: «Кроме трех Ленских Сергей Яковлевич дважды спел в нашем театре Альфреда в "Травиате", пленяя красотой тембра, редкой теплотой своего небольшого, но неповторимо прекрасного голоса, уникальной музыкальностью, органичностью сценического существования. Он не играл, он жил чувствами своих героев».
Мой краткий рассказ о величайшем, после Шаляпина, певце Земли Русской, хочется закончить словами коллег Сергея Яковлевича, известных солистов ГАБТ, лично знавших великого артиста. Владимир Атлантов о Лемешеве: «Для нескольких поколений советских людей Сергей Яковлевич Лемешев стал личностью, к которой тянулись сердца и человеческие симпатии; своим искусством он воздействовал на людей не только эстетически, но и духовно, нравственно. Известно, как велико, поистине безгранично было его обаяние. Пение его будило чувство и мысль, обращалось к сердцу и разуму, привлекало проникновенностью и искренностью, яркой эмоциональностью»
Юрий Мазурок вспоминал: «Мне повезло — я пел с С. Я. Лемешевым «Травиату» и «Евгения Онегина». Это была одна из первых моих «Травиат», а пятнадцать лет назад, когда на сцене Большого театра состоялось последнее выступление певца — сценами из «Онегина» он отмечал свое 70-летие, я был его партнером. Многое вместил период между этими двумя спектаклями. И сколько ни вспоминал бы я Сергея Яковлевича, образ его неотделим от понятий благожелательности, благородства, внутренней красоты. Особая аура окружала его обаятельнейшую личность. Он был не просто прекрасным партнером — внимательным, заразительным, он был партнером деликатным — редчайшее актерское качество. А его профессиональная добросовестность заставляла подтягиваться всех, кто был рядом. Поэтому с ним чувствовали себя уверенно и надежно даже совсем молодые и неопытные певцы.»
Чем было искусство Лемешева для страны в которой он жил и ради которой творил? Чем его творческое наследие остается для нас в год, когда вечно юному тенору исполняется, страшно сказать, уже 120 лет!? Это была та культурная среда, тот незаменимый чистый воздух, которым дышали советские люди с самого рождения, когда слова: «вижу чудное приволье», «пшеница золотая», «колокольчики мои, цветики степные» и само понятие «Родина» были озвучены дивным голосом Сергея Яковлевича, лившимся из каждой радиоточки, из каждого приемника. И как же сейчас нам не хватает этого чистейшего воздуха, как не хватает подлинной народности, искренности, высокого отношения к певческому искусству, как к служению... Но хочется верить, что слушая песни и романсы в исполнении Сергея Яковлевича Лемешева, сколько бы лет ни минуло после того, как они были явлены миру его трепетным голосом и любящим сердцем, каждый русский человек стряхнет с себя все чужеродное, наносное и оживит в себе ту самую память предков, которая вместе с родными напевами, живет сокровенно в каждой русской душе.
Татьяна Капустина
✅©Лемешев. Золотой голос России
Все права защищены. Копирование материалов без указания источника запрещается.