Пренеприятнейшая история произошла со мной, когда с товарищами охотниками прибывали мы которую неделю на лесовании.
В один из дней я занемог и слёг. Жар, ломота в теле, слабость. Не смертельно, но охотиться не мог. Посовещавшись, решили с мужиками, что оставят они меня в зимовке, а сами пройдут дальше. Вернутся через три дня, тогда уж вместе и домой двинемся.
На рассвете, перед уходом мужики буржуйку истопили, дров наготовили. Оставив воды и еды, отправились в путь. А я, укутавшись на нарах, погрузился в глубокий сон.
Разбудил меня шорох за дверью. Открыв дверь, я оторопел: стоит у избушки Настя, супруга моя. В это же мгновение бросилась мне на шею, обнимает меня, целует.
— Настёна, ты от куда здесь? Как добралась? — остолбенев, спрашиваю я, зная, что от сюда до нашей деревни три дня ходу.
— Ой, Ванюшка, любовь меня довела! Ну что ты хмуришься, милый мой? Или же не рад? — обиженно надувая щёки, отвечает супруга.
— Рад, очень рад! Только невдомёк мне...
Остановив мою речь жарким поцелуем, Настя поманила меня на нары. Тут уж я не устоял перед её напором. Знойная и страстная, она будто околдовала меня, не оставив пути отхода.
Так прошла первая ночь. Проснувшись утром, я увидел Настю, стоящую у накрытого стола. И, обнаружив на столе разные яства, воскликнул от удивления:
— Ого! Не верю своим глазам! Настя, ты где всё это раздобыла?
Утка, сало копченое, квас, свежий хлеб, огурцы и помидоры! А в центре стола ваза, полная персиков и винограда.
«Откуда это всё могло взяться зимой в лесной избе?» — должен был я задать себе такой вопрос, но, словно в пьяном бреду, с жадностью накинулся на угощения. Улыбаясь, Настя смотрела на меня и приговаривала:
— Кушай, душа моя. Исхудал, отощал. Теперь сил набирайся.
А я не мог остановиться, пока не почувствовал нахлынувшую тошноту.
В это самое время, посмотрев на стол, вместо разных яств я увидел: тухлятину и опарышей, сгнившие фрукты и разбегающихся в разные стороны мерзких жуков и пауков. Я выскочил из избы, где меня сразу же стошнило. Обернувшись, увидел стоящую в дверях Настёну.
— Ванюшка, ты чего? — невинно хлопая глазками, спросила она.
Отодвинув Настю в сторону, я молча вернулся в избу. На столе по-прежнему лежали свежие яства.
— Ванечка, тебе дурно? — услышал я за спиной.
— Не знаю, будто ум за разум зашёл, — растерянно ответил я.
— Привиделось что? — вкрадчиво спросила она, обнимая меня со спины. И обойдя, приложив свои руки к моему лбу, ахнула: — Ванюшка, да ты весь горишь! А ну скорее ложись! Милый мой, жар у тебя! Лихорадит, вот и видится всякое.
Уложив меня на нары, Настя присела рядом. И, вглядываясь в моё лицо, прошептала:
— Спи, милый, спи.
Я забылся сном.
Всю ночь я вскрикивал. Снились мне злобные псины, разрывающие меня на множество кусков. Их огненные глаза горели, а из зловонных пастей выползали жирные скользкие черви. Просыпаясь в холодном поту, иногда я видел стоящую у окна Настю. А в другой раз на её месте стояла грязная костлявая старуха. Имеющая ноги собаки и рога чёрта.
«Что-то не так, что-то здесь не так! Опомнись! Очнись! » - говорил мой здравый смысл. А следом с новой силой наступало помутнение.
Утром, открыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной Настю.
— Кушать будешь? — спросила она.
—Что-то не хочется, — отодвигаясь подальше от неё, ответил я.
— А надо, Ванечка, надо кушать! Тебе силы нужны.
«Ну не моя Настя! » — приглядываясь к ней, думал я. И, решив проверить, резко выпалил:
— Дура ты, Настя! Ох и глупая баба! Я же с Варькой на сеновале кувыркался! Всё признаться тебе боялся. Вот знай теперь! Что ты тут со мной носишься? Шла бы домой! Надоела! Опостыла ты мне!
Подменная супруга спокойно продолжила накрывать на стол, не вымолвив ни слова.
Будь это моя Настя, после таких признаний полетели бы в меня чугунки и ножи, посыпались бы проклятия и тумаки. Моя Настя - гром баба! Характер скверный, та ещё зазноба. А эта молчит, улыбается, да всё мягко стелит.
— Настя, помоги выйти из избы. Хочу свежего воздуха вдохнуть, — попросил я её.
А когда вышли, одним рывком швырнул её в сугроб и припёр за ней дверь.
— Ванечка, милый мой, открой дверь. Холодно мне, — запросилась подменная супруга обратно. — Ручки остыли, ножки мёрзнут. Пусти меня, Ванечка! — заплакала она.
Жалко её стало. Думаю, а что, если я ошибаюсь? И в этом момент вспомнил, что у моей жены крестик нательный был, который она отродясь не снимала. А у этой жены креста я не видел.
— Настя, а где крест твой, что ты никогда не снимаешь? — спросил я через дверь.
Плач за дверью прекратился. Нависла тягостная тишина. И вдруг грубый стук в дверь, от которого, казалось, она разлетится в щепки.
— Открой дверь, стервец! — донёсся незнакомый женский хриплый голос за дверью.
Я не отвечал. От страха я едва дышал и не мог пошевелиться.
— Догадался, значит? — и то, что стояло за дверью, разразилось громким ужасающим смехом.
Пол под моими ногами задрожал, избушка зашаталась. Казалось, ещё мгновение и лесная избушка рухнет, а я останусь здесь погребенным заживо. Это было последнее, о чем я подумал. Дальше наступила темнота.
Очнулся я от того, что кто-то хлестал меня по щекам. Придя в себя, увидел стоящих вокруг меня охотников.
Как оказалось, вернувшись через три дня, вышибли дверь, вошли в холодную зимовку и нашли меня почти окоченевшим на полу.
По их версии, все три дня я пробыл в лихорадочном бреду. И чудо, что я не замёрз и не помер в промёрзшей избе.
А по моей вырвался я из лап лесной нечисти и едва уцелел.
Так это было или иначе, взаправду или причудилось - решать вам.
