Понятие "одиночество" чаще всего ассоциируется у нас с негативными, грустными коннотациями. Особенно, если речь идёт о людях с сединами. Так и видится: сидит у окошка старушка (или старичок), да скупую слезу утирает. Пить хочется, а подать некому!
Тимофей Петрович, пришедший в этот мир для собственной радости семьдесят лет назад, проснулся позже обычного. Ощутив в горле сушь, подумал:"Кваску бы, домашнего, с ржаною кислинкой, дерябнуть!" Но, увы, прежний выпит, а о новом не побеспокоился. Пришлось обойтись минералкой и кофе.
Накануне он "гудел" с приятелями детства и школьной юности. Их пути расходились, но круглая Земля свела вновь, уже мужиками перезрелого возраста, и они восстановили общение. Так вот собирались они, в этот раз, по вполне обоснованному поводу: у хозяина хаты, Серёги, очередной правнук родился.
Прабабка укатила лично увидеть дитя, а прадедка пригласил друзей его "обмыть." С женой не поехал: семья дочки жила у свёкрови. На трехкомнатную квартиру теперь пять человек! Тёще-то, наверняка не больно обрадуются, но Серёга сентиментальную "пра" вразумлять нужным не посчитал.
Не нарушая известную традицию, "новенького мужичка" обмывали втроём. По простому, на кухне. Никаких бесполезных салатов! Серёга разлил по тарелкам огненные щи (жена пятилитровую кастрюлю наварила). Горчичка, чеснок, ржаной хлебушек.
Друган Юрка принёс банку хрусткой капустки - шедевр от супруги. Тимофей вложился рыночным салом солёным. С середины стола манил графин с ледяной водкой - как раз бутылка входила. Первую, за правнука новорождённого, выпили стоя. Вторую - за его мать - внучку Серёги.
"Молодец, второго мальчишку вальнула с небольшим перерывом. Теперь капитал получат и, наконец, разъедутся! Уже решили отдать им свои "смертные" накопления. История не знает случаев, чтоб, родителей поверх земли валяться оставили. Похоронят!"- размышлял Серёга, утирая набежавшую слезу умиления.
Он в компании был самым старшим. А вообще, деды, чувствовали себя пацанами - негодниками. Вспомнили и выпили за тех, кто ушёл навсегда - родных, друзей. Например, Тимофей Петрович уже и старших братьев схоронил. Остались только многочисленные племянники, но он их не жаловал, подозревая в беспокойстве о его самочувствии меркантильное ожидание.
Сидели. Соблюдая "правила" застольного этикета, поговорили о политике, несправедливые пенсии обсудили (Тимофей, со своей северной, помалкивал). Зато потом, дал языку волю. Всегда само собой получалось, что душой любых встреч именно он становился.
Что поделать - подфартило человеку уродиться не только симпатягой и сноровистым, трудолюбивым "трактором," но и балагуром, понимающим, какую компанию, как развлекать. Мужскую забавлял солёными побасёнками, да анекдотами.
В присутствии женщин, мог и стихотворение прочесть задушевное, и на гитаре сыграть. Приятели завидовали, подражать пытались, а девушки, всех возрастов, млели и увлекались Тимошей мгновенно, летя "бабурками" на обманчивый огонёк. Впрочем, неискушённых девчонок, Тимофей не беспокоил. Хлопотно и, какую - никакую, совесть имел.
Однако приятные вихри в прошлом остались. В шестьдесят, Тимофей объявил время "без женщин." Всю жизнь приверженец только известных, лёгких утешений, мужчина не имел интереса к "тётушкам" своих лет. И даже чуть младше его не манили.
Кровь в них, по его мнению, уже не била ключом. А к молодкам (до сорока) хватало разума не приставать. Он легко принял "пост," заявив, что вступил в возраст "мудрости и самого себя."
В его двухкомнатной квартире всегда был порядок, настоящий обед, а не перекус из супермаркета и кулинарии. Аккуратно одетый, с лёгким веянием туалетной воды, он не смотрелся одиноким, набирающим годы холостяком и вёл вполне наполненную жизнь.
Дважды в день выходил гулять с шагомером. Был завсегдатаем читального зала городской библиотеки: читал периодику. На курсах "для чайников" освоил компьютер и, не менее трёх часов, отдавал ему ежедневно. Открыл для себя аудиокниги и с наслаждением слушал, под чашку ароматного чая.
Золотым сентябрём ехал в Ундоры. Там, в санатории, пил целебную воду, посещал оздоровительные процедуры и радовался вердикту врача:"Всё по возрасту. Вы здоровы."
Не отказывался от призывов "посидеть," сходить на рыбалку. Командирши, в виде жены, над ним не было и он, как "пионэр" всегда был готов. И ему ни у кого не надо было отпрашиваться, представляете?!
Последние года три всё-таки присмирел. Не из-за себя лично. Компаньонов практически не осталось: умерли или здоровьем ослабли. И вот этому празднику, в честь чужого правнука, Тимофей обрадовался. Развлекал Серёгу с Юркой байками из интернета, охотно вспоминал, как он "женился" не раз.
Под "женился" бывший ловелас понимал более менее длительные отношения с женщинами. Страницы "семейное положение" и "дети" в паспорте Тимофея Петровича оставались девственно чисты. И это, как при всякой встрече троицы, стало темкой после очередной рюмашки. Серёга, полусмехом, стал сватать Тимофею подругу своей жены.
"Вдова. Всего шестьдесят. Для тебя, Тимоша, девка! В руках всё горит, не ворчлива..." Тимофей прыснул:"А мужа-то, как не крути, уморила!" И, тоже не вновь, пояснил:"У меня принцип, пацаны. Жиза, а главное молодость, так быстротечны, что тратить их на жён, ребятишек - полная глупость." "Но так и народ вымрет,"- хмыкнул Серёга. Тимофей мотнул головой:
"Не вымрет. Я это уже с десяти лет понимать начал, глядя на родителей, братьев своих. Мама с папой нас нарожали. Братки, в ранних браках, их "детский счёт" повторили. И чё? Долго теснились в общагах, до полученья квартир.
Вечные сверхурочные, помощь деревенским тёщам и тестям, свои поливные огороды. Надо, надо! Жёнам, детям, а для себя - раза три за сезон, сбегали на рыбалку, чтоб выпить, как следует. А повседневно - под зоркими наблюденьем жён, давно не красавиц. Так и прошла их жизнь, родителей. Мама с папкой, по моему, даже в кино не ходили."
Оспаривать точку зрения Тимофея - до сих пор бодрого, моложавого, довольного, было затруднительно. А с учётом самолично заработанной, ещё в советские времена, кооперативной квартиры, отдыха в разных уголках страны, многих, пережитых им, романтических моментов - глупо.
Пожил и живёт Тимофей Петрович! А остальные (многие) влачат однообразное существование. Так он считал. И только один нюанс:: перебирая женщин, чьи лица даже не помнил, болтая о них, как анекдот рассказывая, Тимофей никогда не произносил имя - Галина.
Давние приятели, сидевшие с ним за одним столом, тоже не позволяли себе вопрос-подковырку: "А расскажи, как ты на Гале "женился." Почему? Есть замечательный ответ:"Да, потому что!"
Так вот, проснувшись в то самое, слегка похмельное утро, слава богу, без шарканья, "законной бабушки," без списка дел, ею же написанного и сообщенья, что "дети приведут внуков," Тимофей Петрович, угомонив сушь минералочкой, взбодрив себя крепким кофе (какое давленье, о чём вы?) отправился умываться.
Затем, с аппетитом позавтракав творожком со сметаной, вздумал проехаться в магазин: в люстре перегорела лампочка, для пульта от телевизора не помешали бы запасные батарейки и, кстати, нужно бы курочку купить для бульона. И отправился на остановку - не он, а Лень не отошла после вчерашнего праздника.
В гараже стоял не особенно молодой "хендайчик," на самом деле, с "юношеским" пробегом. Автомобиль Тимофей Петрович купил, получив кое-какие деньги от продажи квартиры почивших родителей, да свою машинёшку загнал. Но опять же, последние года три, за руль в скользко- сомнительное время года не садился. Например, в такой, как начало марта.
И вот, в прилично заполненном автобусе, чья-то ловкая ручонка осторожно вошла в боковой карман пальто Тимофея. Расплатившись с кондуктором, мужчина, сунул туда портмоне, а кто-то заинтересованный, увидел. Не поворачивая головы, Тимофей Петрович дал вору схватить добычу и, скорым движением, взял за запястье: с поличным поймал!
Теперь можно взглянуть на "героя." Худой, невысокий парнишка, явно в штаны наложил: веснушки и те побледнели. "Сейчас мы с тобой выйдем, дружок. А нет - подниму шум!" - негромко произнёс Тимофей. Воришка кивнул. Удерживая руку парня в кармане, мужчина вывел его за собой.
"Ну, рассказывай, давно пассажиров бомбишь?"- начал Петрович разборку. Парнишка жалобно попросил: "В полицию не сдавай, а? У меня условка ещё пол года - посадят." "Ого, да ты рецидивист! А лет сколько?" "Семнадцать с половиной. В каблухе учусь. Я больше не буду, честно."
"Ещё как будет и сядет, в конце - концов, дуралей! Надо, хоть его мать с отцом насторожить!" - подумал Тимофей и потребовал:"Веди к родителям! У бати ремень есть?" "У меня бати нет,"- парнишка дернул уголком рта: улыбка, что ли такая. От матери пользы большой не ожидалось, но пошли.
Улицей, дворами. Парень, по прежнему идя, как на привязи, несколько раз дёргался, надеясь сбежать, но капкан руки "старого козла," не отпускал. Смирился. Тимофей Петрович, читавший нотацию, вдруг замолчал: они вышли к пятиэтажному дому, со всех сторон окружённому многоэтажками: сто лет назад их здесь не было.
Ну, не сто лет, конечно, а... Он прикинул: тридцать четыре! Спросил, чуть охрипнув:"Ты в каком подъезде живёшь?" Опять совпаденье! "А на каком этаже?" "На четвёртом! Высоко! Может, передумаешь подниматься?"- с надеждой вздохнул воришка. "Квартира, как расположена?"
Парень вспылил: "Ты, чё, псих?! Номер не подойдёт?" Они уже у подъезда стояли и настроение Тимофея Петровича переменилось: не до перевоспитания стало. Сказал: "Я твою руку сейчас отпущу и закладывать тебя не стану. А ты мне, по человечески, ответь на пару вопросов."
"Гони двести рублей на сигареты!" "???" - у Тимофея Петровича слов не нашлось, мимикой возмущение изобразил. Парень доверительно сообщил:
"Я ведь чё воровать-то решился: курить хотелось, аж уши опухли, а ни гроша нет. Мать кулак показала, когда попросил. Вот я и решился. А за информацию нужно платить. Ты ж про кого-то узнать хочешь? Я из одиннадцатой квартиры, она расположена прямо..." И замолчал, выжидательно глядя.
Тимофей дал ему двести рублей. Сердце заколотилось. Хрипло спросил: "А в квартире номер 12, кто проживает?" Шустро схватив купюру, парень, паясничая стал объяснять:
"Загибай пальцы: стрёмная тётка. Из прикола, мы с корешами её "балериной" прозвали. Когда идёт - вихляется во все стороны. Мамка говорит:"Такая молодая и несчастная. Всю жизнь полоречная!" Когда уж совсем погода дерьмовая, скользко, мать ей продукты покупает. "Балерина" с бабкой жила, но та осенью померла. Древняя была, как ты, дед!" Не подкалывал, считал так.
"А как её звали?!" Парнишка прищурился:" Дай ещё стольник! Ага. Галина. Бабка Галина!" "А эта "балерина," кем ей приходилась? Внучкой?" "Ксюха бабкина дочь. Ей немного за тридцать, но инвалидка и никому не нужна. Ещё будут вопросы?"
Вопросы были, но уже не для этого, возможно, потерянного парнишки и Тимофей Петрович махнул рукой: "Ладно, иди. Прощевай, парень." Тот отскочил и скорчил гримасу: "Наврал я тебе. Там два негра живут!"
Тимофей Петрович, сгорбившись, пошёл прочь. "Условник" не лгал. Просто номер квартиры забылся, а расположение старик помнил. И впрямь, будто сто лет прошло с той истории. Подробности Тимофей перебирать не любил, а вот сама Галя помнилась. Если и любил когда, то её. Поздно понял. Когда уже не было смысла тревожить ни её, ни себя.
"Врёшь! Свой комфорт нарушить боялся! Эгоист ты и гад. А ещё - козёл!" - буркнул внутренний голос. по имени Совесть. Собственная квартира - такая светлая и уютная, показалась низкой, душной. Тяжело шаркая ногами, старик медленно бродил по комнатам. Пил холодную воду на кухне. Успокоение не наступало.
Хотя, что собственно приключилось?! Ну, умерла его бывшая пассия, ставшая бабкой и что? Но в голове засело: "Из прикола, мы её "балериной" прозвали. Ходит стрёмно." Паршивцы! А сам уже догадался, кем лично ему приходится эта "балерина."
... Не желая судьбы, как у братьев, Тимка, дембельнувшись, в родной город даже не заглянул. Успев, до призывных восемнадцати лет, строительное училище закончить, с группой товарищей - однополчан, подался на комсомольско - молодёжную стройку. Одна, другая.
Много где города возводили, но особенно ощутимо, платили, конечно, на севере. Не за присутствие. Вкалывать приходилось не шуточно. Дороги прокладывали, железнодорожные пути, стоили здания разного назначения. Доработав до первого отпуска, Тимка на море махнул. И будто в раю оказался.
Пальмы! Всё цветёт и благоухает. Наконец-то, ненормированное солнце! И Чёрное, будто ручное, море. Девушки - смело одетые (скорее раздетые), загорелые, одна другой краше. Тимофей, чувствуя себя королём, сорил деньгами. Рестораны, хорошие обеды в столовой. Подарок каждой с кем ... подружился.
Назад возвращался, заполненный довольством и воспоминаниями от некоторых из которых, щёки краснели: первый опыт особенно острый. Немного грызло, что так у своих и не побывал. Но взял за правило: раз в месяц, писать маме. И, к датам рождения, всем отправлял переводы. Получалось почти ежемесячно, но в отношении совести полегчало.
Постепенно бывшие однополчане "потерялись:" двое вернулись в родные края. Трое женились, получили квартиры и уже не поехали дальше благоустраивать земли холодные. Тимофей, искавший наиболее выгодных и терпимых условий, не переживал: он повсюду легко сходился с людьми. Парню - балагуру, но не волынщику, были рады, как в компаниях, так и в бригадах.
И девушки, страсть, как его любили! Им казалось, парень "выбирает жену," а Тимофей просто ЖИЛ. Особо молодых и трепетных, с явно ранимыми чувствами, обходил стороной. И не скрывал,что "в этой жизни" не женится. Впрочем, время уделялось делу, а утехам - час. Работа до мозолей и пота - вот, как он жил.
Первые несколько лет деньги, откровенно говоря, транжирил. А потом поумнел, стал копить. Например, (ему подсказали) на кооперативную квартиру. Не для будущей семьи. Для себя любимого. А что такого, правда? Всяк волен своей единственной жизнью распоряжаться, как хочет.
От его зелёных восемнадцати, миновало ещё восемнадцать лет. Лишь пару раз, ненадолго, навещал отца с мамой, братьев. В знак оправданья дарил каждой семье, что-то ощутимое: телевизор, холодильник. Маме каракулевую шубку справил.
(Десятилетия спустя, когда мамы не стало, шуба оказалась серьёзно попорчена молью. Братья сказали, что мать подарок Тимофея не носила. Должно быть, берегла для "особого случая," а он так и не наступил).
В середине восьмидесятых, Тимофей прибыл в родной город с хлопотами о кооперативной квартире. Одним "хочу" и деньгами такая покупка не измерялась. Существовала особая очередь. Шустрый Тимофей нашёл того, кто согласился своё место продать (а может, председателю дал на лапу, неизвестно).
Не мелочась, взял двухкомнатную. Планировка, правда, не особенно радовала, но балкон приличный, ванна и туалет раздельные. Отец им гордился. Братья чесали лысеющие затылки. Их желчные жёны шипели:"А нам подарки дарил копеечные!" Ну, да: они, должно быть, машин ожидали, а он им всего лишь технику поменял.
Мать уговаривала младшенького жениться и остепениться. Несомненно, новенькая жилплощадь Тимофея приковывала и он раздумьями маялся. Не о женитьбе! Осесть или вернуться к друганам - коллегам в холодные, но щедрые на заработок земли. Решил отдохнуть - осмотреться, помня, что длительное "тунеядство" не поощряется.
Развлекательно - злачных мест в городе было тогда немного, но появился новый ресторан за время отсутствия Тимофея. И там он увидел Галину. Она в ресторане официанткой работала. Ни до, ни после не встречал Тимофей столь пленительных женщин.
Глаза Гали "излучали изумрудную зелень" - так бы сказал поэт. Богатые, не знающие окрашивания волосы, отливали красноватой медью. Фигура, вполне аккуратная, выдавала, что Галя постарше, чем выглядит. Тимофей три вечера подряд приходил в ресторан, оплачивая не только свой отдых, но и приятелей.
Наконец, сумел пригласить на свидание. Он ждал лёгких отношений: в Галиной манере улыбаться, общаться с клиентами, ему показалась призывность. На свидание Галя пришла без намёка на макияж и над причёской, явно не колдовала.
На ней было сшитое в талию пальтецо с узенькой меховой отделкой. Голову от апрельского, ещё холодного ветра, защищал платок- паутинка. Короткие, войлочные сапожки - вышивка и молния впереди, дополняли скромный, не особо нарядный образ молодой женщины.
А у Тимофея дух захватило от её трогательной привлекательности. Он предложил программу: прогулка, кино и ужин в его новой квартире. Последнее обосновал: "Обмоем шампанским моё новоселье и наше знакомство!"
"У меня дети одни. Только кино, на ближний сеанс,"- выбрала Галя. Тимофей предполагал некий опыт у женщины и, по отсутствию обручального кольца, определил, что она не замужем (Галина потом объяснила, что это требование администрации), но - "дети"?! Уточнил, с ноткой разочарования:" И сколько их? "
Ответила с вызовом: "Пока два сына, а там, как пойдёт!" Роман развивался медленно, но к началу июня Тимофей понял, что его чувства к Галине не увлечение, а любовь. Это оказалось взаимно. Вскоре они стали близки.
Галине было тридцать три, на три года моложе мужчины. Вдова. Муж умер от воспаления лёгких, отягощённого бронхиальной астмой. Младший сын, на тот момент, был дошкольником. Теперь братьям исполнилось двенадцать и восемь лет. Проживало семейство в квартире Галиных свёкров.
Те, долгие годы, на два дома мотались - городской и деревенский. Похоронив сына, жильё оставили невестке и внукам (право прописки), да и уехали. Отношения между ними и Галей сохранились тёплые и мальчишки ездили к бабушке с дедом в каникулы. Тимофей вздохнул с облегчением, когда Галя объявила: "Лето! Мальчишек забрали дедушка с бабушкой."
Расхожее утверждение, что, "если мужчине нужна женщина, то нужен и её ребёнок (дети)," к Тимофею отношения не имело. Братья, трущиеся возле мамки котятами, на её любовника смотрели волчатами. Ревновали, а может замены отцу не хотели. Старший, из-за мамкиной спины, показывал "дяде Тимофею" неприличные жесты, а младший язык.
Мелко гадили: налили, как-то в ботинки чернил. В другой раз наврали матери, что он им рассказал анекдот с матерными словами. Тимофею очень была нужна Галя, а дети её совершенно нет. Вариант отдать пацанов свёкрам "навеки" он выяснить не решался. Подлила яду родная мать.
Прознав, что младший сынок "навещает бабу" с двумя ребятишками, прямо взбесилась: "Что - девки перевелись?! Столько лет выбирать и взять с довесками? Не дам материнского благословления на женитьбу!" Тимофея, не собиравшийся "срочно жениться," слова мамы - бунтарки укрепляли.
"Котята в мешке" - неизвестно, какими вырастут, вызывали в нём раздражение. Он осознавал, что заниматься их воспитанием никогда не захочет, а они его (взаимно) не примут. В то время понятия "гостевой брак" (кстати, чушь несусветная и набор слов) не существовало.
Но именно такие отношения намеревался предложить Галине Тимофей. Он уже присматривал себе место работы, между прочим, кое-чем жертвуя. Например, своей привычкой зарабатывать по настоящему много, известной свободой, да и северную жизнь он, как ни странно, любил.
Правда, в ответ он желал, чтобы Галя из ресторана уволилась (есть ведь "нормальная" профессия - повар) и так организовала жизнь сыновей, чтобы было возможно почаще встречаться, просыпаться в одной постели, вдвоём проводить отпуска. И всё это совершенно не обязательно делать, имея в паспорте штамп.
Но, где-то в середине августа (пацаны ещё были в деревне), Галина смущённо сообщила, что ожидает ребёнка. Картинка - страшилка, из быта старших братьев, отчётливо проступила. Один кивок головой и на нём гирями повиснут трое детей и супруга законная.
А там недалеко до поливного огорода, посадки картошки в деревне у Галиных свёкров (почти, что родных людей). Внутренне вздрогнув, спросил: "Хочешь родить?" Галя распахнула глаза - изумруды: "Если у нас всё серьёзно, как иначе? Тебе тридцать шесть - неужели не хочешь ребёнка?"
Боясь оттолкнуть Галину, вместо привычной, чётко изложенной позиции, Тимофей промямлил:"Просто так неожиданно." А несколько дней спустя, испытывая невероятный сумбур в голове, Тимофей соврал возлюбленной::
"Представляешь, собрался устраиваться на работу, а трудовую найти не могу! Похоже, отвлёкся, и на столе в отделе кадров оставил. И мне ещё справка для подтверждения северного стажа нужна. Придётся лететь! У тебя ведь срок небольшой?"
"До родов сто раз успеешь вернуться!" - засмеялась Галина. Она вообще была весёлой, позитивной женщиной. Но наивной: в любовь верила. И в настоящих мужчин: самостоятельных, сильных, трудолюбивых, надёжных... Вот сколько она напридумывала, конкретно в адрес любимого.
А то, что как будто побаивается её сыновей - не переживала. Галина не ждала для них от Тимофея отеческих чувств. Чтоб не обижал криком и тумаками - это главное. Конкретных обещаний, с намёком на женитьбу, мужчина ей не давал, но видела - любит сильно.
Привык холостяком быть, но ведь для чего-то купил квартиру?! Так что беременность Галю не напугала. Она поджидала её. И со спокойной душой проводила Тимошу в Сургут, перекрестив на прощание. Не знала, что братьям он дал наказ присматривать за квартирой и оставил денег на оплату коммунальных услуг на пол года.
В самолёте Тимофей прикидывал: "Если исчезну на месяц, Галя сообразит сделать аборт. Потом напишу, что заболел и задержался. А пока болел, мол, надумал вахтой работать. Это позволит зарабатывать, быть в своей атмосфере, любить Галю и не часто видеть её пацанов."
Что дальше? Его закрутило. Не написал и не вернулся даже через 90 дней. Ему вдруг предложили заселиться в однокомнатную квартиру (служебка, но отдельная) и надоумили поступить в Сургутский вечерний нефтяной техникум. "С твоей-то башкой, образование таким плюсом пойдёт!" - сказал человек, очень уважаемый Тимофеем.
И он решил не отступать от принятой линии жизни. Лишь к концу года, не выдержав, вызвав старшего брата на переговоры, попросил узнать, как там Галина. Встречного телефонного разговора ждал с нетерпением. Брат огорошил: "С работы уволилась и в деревню с пацанами уехала. Квартиру собиралась сдавать, но не решилась."
"Только с пацанами?"- замирая, уточнил Тимофей. "Ну, да. А с кем ещё? Так соседка сказала. А, ревнуешь? Да пусть катится, своих ребят настрогаешь, дело не хитрое!" Отъезд Галины выглядел странно, но лучше, если б она коляску с третьим ребёнком у подъезда катала.
И что? И всё. Свободным остался. Закончил техникум. Получил некоторое движение в карьере. Бригадир, мастер - это уже не рабочий. Из служебной переехал в муниципальную квартиру. В известные годы, она удачно превратилась в его собственность.
Наконец, "наевшись" севера до сыта, Тимофей надумал загнать обе квартиры (северную и кооперативную) и прикупить домик на юге. Ему исполнилось пятьдесят и хотелось не напряжной, созерцательной жизни: море, пальмы, красивые женщины.
Мать подвела: заболела. А уже проживала одна - батя Тимофея умер. Вот и вернулся на малую родину, считая себя маминым должником. Именно он оплачивал лечение, обеспечение, сиделку - помощницу. Устроился сторожем - смотрителем на частную турбазу, и трудился неделя через неделю. Тоже созерцание: река Волга, сосны, туристки.
Позже продал однокомнатную и неплохо пополнил запас накоплений. Большую часть на долларовый счёт отправил. Процент капал. Подъезжали племянники - сами уж мужики, с просьбами помочь материально на одно, на другое. Тимофей отвечал:"Я не Рокфеллер, а всего лишь трудовой человек."
Уж промолчал, что семья одного из них, проживавшая в его кооперативной квартире несколько лет, загадила её так, что было противно входить. В сторону дома Галины не тянуло: уже ни к чему. Ей вот-вот исполнится пятьдесят. Наверняка усталая женщина, возможно с обидой. Нет уж! Не срослось, так не срослось.
А потом пошли похороны. Умерла мама. Жена старшего брата. Он ушёл за ней следом. Года через четыре второй братишка приказал долго жить. А на похороны его жены, племянники Тимофея Петровича не позвали. Не расстроился.
Незаметно пробежали целых семьдесят лет его жизни и настал тот самый день, когда Тимофей оказался с мелким воришкой - карманником возле подъезда Галины, хотя сама она находилась по другому "адресу." Еле добрёл домой, не желая с плачущим выражения лица садиться в маршрутку. Потом у себя по квартире метался.
Незнакомая доселе тревога накинулась на старика, как акула. Не проглатывала - жевала, отнимая вдох. Большой ком не уходил из горла. Рванул ворот рубашки и пуговицы, с треском разлетелись в разные стороны. Тимофей упал в кресло.
Слёзы заволокли глаза. Солёный дождь пролился неудержимо, очищая душу от липкой мути внутри. Теперь мужчина мог размышлять, а не предаваться бесполезным эмоциям. Впрочем, всё сводилось к одному: необходимо встретиться с ... дочерью. Он пошёл два дня спустя. Дверной замок не работал и Тимофей Петрович постучал осторожно.
Открыла тоненькая, невысокая девушка: отдающие красноватой медью волосы, но глаза серые, как у него. Очень милая, как ему показалось. Заготовленные слова убежали, и старик сказал так, как есть:"Я твой отец. Можно войти?" Не удивилась, кивнула:"Входите."
Стягивал пальто, разувался, а сам смотрел, как "балерина," клонясь телом в сторону, проковыляла в комнату. "Вихляясь," как и говорил воришка. В квартире мало что изменилось. Та же мебель. Только обои и шторы другие. На стене - портрет пожилой женщины.
Набрякшие веки, опущенные уголки губ. И много морщин. Тимофей Петрович не подумал: "Как старость изменила лицо любимой женщины!" Он воспринял ЭТУ Галину, с портрета,, отдельно от ТОЙ, что жила в его памяти. То есть, никакого всплеска, сердечного топота. Не за тем пришёл.
Протянул руку девушке:"Я Тимофей Петрович." Она доверчиво вложила свою ладошку в его ладонь - трудовую лопату, и старик почувствовал болезненное напряжение пальчиков. И, когда отвечала: "Я Ксения. Рада вам. Мама обещала, что вы непременно придёте. Когда - нибудь,"ДЦП исказил милое, родное лицо.
Да, жизнь его дочери сгубил церебральный паралич: спастика конечностей, подёргивание лица, нечёткая дикция. Но разум в полной сохранности и она ходила своими ногами! Если речь о ДЦП - уже счастье. Он это понимал. Сидели на кухне.
Отказавшись от чая, Тимофей Петрович попросил воды: в горле то и дело пересыхало. "Я когда-то предал твою маму, а значит и тебя,"- с этого признания он начал свою исповедь. Говорил, избегая подробностей, оправданий и скоро перешёл к сути: он хочет и может помочь. Материально, морально.
Прошлого не вернуть, но избавить будущее от него возможно. Ксения молча слушала. В длинную паузу посчитала нужным рассказать о себе. Родилась семимесячной, тугое обвитие пуповиной. Гипоксия мозга, долгое выхаживание врачами. Она помнит себя в деревне, кажется уже в три года. Бабушка, дедушка, мама, братья.
"Маме с нами было тяжело справляться, да и время нелёгкое. Вот и привезла нас к своим свёкрам. Они и меня за внучку считали. Сначала не понимала почему все сами ходят, а я всё на руках, да в коляске. Уж потом увидела, что отличаюсь от других детей.
Братишки меня не любили. Были непослушные, дерзкие. Но потом младший, Димка, утонул в реке. Для взрослых страшное горе. Я толком не понимала, а старший брат, Володя, переменился на глазах. Стал лучше учиться, меня перестал обижать. Мы долго в деревне жили.
Мама работала поваром в школьной столовой. Хозяйство кормило, но и требовало надрыва. Тогда она и подорвала здоровье, наверное. Шумы в сердце, давление. Мы с ней в город уехали, а Володя в деревне остался. Оттуда ушёл в армию, туда вернулся. Женился. Там его жизнь.
А я в интернате училась. Домой только на выходные. Мама мне о вас рассказывала. Не ругала, нет! Говорила, что вы обязательно придёте ко мне. И вот - вы здесь! А я подумываю отдать себя в ПНИ -так стало одиноко без мамы. Квартиру подарю брату. Мне ни к чему, а у него взрослые дети. Я ведь довольно беспомощная и пенсии не хватает."
Не привычный к дефектной речи, Тимофей слушал с напряжением и вскинулся:"Пни? Это что за такое?" Ксения засмеялась:
"Вы про пеньки подумали? А это ПНИ - психоневрологический интернат. Там таких, как я и хуже, присматривают, обеспечивают питанием, организовывают досуг. Я в похожем жила и училась. Плохо, что уединения нет совсем, но выбирать не приходится."
Тимофей Петрович не позволил Ксении "отдать себя в ПНИ." Забрал к себе: всё - таки у него дом с лифтом, да и удобнее, веселее им вместе. Думал Ксению на дистанционное обучение определить, но оказалось, что школьные (слабые) знания она к тридцати четырём годам растеряла, память не важная и долго сидеть за компьютером ей не по силам.
Расстроился, а потом принял ситуацию, как есть, ободрив дочь:
"Не пропадёшь, Ксюша. Квартиру свою тебе завещал. В ней станешь жить, если что. Твою жилплощадь заблаговременно продадим. Деньги в надёжный банк под проценты положим. Это приличные проценты. Хватит и на помощницу (слова "сиделка," в отношении дочки он избегал) и на необходимое. Главное, ужесточи сердце и ни с кем не делись: ни с братом, ни с его детьми. Не плохому учу, а выживанию."
Он много говорит на эту тему с Ксенией, беспокоясь о её будущем. Четыре года вместе живут. Активно. Например, Ксюша так никогда не жила. Всю область исколесили на "хендайчике," отыскивая достопримечательности, просто отдыхая в дороге, обедая в придорожных кафе.
Рыбалка, санаторий в Ундорах - всё это тоже впервые появилось у Ксении, благодаря Тимофею Петровичу. Он теперь не тратит себя на встречи с приятелями, одинокие прогулки, читальный зал. Аудиокниги остались - теперь с дочкой слушает. И помнит о заболевании - Ксюша наблюдается у врачей, получает массаж, медикаментозные назначения.
Она признаётся, что чувствует себя маленькой девочкой о которой заботится папа. Лишнего баловства нет. Ксения отвечает за кухню. Готовит (бывает, помогает ей Тимофей), наводит порядок, да и по остальным делам "шуршит," как умеет.
Ну, наверное, их можно назвать счастливыми, хотя никуда не делась память о Гале, о пирамидах ошибок. Но ведь, как ни просеивай, камушки, в отличие от соринок, они никуда не денутся.
И, если их продолжать копить - тяжесть образуется неприподъёмная. И куда с ней? Так что отец и дочь просто живут. Родные друг другу и нам не чужие. А своё прежнее одиночество, Тимофей Петрович, больше не считает комфортным и счастливым.
Благодарю за прочтение. Прошу голосовать, отзываться и подписываться. Лина
#реальные истории, рассказы #семейные отношения #воспитание детей #любовь, ревность, предательство #пожилой возраст, старость