Кто-то из моих комментаторов попросил обратиться к образу Афрания. А почему бы и нет?
На мой взгляд, образ этот интересен даже и прежде всего не сам по себе, а из-за множества сложившихся вокруг него теорий и домыслов. Кто-то связывает этот образ с совершенно конкретным человеком - военачальником и префектом преторианцев во времена Нерона Секстом Афранием Бурром, о котором упомянуто в книге Э.Ренана «Антихрист» (а Булгаков пользовался ею, когда работал над романом). Но самая распространённая теория – под личиной Афрания в евангельских сценах скрывается сам «князь тьмы» Воланд.
Конечно, Воланд мистифицирует собеседников:
«– Дело в том... – тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шёпотом, – что я лично присутствовал при всём этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас – никому ни слова и полный секрет!.. Тсс!»
Но ведь незадолго до этого он скажет, что завтракал у Канта: «Ведь говорил я ему тогда за завтраком: “Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут”». Прикажете и это принимать «за чистую монету»?
На первый взгляд, есть основания так думать. И об этом пишут очень многие. Есть и вроде бы серьёзные исследования – например, в своих статьях подробно разбирает и утверждает это мнение Б.М.Гаспаров.
Правда, я хочу сразу сказать, что многие рассуждения Гаспарова о параллелях в романе у меня вызывают, мягко говоря, недоумение. Вот одно из них - когда он сопоставляет погоню Ивана Бездомного за Воландом с путём на Голгофу: «На этом пути Иван встречает в ванной “голую гражданку”, и та замахивается на него мочалкой (ср. губку, поданную Иешуа в сцене казни)». Некоторые мои читатели писали о кощунственном характере романа; но не кажется ли вам, что подобные исследования ещё более кощунственны? Правда, как говорится, и того хлеще момент, где сравниваются «опухшая после кутежа физиономия Стёпы Лиходеева, соответствующая лицу Иешуа на кресте».
Поэтому никак не могу принять всерьёз таких, к примеру, рассуждений Гаспарова: «Ни чертами лица, ни взглядом, ни голосом Афраний непосредственно не напоминает Воланда. Но при отсутствии прямого сходства имеются некоторые тонко замаскированные изоморфные черты. Глаза другие, но общей является способность к внезапной и резкой перемене взгляда. Голос другой, но в обоих случаях он резко характерный, имеет маргинальный тембр — и потому отмечен множество раз: высокий у Афрания, низкий и тяжёлый у Воланда. Афраний так же мгновенно меняет костюм, как и Воланд. При этом среди его переодеваний мимолетно мелькает (так же, как и у Воланда) его настоящий костюм: “хламида” и шпага (меч) на боку. Наконец, Афраний так же мгновенно меняет язык, и так же невозможно оказывается определить его национальность».
Поразило здесь слово «маргинальный»: единственно подходящее значение даётся в словаре с пометой «книжн.» - «находящийся на границе двух сред, категорий». У Булгакова про речь Афрания помянуто лишь один раз - «сказал высоким приятным голосом». На границе чего этот голос?
Много раз говорилось о сложности булгаковского романа, о невозможности однозначной трактовки того или иного эпизода или персонажа, однако всё же мне подобная трактовка представляется весьма сомнительной. Опять-таки вспомню мессира: «Оно, может, и умно, но больно непонятно».
И совсем не хочу разбирать появившиеся в интернете статьи, авторы которых или предполагают перерождение реального Афрания Бурра в служителя дьявола или же – что Афраний, отравивший Пилата и превратившийся в Воланда, теперь каждый год «испытывает пытку балом»…
Мне кажется более верным рассуждение других исследователей, что сатана бессмертен, а потому он мог и незримо присутствовать при событиях I века… Тем более, что прокуратору, проводившему Афрания, начинает уже что-то мерещиться: «Внешность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел, сгорбился и, кроме того, стал тревожен. Один раз он оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал плащ. Приближалась праздничная ночь, вечерние тени играли свою игру, и, вероятно, усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле. Допустив малодушие – пошевелив плащ, прокуратор оставил его и забегал по балкону, то потирая руки, то подбегая к столу и хватаясь за чашу, то останавливаясь и начиная бессмысленно глядеть на мозаику пола, как будто пытаясь прочесть в ней какие-то письмена».
Кое-кто указывает на тождество Воланда и Афрания, ссылаясь, что в фильме В.Бортко начальника тайной стражи, сыгранного Л.Лауцявичюсом, озвучивает О.Басилашвили, сыгравший Воланда. Мимо того, что не считаю кино-трактовку абсолютной истиной, напомню, что в фильме не только исполнитель роли Афрания лишён своего голоса (к тому же сыграл его литовский актер, вероятно, говоривший с акцентом), а у Ю.Кары, например, Афрания играет и вроде бы сам говорит Ю.Шерстнёв.
Поэтому давайте просто посмотрим, что написал автор.
Впервые Афраний появится в романе после ухода Каифы, заявившего о решении Синедриона, и перед официальным объявлением прокуратором приговора: «Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затенённой от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошёл в сад» (так что если Воланд и был на помосте, то никак не в образе Афрания).
Затем мы увидим его в сцене казни, к месту которой он приедет совершенно открыто и не таясь: Булгаков напишет, что за палачами «верхом ехали кентурион Марк, начальник храмовой стражи в Ершалаиме и тот самый человек в капюшоне, с которым Пилат имел мимолётное совещание в затемнённой комнате во дворце». Он будет наблюдать за происходящим: «Тот человек в капюшоне поместился недалеко от столбов на трёхногом табурете и сидел в благодушной неподвижности, изредка, впрочем, от скуки прутиком расковыривая песок».
А затем, получив какие-то распоряжения, переданные приехавшим трибуном, будет руководить завершением казни (это, «повинуясь жестам человека в капюшоне», палач сначала напоит Иешуа, а после «тихонько кольнёт в сердце») и подтвердит смерть.
Те, кто пишет о тождестве Воланда и Афрания, говорят о странных взглядах начальника тайной службы - «Обычно маленькие глаза свои пришелец держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, веками. Тогда в щёлочках этих глаз светилось незлобное лукавство… Но по временам, совершенно изгоняя поблёскивающий этот юмор из щёлочек, теперешний гость широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на носу у собеседника. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки опять опускались, суживались щёлочки, и в них начинало светиться добродушие и лукавый ум».
Однако давайте посмотрим, по каким это «временам». Вот прокуратор скажет об Иуде: «Так вот в чём дело – я получил сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью». «Здесь гость не только метнул свой взгляд на прокуратора, но даже немного задержал его, а после этого ответил…» Мне думается, что этот взгляд появляется, когда Афраний старается понять то, что кроется за словами, – и понимает. Не случайно, выслушав, какие сведения якобы получил Пилат, «больше своих неожиданных взглядов начальник тайной службы на игемона не бросал и продолжал слушать его, прищурившись», а затем отправится выполнять свою службу. Не случайно уже после убийства Иуды, услышав предположение, что «поползут по всему городу» слухи о самоубийстве, Афраний «метнул в прокуратора свой взгляд, подумал и ответил:
– Это может быть, прокуратор».
Гаспаров и его последователи, проводя многочисленные параллели (и с убийством Майгеля, и с избиением Варенухи), утверждают, что убивает Иуду свита Воланда (Низа – это, разумеется, Гелла, «мужская коренастая фигура» - Азазелло либо Бегемот), но как-то забывают, что сам мессир непосредственно в этих расправах участия не принимал, а Афраний находится здесь же: «Тогда третья фигура появилась на дороге. Этот третий был в плаще с капюшоном.
– Не медлите, – приказал третий. Убийцы быстро упаковали кошель вместе с запиской, поданной третьим, в кожу и перекрестили её верёвкой. Второй засунул свёрток за пазуху, и затем оба убийцы бросились с дороги в стороны, и тьма их съела между маслинами. Третий же присел на корточки возле убитого и заглянул ему в лицо».
А затем будет описан его путь в город, причём интересно замечание: «Увидев въезжающего военного, солдаты вскочили с мест, военный махнул им рукой и въехал в город» (явно едет человек, облечённый властью и солдатам известный).
Ну, а многочисленные переодевания Афрания или наличие у него «всех печатей», думаю, не должны вызывать никакого удивления, если речь идёт о человеке, который сам скажет о себе: «Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате».
Конечно, правы утверждающие, что сатана меняет маски и «при этом атрибутом маскарада сатаны может быть, очевидно, не только одежда, но и черты лица, голос и т.д.», но всё же я не стала бы делать такие смелые отождествления…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о романе здесь