ЧЕРНИЛЬНИЦА С КРОВЬЮ СЕРДЦА
Когда Антон Павлович Чехов был еще Антошей Чехонте, совсем юным красавцем с лучистыми озорными глазами, он горделиво хвастался перед друзьями своим умением бойко сочинять рассказы о чем угодно: "Вот стоит на столе чернильница - хотите, прямо сейчас напишу рассказ "Чернильница"?" Друзья восхищенно разводили руками, а им бы надо было сказать: "Хотим!" - и тогда б мы сейчас имели еще один замечательный чеховский рассказ.
Жаль, чернильницы нынче совсем вышли из обихода, а то можно бы попытаться и самому написать рассказик на эту тему. К примеру, о том, как будучи совсем еще пацаном-третьеклассником, я повадился посещать дом-музей знаменитого художника Василия Сурикова. Мне особенно нравилось то обстоятельство, что в музей можно было попасть бесплатно, если сразу подняться на второй этаж деревянного особнячка, минуя кассу, располагавшуюся на первом этаже. Ах, как нравилось мне прогуливаться по пустынным комнатам, в которых когда-то жил и творил великий живописец. Венские стулья, ломберные столики, этажерка с книгами и журналами, палитра с засохшими красками, письменный стол. А на письменном этом столе - хрустальная чернильница с бронзовой крышкой. И вот однажды я поддался соблазну - и стырил эту бронзовую крышку от суриковской чернильницы. На память! Сувенир! Только потом уж, придя домой, сообразил, что ведь не смогу я ни перед кем похвастать этим украденным сувениром. Так и таскал дней десять в своем школьном ранце этот бронзовый трофей, терзаясь от стыда и унижения. Наконец не выдержал - и решил вернуть крышку на место. Отправился в музей, зашел в ту комнату - и обомлел: хрустальную чернильницу, как ни в чем не бывало, украшала точно такая же бронзовая крышка, как и та, что таилась в моем кармане.
Это была моя первая и единственная в жизни кража. Такой грех - и впустую! Пристыженный, я возвращался домой, а злосчастную крышку от чернильницы выкинул в серый апрельский сугроб.
Нет, лучше расскажу про другую чернильницу, тем более, что про суриковскую я уже как-то рассказывал... Склероз! Болезнь Альцгеймера! Расскажу про свой первый рабочий день в краевой психиатрической больнице номер один, расположенной в деревне Поймо-Тины, неподалеку от станции Тинской. Я приехал туда по распределению, после окончания медицинского института, в сентябре 1966 года... Почти полвека прошло! Я был юный, румяный, кудрявый, в накрахмаленном белом халате. Я сидел за своим столом в ординаторской, на столе лежали истории болезней и стояла стеклянная чернильница (уж конечно, без бронзовой крышки), а на ближнем ко мне краю стола располагалась сигнальная кнопка. Если нажать три раза - придет старшая медсестра, если два - дежурная медсестра, если один раз - придет санитар. Я нажал один раз - в кабинет зашел угодливо скалящийся мужик могучего телосложения. "Приведите, пожалуйста, больного Пешкова", - сказал я. Санитар кивнул и вышел. Я расслабленно откинулся на спинку стула. Приказывать очень приятно!
Вскоре санитар вернулся с больным Пешковым - бледным высоким молодым человеком с застывшим маскообразным сальным лицом и холодными свинцово-серыми глазами. Санитар усадил его на стул, сам сел рядом на кожаный диван. "Пусть сядет поближе", - сказал я, но санитар нахмурился и покачал головой, как бы предостерегая меня от грозящей мне опасности. Что ж, я не стал настаивать.
"Здравствуйте. Как вас зовут?" - обратился я к больному.
Он молча смотрел на меня.
Передо мной лежала его история болезни, где на первой странице было написано: "ФИО - Пешков ТранквиллинТранквиллинович, год рождения - 1948..."
Надо же, совсем молодой, а выглядит куда старше. Редкое имя - Транквиллин, не правда ли?
"Как вы себя чувствуете,ТранквиллинТранквиллинович?" - спросил я больного, но он продолжал смотреть на меня как на пустое место.
"Что ж, глянем историю вашей болезни..." - И я стал читать вслух записи, сделанные при поступлении Пешкова в больницу дежурным врачом (а было это примерно полгода назад): "Заболел внезапно, в первую брачную ночь, сразу же после свадьбы, когда беспричинно набросился на молодую жену и пытался ее задушить..." Как вы можете это объяснить, ТранквиллинТранквиллинович? За что вы хотели убить свою жену? Кстати, она успела в ту ночь стать вашей женой - или так и осталась невестой?.."
Я смотрел на него, он смотрел на меня, я молчал, он молчал. А потом вдруг Пешков вскочил со стула, схватил с моего стола стеклянную чернильницу - и швырнул ее мне прямо в лоб!
Я никогда не занимался боксом, но тут сработал защитный рефлекс - и я, не успев даже осознать сути происходящего, мгновенно увернулся от летящего в меня снаряда, и чернильница со звоном и грохотом разбилась за моей спиной, обрызгав фиолетовыми чернильными пятнами всю стену. В следующий миг санитар уже заламывал Пешкову руки и валил его на пол, а я с запозданием покрылся холодным потом. Дважды нажал дрожащей рукой на кнопку - пришла медсестра.
"Уведите больного, - сказал я охрипшим голосом. - Фиксируйте, купируйте тизерцином - два кубика внутривенно с глюкозой..."
Медсестра молча кивнула, сказала санитару: "Пошли!" - и Пешкова увели в палату строгого надзора, где он находился безвылазно уже более полугода, со дня своего поступления.
Всё правильно - острая шизофрения, кататоническая форма, импульсивные вспышки немотивированной агрессии, чередующиеся со ступорозным состоянием. Всё правильно. Лечение - продолжать. Прогноз неблагоприятный.
Руки мои дрожали... Славное начало первого рабочего дня!
Я хотел уже убрать историю болезни Пешкова в папку и заняться другими больными, но тут из его истории выпал сложенный вчетверо тетрадный листок, густо исписанный аккуратным, почти детским почерком. Это было письмо, адресованное безумному Пешкову, от его молодой несчастной жены, проживающей в городе Канске. Письмо было написано вскоре после поступления Пешкова в больницу. Прошло почти полвека, но я помню текст этого письма дословно.
"Мой любимый, мой ненаглядный Траничка!
Пишет тебе твоя верная и вечно любящая тебя жена Наташа. Вот пишу тебе, милый Траня, это письмо, а сердце мое обливается кровью, так хочется быть рядом с тобой, так хочется, чтобы ты поскорее вернулся.
То, что случилось в ту ночь, кажется мне сейчас страшным сном, ужасным кошмаром, но я верю, любимый, что ты скоро вылечишься и вернешься ко мне и станешь мне настоящим мужем, и мы будем жить долго и счастливо, и у нас будут дети, деточки, о которых мы оба с тобой так мечтали.
Верь мне, любимый, никто мне не нужен, кроме тебя, только ты в моем сердце, я думаю о тебе каждую секунду. Пока нет тебя рядом, никому не позволю к себе прикоснуться, ни на кого даже не посмотрю, ни с кем не заговорю, клянусь тебе, мой любимый Траня.
Помню каждый миг наших встреч с тобой, помню все твои ласки и все твои слова. Помню каждую клеточку твоего молодого любимого тела, помню твой голос, твой запах, твой вкус, мой сладенький Траничка. Хочу быть только твоей женой, ничьей больше. А ты будь со мной смелым, ничего не бойся, и всё будет хорошо. Буду ждать тебя, мой любимый, хоть год, хоть десять, хоть тридцать лет, хоть всю жизнь. Но ты все-таки возвращайся скорее, мой Траня, Траничка, мой единственный на свете мужчина, мой нежный мальчик, мой желанный жених, мой дорогой муж.
Траня, Траничка, возвращайся.
Крепко любящая тебя Наташа".
После этого письма было еще несколько писем, а потом Наташа приезжала навестить Траню, но он во время свидания не сказал ей ни одного слова, и даже ее горячие слезы не смогли растопить льда, сковавшего его сердце.
Безутешная Наташа ждала три месяца (не три года, не тридцать лет) - а потом развелась заочно с Траней и вышла замуж за нормального здорового мужчину.
А Траня до сих пор пребывает в состоянии кататонического ступора, в стенах той же психбольницы и, конечно, совсем не помнит ни жену Наташу, ни ее жарких писем.
Но я - помню, помню, каждое слово помню. И я верю, верю, что когда Наташа писала эти письма, она не врала, нисколько не притворялась.
Вот сейчас, вот сейчас - распечатаю на принтере двести экземпляров - и разнесу их по разным адресам, разложу по почтовым ящикам. А вы, гады - читайте! И передавайте другим... людям.
В этих письмах - живые чувства, которые не умирают. Наши чувства живут независимо от нашей воли, независимо от нашей лживой, предательской жизни. Наши чувства спасают нас и других людей, даже самых плохих и самых несчастных.
Автор Эдуард Русаков