Женился Константин Эдуардович без любви. Вот как он сам объяснил свою женитьбу на Варваре Евграфовне, дочери священника Соколова, в доме которого снимал квартиру, когда в 1880 году прибыл по направлению учителем в уездный город Боровск: «Часто беседовали за чаем, обедом или ужином с его дочерью. Поражен был ее пониманием евангелия. Она соглашалась со мной, что галилейский плотник был человеком необыкновенного ума и что звали его люди хозяином, а не богом. Пора было жениться, и я женился на ней без любви, надеясь, что такая жена не будет мною вертеть, будет работать и не помешает мне делать то же. Эта надежда вполне оправдалась. Такая подруга не могла истощить и мои силы: во-первых, не привлекала меня, во-вторых, и сама была равнодушна и бесстрастна. У меня был врожденный аскетизм, и я ему всячески помогал. С женой мы всегда и всю жизнь спали в отдельных комнатах, иногда и через сени. Так и она до глубокой старости сохранила силы и способность к умственной деятельности»…
А вот так свое отношение к браку Константин Эдуардович выразил в январе 1935 года, незадолго до смерти: «Хорошо ли это было: брачная жизнь без любви? Довольно ли в браке одного уважения? Кто отдал себя высшим целям, для того это хорошо. Но он жертвует своим счастьем и даже счастьем семьи. Последнего я тогда не понимал. Но потом это обнаружилось. От таких браков дети не бывают здоровы, удачны и радостны, и я всю жизнь сокрушался о трагической судьбе детей. Помимо этого, брак без страсти – не устойчив. Жена еще удовлетворяется детьми и кое-как сохраняет равновесие. Муж же не может так поглотиться семьей. Неудовлетворенное сердце вечно тянет в сторону. Жалость к детям и к невинной жене все же некоторых удерживает от губительного для них разрыва. То же было и со мной. И имейте это в виду, молодые люди! Академический брак едва ли сделает вас великими, а несчастными сделает, наверное».
Вспоминая венчание, ученый рассказывает: «Венчаться мы ходили за четыре версты, пешком, не наряжались, в церковь никого не пускали. Вернулись – и никто о нашем браке ничего не знал… В день венчания купил у соседа токарный станок и резал стекла для электрических машин».
Откровения Циолковского о браке: «До брака и после него я не знал ни одной женщины, кроме жены. Мне совестно интимничать, но не могу же я лгать. Говорю про дурное и хорошее. Браку я придавал только практическое значение»…
Заботливым, любящим отцом, не лишенным любопытства нравоучителем и даже немного романтиком предстает Константин Эдуардович Циолковский в письмах к средней дочери Марии Константиновне, впервые покинувшей родительский дом и уехавшей в 1913 году учительствовать в деревню: «Я рад, что тебе на первое время не будет трудно и что тебя окружает лес и маленькая деревенька. Вероятно, будут ходить в гости волки. Поэзия! Мне, право, нравится. Терпи, читай, учись, наблюдай! Есть ли библиотека? Описывай при случае все как можно подробнее. Эта глушь крайне интересна!»; «… напиши, есть ли у тебя особая комната, как она велика; каково училище; за все ли платить 15 рублей или чай особо; грязно ли в селе; какая церковь, тепла ли; как певчие, поëшь ли сама; какая почва; сколько шагов до леса; какая дорога за селом; как живут крестьяне; есть ли лавка, базар; какие леса; учатся ли девочки; каковы хозяева и вообще окружающие тебя люди; много ли канцелярской работы; сыта ли, много ли ешь и так далее».
Через письма Циолковского раскрываются его нравственные принципы жизни. Так, в письме к Марии Константиновне от 14 марта 1920 года Константин Эдуардович читает нравственную проповедь беременной дочери, намеренной, по всей видимости, избавиться от нежелательной беременности в трудное, голодное время: «Помилуй! Это ужас: мой долг сказать тебе, что это не только рискованно для жизни и подрывает, во всяком случае, здоровье, но и целое преступление. У нас осталось теперь только одно благо: чистая в нравственном отношении жизнь. Неужели и ее терять?».
В работе «Гений среди людей», написанной ученым в 1918 году, он размышляет о взаимоотношениях гения и семьи, о трудностях, с которыми сталкивается гений в рамках семейных отношений, примеряя тем самым роль гения на себя, делясь собственным жизненным опытом: «Жены, семьи, братья, родственники его менее всех верят в своего гениального члена и судят о нем обыкновенно по внешним успехам, которые сначала бывают очень сомнительны и даже отрицательны. Но домашние, по крайней мере, снисходительны, любовны, хотя и делают сцены и устраивают жизнь невыносимой для отмеченного роком. Так, Лев Толстой бежал от жены,.. в семье: любовь, заботы, снисхождения, слезы, но полное непонимание, страх за судьбу любимого, обуздание, а иногда невыносимая жизнь. Вот почему гений бежит от семьи… Семья портит истинного гения».
Гений приносит в семью только слезы. Почему? Потому что «… они, т[о] е[сть] члены семьи, видят, что ее молодой и сильный член вместо работы на пользу семьи проводит время в раздумывании, становится рассеянным, избегает общения, даже забывает пить и есть, то начинаются… упреки, негодования, иногда слезы и сожаление. Его оплакивают, как помешанного, как погибшего. Все трудятся, все ищут смертного хлеба и имеют его в скудости, а один из здоровых членов ест и пьет, но стал негожим помощником и не вносит уже своей лепты в благосостояние семьи. Не досадно ли это? Тут возможны и трагедии… Что же получил мыслитель?», – спрашивает ученый. И отвечает: «… посмеяние, голод, нужду, озлобление близких и их несчастье. Гений принес им горе. Тень бедствий пала и на родных».
Кроме того, гению больно смотреть на своих детей, потому что, как пишет Циолковский, «… гений обирает свое потомство. Это значит, что за высшей точкой рода (кульминационный пункт) следует снижение, и иногда весьма сильное. Проще сказать… за высочайшими в роде следуют нижайшие». В работе «Начало организации общества» ученый пишет, что гений – кульминационная точка рода, возвышенная. За ним следует «бездарный потомок».