Несмотря на политические и эпидемиологические катаклизмы, сфера культуры и развлечений должна работать без перебоя. Об этом хорошо известно народному артисту России Эдгарду Запашному, который без малого 10 лет руководит Большим Московским цирком на проспекте Вернадского. О том, какие проблемы он не может решить без вмешательства Владимира Путина, почему никогда не сомневался в решениях президента и зачем хочет стать вторым Иосифом Кобзоном, Запашный рассказал в интервью NEWS.ru.
«Всё, чем питаются львы, тигры, шимпанзе, лошади, есть в изобилии в нашей стране»
— Как изменилась посещаемость цирка после начала спецоперации? До зрелищ и клоунов ли сейчас людям?
— Тут совокупность факторов. Сначала были коронавирусные ограничения, потом практически полностью исчез турпоток. Хотя сейчас он потихоньку возвращается к нам в зал. Я не смогу сказать о точном количестве процентов. Всё же ситуация очень быстро менялась. Да и туристический поток можно оценивать не только иностранный, но и внутренний. А он по-прежнему оставляет желать лучшего.
— Как санкции отразились на работе цирка? Повлияли ли на корма для животных, их приобретение, условия содержания, медицинское обслуживание?
— Никаких проблем до сих пор мы не почувствовали в обслуживании животных: от питания до ветеринарных нужд. С другой стороны, на нашей территории сейчас нет животных, требующих особого ухода. Хотя в своё время цирк приглашал Сергея Нестерова (знаменитый дрессировщик тигров и носорогов. — NEWS.ru) с носорогом. Тогда пришлось заказывать корм либо из Венгрии, либо из Германии.
Все животные, которые сейчас находятся в Большом Московском цирке, не требуют каких-то специальных зарубежных ингредиентов. Всё, чем питаются львы, тигры, шимпанзе, лошади, есть в изобилии в нашей стране.
— А гастроли?
— Да, вот это, пожалуй, единственный момент. Санкции отменили как наши гастроли за рубежом, так и международные мероприятия в Москве. Первые два года мы были вынуждены переносить наш фестиваль «Идол» (всемирный фестиваль циркового искусства, созданный братьями Запашными и проводимый в Большом Московском цирке с 2013 года. — NEWS.ru) из-за коронавируса и сейчас не смогли бы привезти очень качественных иностранцев.
Даже в этих условиях есть артисты, готовые к нам поехать. Но фестиваль «Идол» настолько себя зарекомендовал как сильное международное мероприятие, что пришлось всё отменить. Китай в принципе никого не пускает. У них до сих пор коронавирус, Северная Корея, которая всегда привозила нам суперномера, закрылась по совокупности причин. С Европой очевидные проблемы.
Плюс мы не можем заключать международные контракты. Например, некоторые наши артисты до сих пор находятся в берлинском театре «Фридрихштадтпаласт», с которым цирк заключал договор о сотрудничестве. Но их банковская система, находящаяся сейчас под огромным давлением, не позволяет им переводить деньги в нашу страну. А это значит, что либо мы должны расторгнуть контракт, либо переводить деньги через другие страны. Например, Узбекистан. При этом сам «Фридрихштадтпаласт» готов с нами работать. И все наши партнёры в разных странах сохранили достойные культурные связи вне тенденции запрещать русскую культуру.
«Мы должны бороться с мифом, что здесь для животных ад»
— Этой осенью исполнится 10 лет, как вы возглавили цирк на проспекте Вернадского. Что вы считаете самым большим своим достижением на этом посту?
— Наверное, я могу похвастаться несколькими вещами и при этом останусь объективным. Я считаю, что общий уровень популяризации Большого Московского цирка как бренда вырос по совокупности факторов. Во-первых, братья Запашные являются медийными лицами, привлекающими к себе внимание, и через эту призму всегда звучат разговоры о цирке. Мы приводим сюда прессу. Соответственно, статусность цирка выросла, а значит, и посещаемость. До коронавируса на протяжении семи лет мы констатировали стабильный рост и зрителей, и выручки.
Во-вторых, провели огромную ремонтную работу в цирке. Если бы вы видели фотографии пяти-, шестилетней давности, а потом прошлись бы по внутренним помещениям цирка, то не узнали бы это место.
Здесь были помещения, в которых можно было снимать фильмы ужасов. Хотя и сейчас несколько таких есть. Но большую часть я привёл в порядок.
И вообще, атмосфера в цирке сильно поменялась. Это констатируют люди, которые работают здесь с момента открытия. То есть 51 год.
Нам удалось сохранить труппу. Это очень большое достижение. С этим, кстати, не справился «Цирк дю Солей». Они распустили свою многотысячную труппу. А это, на секундочку, компания-миллиардер, которая пользовалась громадной популярностью. Мы смогли сохранить труппу на собственные средства, потому что, напоминаю, цирк — это внебюджетная организация. Никто не пошёл на увольнения, хотя юридически это было бы очень лёгким решением. Все же на контрактах, а они как раз заканчивались. Думаю, люди бы с пониманием отнеслись, если бы я пошёл на этот шаг. Все понимали, что мы не бюджетники.
— Что для вас как директора цирка сейчас проблема номер один?
— Капитальная реконструкция здания. Это крайняя необходимость. К сожалению, есть проблемы, которые мы не сможем решить собственными силами и деньгами. Крыша течёт в нескольких местах. Причём снаружи она выглядит хорошо. А без вскрытия купола мы не понимаем, что именно происходит. Хотя вода течёт прямо в зрительный зал. У нас всё это зафиксировано.
Вторая часть — проблема кондиционирования. Чтобы вы понимали: неработающий фонтан на площади перед цирком — это наш кондиционер. То есть охладительное устройство всего помещения. Только когда он работает, воздух внутри цирка охлаждается. Это технология ещё 50-летней давности.
Во время представлений у нас стоит неимоверная жара. А ещё 3000 зрителей придут, надышат, и люди с веерами сидят весь спектакль.
Третья проблема — это уникальная система смены манежей. Мы можем поменять до пяти манежей, но все детали требуют замены. Ведь даже заводов, которые создавали их полвека назад, больше не существует. Все спусковые и подъёмные механизмы время от времени дают сбои, и мы были вынуждены в течение года трижды останавливать спектакль. Манеж просто спускается и не поднимается. Это очень неприятный момент.
К тому же я хочу улучшать помещения для животных. Земли вокруг цирка достаточно. Зритель сегодня хочет и требует видеть, как они содержатся.
Мы должны бороться с мифом, что здесь для животных ад. Когда я три года назад покупал слонёнка Николь, все орали, что он через год умрёт от обезвоживания и потери крови. Мы постоянно с этим сталкиваемся.
Есть убеждённые люди. И с ними бесполезно разговаривать, но есть и те, кто сомневается. И им надо показать, как на самом деле. Мы готовы это сделать, но на это тоже требуются большие деньги.
«Государство тратит миллиарды на кино и театры, а у нас бюджет и не появляется»
— Насколько за эти 10 лет изменилось финансирование российского цирка? Стали ли ему как культурной единице выделять больше денег?
— Здесь я бы хотел поговорить про цирк как про понятие, затронув проблемы и моих коллег. К сожалению, к цирку в целом отношение со стороны правительства сильно не изменилось. Да, небольшое улучшение есть благодаря бывшему министру культуры Владимиру Мединскому, который начал ремонтировать цирки. Но Большой Московский цирк не финансируются совсем. Цирк Никулина тоже.
При всём этом 100% театров в нашей стране получают бюджетные средства. Вопрос: а у кого расходная часть больше? Ответ очевиден. Тогда почему любому театру в стране, даже самому успешному, выделяются огромные деньги, а некоторым циркам — вообще ничего?
Возьмём компанию «Росгосцирк», у которой на сегодняшний день функционирует 32 цирка, а вообще их имущественный комплекс, если не ошибаюсь, составляет 45 зданий. Многие под реконструкцией или вообще закрыты, как в Уфе например. Плюс к этим 45 ещё столько же гостиниц. Потому что если ты привёз какой-то цирк, его надо где-то поселить, в специальных гостиницах, так как если селить в городские, то это полностью сожрёт гастрольный бюджет.
В советское время это правильно поняли и при каждом цирке построили свои общежития. Это давало сильную экономию. Плюс ещё несколько цирковых баз, как в Измайлово. В итоге имущественный комплекс составляет порядка 100 зданий. Вот на всё это выделяется около одного миллиарда рублей.
А если мы сейчас возьмём с вами какой-нибудь Театр оперы и балета в Новосибирске, то увидим эту же сумму на одно учреждение. Вопрос — справедливо? И почему разница в 100 раз? Я очень радовался за гендиректора Большого театра Владимира Урина, у которого как-то в интервью спросили: «Вам выделяют пять миллиардов?». А он ответил: «Даже больше». Здорово! Большой театр — это наше всё. Но поток зрителей вообще сопоставим?
В Большом 1200 мест, а в нашем цирке — 3300. Или один Большой театр, или 40 цирков по всей стране с залами в 2000 мест. То есть цирки в один день отработали представления для 80 000 зрителей по всей стране и Большой — для 1200 в Москве. У театра порядка семи миллиардов рублей, а у всех цирков — один миллиард.
— Вы знаете, как решать эти проблемы?
— Я считаю, что их должен решать президент.
— А он знает о них?
— Сейчас эта информация до него не доходит. Единственный, кто до него доходил и реально решал вопросы, был Иосиф Давыдович Кобзон. С его смертью у нас опять появилась громаднейшая пропасть. Я надеялся, что сам смогу стать таким человеком. Меня включили в Совет по культуре, я стал доверенным лицом президента, но с Владимиром Владимировичем Путиным мы не встречаемся уже несколько лет. Сначала коронавирус, потом специальная военная операция, поэтому озвучить сам все проблемы я не могу. Но очень хотел бы быть услышанным.
Тут несправедливое отношение не только к цирковой отрасли, но и к нашему зрителю. От трёх до пяти миллионов зрителей в России ежегодно посещают только государственные цирки. А если мы возьмём ещё и шапито, то цифра будет больше в два раза.
Мы столько сейчас говорим про детей, молодёжь, столько денег выделяем на киноиндустрию, но есть же вещи, которые работают здесь и сейчас.
Государство тратит миллиарды на производство картин, из которых только три-четыре будут качественными. Всё остальное смотреть невозможно. А у нас бюджет и не появляется.
«Обрыв культурных связей — начало реальной войны»
— Вы уже упомянули «Цирк дю Солей». А Канада как раз активно вводит санкции против России. Считаете ли вы это поводом для того, чтобы их цирк больше никогда не пускали в Россию, или искусство должно оставаться вне политики?
— Я не сторонник того, чтобы мы с вами занимались такой же ерундой, какой занимаются они. И убеждён, что обрыв культурных связей — это начало реальной войны. Они последняя надежда, чтобы мы продолжали общение, их нельзя нарушать. Вводить санкции просто потому, что эти ребята из Канады, совершенно неправильно.
Другое дело, что я против строительства их стационарных зданий в нашей стране. Это должно быть только зеркально.
Мы не должны допустить, чтобы сюда приехал «Мулен Руж» и ничего подобного не появилось в Париже. Либо быть на паритете, либо приехали, отработали — и чемодан, вокзал, домой.
Я пока ни разу не слышал, чтобы кто-то в Канаде предложил создать филиал Большого Московского цирка, цирка Никулина, Большого театра у себя.
— Как думаете, почему?
— Им такая конкуренция не нужна. Она же негативно скажется на их индустрии. Потому что если мы туда зайдём, то станем первыми. А мы здесь очень гостеприимны. Это странно.
— Что с нами всеми и с вами лично произошло за эти четыре месяца спецоперации? Нет ли у вас ощущения, что весь мир стал одним большим цирком, где лидеры отдельных государств порой ведут себя как клоуны?
— Я бы так однозначно побоялся ставить штамп, потому что за всем этим стоят реальные судьбы людей. Есть политики, которые действительно пытаются решить проблемы, а есть временщики. Вы можете назвать какого-нибудь премьер-министра Великобритании до Бориса Джонсона? Я вспомнил только Тони Блэра. И то только потому, что его высмеивал Джордж Майкл в своём видеоклипе, где тот бежал за тарелочкой.
И Бориса Джонсона забудут через пять лет. И они все это тоже понимают. Для них это не жизнь, а форма проведения собственного времени.
В историю входят единицы, которые действительно чего-то достигли. Если брать ту же Америку, это будет Мартин Лютер Кинг, который не был президентом, Нельсон Мандела в Африке, Шарль де Голль во Франции, Иосиф Сталин у нас. Как бы мы к нему ни относились, но он выиграл войну, пусть и с громадными жертвами. А всякие Клинтоны, Обамы — они что есть, что их нет. Сомневаюсь, что у Байдена есть шансы на переизбрание.
Но спецоперация очень многое показала. Например, лицемерие. У меня в голове не укладывается, как можно продавать вино под брендом Адольфа Гитлера?! Причём в тех странах, которые очень сильно пострадали от его действий. Я не понимаю, как в современном обществе становится нормальным нагишом проводить какие-то парады. Я сейчас не про гей-парады, а про велопробеги и марафоны. И это становится уже нормой жизни. Спецоперация как раз показала отношения ко всем спорным вещам. Ведь война — это не только когда бомбы летают, но и когда людям удаётся пропагандировать свои ценности.
Я недавно видел в интернете пост с обложкой какого-то журнала «Менструирующие мужчины против Путина». Это что вообще такое? Во-первых, сначала надо осознать, что я вообще сказал.
— Речь о трансгендерах?
— Да. То есть они когда-то были женщинами, повырезали себе грудь, но у них продолжается менструация, и они активно этим хвастаются. Так ещё и против Путина все вместе. Это какой-то сюр.
«Кобзон сделал для страны столько, сколько не сделали ни Пугачёва, ни Ротару»
— Сейчас много говорят о спецоперации в культуре. На ваш взгляд, она уже началась?
— Нет, спецоперация в культуре не началась. Для меня спецоперация — это когда ракеты полетели и уничтожили большую часть инфраструктуры. Я вчера по радио слушал Гребенщикова, на другой волне — Макаревича, на третьей что-то рассказывали про Галкина. Если бы запустили спецоперацию в культуре, то всё произошло бы гораздо заметнее. Это сделать гораздо легче, чем запустить ракету. Все решается в течение одного дня. Собираются ведущие владельцы СМИ, и им ставится условие не упоминать имена конкретных людей.
Опять же, нет никакого госзадания по выполнению вопросов культуры. Я несколько раз сетовал, но вижу, что этого не происходит. В Совете по культуре при президенте ещё ни разу не дали никакой оценки происходящему. Мы несколько раз собирались, но решали свои текущие вопросы. И я понимаю, что это такая политика государства: пускай все идёт, как идёт.
Нас часто упрекают в том, что мы выполняем указания сверху, но даже не пытались. Говорю как есть. Хотя на мой характер, я бы гораздо жёстче реагировал на всё.
Да, какая-то работа ведётся. Определённые певцы уехали. Но кто-то критикует государство и тут же ведёт программу по телевизору.
— Или некоторые музыканты уезжают из РФ по политическим причинам, но продолжают играть здесь концерты и, соответственно, зарабатывать деньги.
— Я считаю, что все эти пассажиры должны молчать. Ребята выполняют приказ. Это их долг. Правильный он или неправильный — другой вопрос. Но приказ будет выполнен в любом случае.
Я бы затыкал им рот пожёстче, чтобы не раскачивать ситуацию, чтобы ребята на фронте чувствовали поддержку. Я бы создавал определённую ауру, чтобы общий эмоциональный фон был несколько другой. Если что-то не нравится — берёшь чемодан и уезжаешь петь в Польшу, Латвию, куда угодно.
— А если бы вы оказались сейчас в одной компании с Галкиным, Гребенщиковым, Макаревичем, что бы вы им сказали?
— С Максимом я бы, наверное, поговорил. Я его знаю. Мы много лет общались, хотя никогда не дружили. Часто снимались у него в программах, бывали на одних банкетах. И он не произвёл на меня впечатление безрассудного человека. Это был молодой парень, очень близкий к правительству. Вице-премьер к нему на день рождения приходил. То есть не Галкин к ним, а они к нему. Так вот я бы с Максимом просто поговорил, выслушал его аргументы, рассказал свои и посмотрел, что бы он мне ответит. Потому что сейчас он просто вещает, и никто ему в форме диалога не отвечает. А я бы, например, дал совместное интервью, чтобы мы оба отвечали на одни и те же вопросы.
А остальные люди, как мне кажется, не заслуживают такого внимания по политическим вопросам. Давайте возьмём несколько великих советских исполнителей: Кобзон, Леонтьев, Ротару, Пугачёва. Из всей четвёрки происходящее в стране не было безразлично только Кобзону. Этот человек заходил в «Норд-Ост» (захваченное террористами театральное здание. — NEWS.ru). Хотя бы только поэтому можно слушать всё, что он скажет.
Кобзон не только продолжал петь, но и делал для страны столько, сколько не сделали ни Алла Пугачёва, ни София Ротару. Последние не были замечены в улучшении жизни страны, хотя при этом оставались суперпевицами.
Они всегда оставались в стороне, но это их жизнь. И не будем их критиковать. На моей памяти Пугачёва только один раз вмешивалась в политику, когда решила поддержать Прохорова. И тут нам вдруг стало интересно их мнение?
— А культура должна оставаться вне политики или сейчас уже другое время?
— Мне кажется, это дело каждого. Важна твоя гражданская позиция. Мне тоже говорят, что я артист цирка, а значит, ничего не понимаю в политике. Но знаете, кто был одним из самых уважаемых президентов США? Рональд Рейган, бывший артист. Или, например, Арнольд Шварцнеггер не стал президентом только потому, что родился в Австрии (согласно Конституции США, баллотироваться на высший пост может только уроженец Америки. — NEWS.ru). А так у него всё было замечательно. И, думаю, американцы бы за него проголосовали.
«Путин — более решительный человек, чем все вместе взятые»
— В цирковой сфере есть артисты, покинувшие Россию из-за спецоперации? И если да, то насколько серьёзны такие потери для отечественного цирка?
— Не могу привести ни одного примера. Со стороны украинцев — да. С кем-то и я лично вошёл в определённую конфронтацию, кто-то заблокировал меня в соцсетях, писал гадости. Здесь, конечно, надо относиться где-то с пониманием. Все же это твоя земля, и когда над ней пролетит хоть одна ракета или погибнет хоть один знакомый тебе человек, ты воспримешь это как личное горе. Я родился в Ялте, а соседний город — Кривой Рог. Но проблемы Ялты меня волнуют куда больше, несмотря на то, что я много лет живу в Москве.
Говорить о том, что наш цех повёл себя как-то плохо, не могу. Наше искусство очень сильно пропитано трудолюбием. Наверное поэтому люди более адекватно всё восприняли, чем избалованные деятели из других отраслей.
— У вас когда-нибудь были сомнения в действиях Владимира Путина?
— Во-первых, начало специальной операции я застал в Венгрии на международном цирковом фестивале. Ко мне тут же подбежали венгры, зная, что я не единожды жал руку Владимиру Владимировичу Путину, и стали задавать вопросы: «Это война? Третья мировая?». На тот момент мне показалось, что мы приводим в чувство линию фронта, касающуюся Донбасса.
Я думал, что сейчас наши откинут их километров на 500 и всё закончится. Но оказался неправ. Не спрогнозировал, что Путин — более решительный человек, чем все вместе взятые.
Я проанализировал ситуацию, побывал в Донбассе, очень сильно погрузился в военную прессу, знаю множество действующих генералов. Собрав всё это, я понял, что Владимир Владимирович пошёл на беспрецедентный и правильный шаг. Как человек, любящий историю и с уважением к ней относящийся, я понимаю, что большая проблема, с которой мог столкнуться Путин, это повторение судьбы Сталина. Который не поверил, что на нас нападут, когда был подписан пакт Молотова — Риббентропа. Историки ему всю жизнь припоминают: если бы он был готов не принимать пакт о ненападении, жертв был бы гораздо меньше.
Я убеждён, что история циклична и то же самое могло произойти у нас. Украина бы пошла [в наступление на Россию], и сейчас полыхали бы Белгород, Брянск, Ростов. Я верю, что Путин и Шойгу говорят правду о том, что опередили их на несколько часов.
— Что вы чувствуете, когда наши соотечественники называют родину агрессором?
— Я с пониманием к этому отношусь. Спецоперация — это ракеты полетели, танки зашли. Будет драка — бей первым. Я воспитывался точно так же. И не однажды видел, как мой папа бил первым.
— Вы часто слышите в свой адрес негатив. Как справляетесь с этим?
— Да, но за свою правду не грех и огрести. Но только если ты в ней убеждён. Я за свои слова готов отвечать. Нельзя транслировать информацию на эмоциях, надо анализировать. И даже если потом огребаю за что-то, то всегда готов с этим человеком разговаривать. Если только это не форма радикализма.
Очень часто моя семья спрашивает, зачем мне эти разговоры. Но я не однажды переубеждал людей. Многие из нас сталкиваются с несправедливостью, и я бы советовал людям, отстаивающим свою позицию, поменьше пропускать всё через себя, если они убеждены в своей правоте.