На автопилоте

Когда я еще ходил в школу, у нас была коза Розка, которая лазала по деревьям. Нет, не по всяким, а по тем, где яблоки или груши. Заметит, разбежится, запрыгнет на ветки и уже лакомится, словно она белка или какая-нибудь обезьяна. Когда урожай собран, можно пристроить на яблоню кусок лепёшки или пучок травы, затем дать команду: «Розка, искать!» Она сразу же вскарабкается и съест угощение.

Все люди удивлялись и хвалили Розку, но дед Губарь обиделся. Однажды, когда шёл к нам за каким-то делом, мой брат Эдик крикнул: «Розка, будь бдительна! Шпион! Искать!» Коза, понятно, запрыгнула на растущую у калитки яблоню и уставилась на деда Губаря. Мы с Эдиком рассмеялись, но тот не понял юмора и обиделся.

Ещё Розку нельзя было продать. Мама с папой собрались купить корову, а на такую компанию сена не напасёшься. Решили Розку продать. Её у нас покупали три раза, и каждый раз она возвращалась домой. Напоследок отвезли в Орехово, что в сорока километрах от нашего села. Везли в тамбуре вагона, из которого можно запомнить только тучки в небе да телеграфные столбы. Всё равно через три дня порвала верёвку и явилась. Козу, конечно, вернули, но перед этим пришлось научить прибывшего за ней дядьку фокусу со шпионом. Он долго хохотал, сказал, что теперь будет показывать Розку за деньги, а чтобы не сбежала, посадит, словно собаку, на цепь.

Я гордился Розкой, пока не прочитал о жеребце по кличке Казбек. Этот жеребец жил на кубанском конезаводе и несколько раз уводил своих кобылиц в самую Чечню, а затем в полном составе приводил обратно. Директор конезавода очень переживал, ведь табун могут запросто переловить. Не секрет, под всадником конь скачет быстрее, а со времён Лермонтова все знают, что живущий на Кавказе народ неровно дышит в сторону чужих скакунов. Вот директор и постановил ради спасения кобылиц Казбека продать. Благо случились покупатели из самого Казахстана.

Продать-то продали, но тут же и пожалели. Казбек был единственным жеребцом, который не боялся волков. При их появлении он как-то там командовал своим кобылицам начинать атаку, и весь табун нёсся на хищников. Дальше, как говорится, кто не успел, тот опоздал. Однажды Каз­бек пробил копытом молодого волка насквозь и ходил так, слов­но с дорогой муфтой, пока не сняли. Поэтому волки держались подальше от конезавода. Теперь же до того оборзели, что стали появляться даже днём. То в од­ном месте их видели, то в дру­гом. А потом разорвали и жере­бёнка.

На конезаводе смута. Одни ругают директора, другие предлагают завести собак-волкода­вов, третьи снаряжают охотни­ков. Вдруг, словно снег на голову, является Казбек. Исхудавший до неузнаваемости, но злой, словно цепной пёс. Отыскал свой табун, искусал водившего его нового жеребца, досталось на орехи и кобылицам.

Как Казбек сумел найти до­рогу к родному табуну, как пере­плыл добрый десяток больших и малых рек, самая широкая из ко­торых Волга, в книжке не написа­но. Когда я спросил об этом ма­му, та о Розке и напомнила:

- А ты скажи, до каких пор наша Розка убегала от новых хозяев? Хотя мы её уже и продали, но жалели, вспоминали, с утра до вечера только и слышно: Роз­ка да Розка. Она это чувствовала и убегала. Когда купили корову, то голова больше болела о Зорь­ке, а Розку почти не вспоминали. Она и успокоились. Точно так и с твоим Казбеком. И кобылы о нём горевали, и люди. Даже волки помнили. Он дорогу домой и отыскал...

вспомнил мамины слова, О когда вырос, женился и родил дочек. Жили мы в ж II большом пятиэтажном доме на восемь подъездов. Наш четвёртый. И я, и жена несколько раз заворачивали то в третий, то в пятый. Особенно вечером. Случалось даже подниматься на верхний этаж, только потом об­наруживать, что завернули в чу­жой подъезд.

А вот маленькие дочурки не ошиблись ни разу. Идут себе, о чём-то лепечут, даже голову не поднимут, но заворачивают чёт­ко в нужную сторону. А ведь в на­шей квартире никого нет и, ко­нечно же, никто там о них не вздыхает. Но не заблудились ни разу. Значит, в детстве у нас - совсем юных да неразумных - имеется маячок, который ведёт в нужную сторону. Повзрослели, научились считать, читать да запоминать, маячок, ставши как бы без надобности, и выключился.

Хотя нет. Не выключился. Просто теплится, словно притушённая керосинка. У моих папы с мамой было, если считать и приёмных, восемь детей. Дви­жение всю ночь. Тот захотел воды, другой пописать, третий ещё что. Вот папа с мамой на ночь лампу не тушили, а лишь прикручивали. Светит, конечно, всего лишь чуть-чуть, но если не совсем уже не спишь, в ведро попасть можно.

Однажды у нас гостил папин фронтовой друг Шерстюк, кото­рого в нашем доме любили, но тем не менее напрудили ему в оба сапога. Он поставил их ря­дом с поганым ведром, мы и по­старались. Хорошо, Шерстюк ничуть не обиделся и даже сме­ялся. Мол, в детстве на таком ав­топилоте у самого был похожий конфуз. Но это не страшно. Он ещё на войне заметил: кто может не просыпаться под снарядами и бомбами - в бою самые надёжные. И их просто так не возьмёшь.

Мой брат Виталий на авто­пилоте мог дойти ночью до станции, сесть в поезд, за­браться на верхнюю полку, хра­петь до самого Запорожья и ничего не помнить. Потом шутил: «Поднять-то подняли, а разбу­дить забыли».

Но, может, будить и не нуж­но. Как-то по осени я заблудился в колымской тайге. Снег не та­кой глубокий, но чуть засумеречило, где тропа, где всего лишь просвет между деревьями - не понять. А до утра ещё ждать да ждать. Я не стал метаться, затеп­лил костерок, да так на корточках и вздремнул. Ненадолго. Минут на пять, не больше. Глаза открывать не стал, а только вытянул руку в ту сторону, где, по моему мнению, должна находиться охотничья избушка. Когда посмотрел, увидел там ка­кую-то чащобу, и никакого про­света. Тем не менее в путь отпра­вился в этом направлении. Ми­нут через двадцать новый кос­тёр. Снова сон вприсядку и сно­ва вытянутая рука. После шесто­го или седьмого перекура вышел к знакомому озеру, а рядом и из­бушка. Искать её ночью другим способом - себе дороже. Одна нога у нас шагает длиннее, дру­гая короче. Поэтому заблудив­шийся человек описывает боль­шой круг, и если у тебя нет компаса, как бы ни старался идти прямо, обязательно вернёшься на собственный след.

Но все эти автопилотные приключения по сравнению с одиссеей моего земляка Олега Самуры - детский лепет. После военного училища несколько лет служил в Польше, затем начались ре­формы и его часть переброси­ли в Казахстан. К этому време­ни в бывшей советской республике уже гуляли удельнические настроения, и наши воины остались почти на подножном корму. Помимо службы, до­ставляли местным фирмам стройматериалы, развозили по магазинам товар, перебрасы­вали на пастбища телят и ове­чек. Техника военная, степь ровная, реки вокруг не такие глубокие, даже брод искать нет нужды. Гони в любую сторону.

На этом и споткнулись. Од­нажды вечером перевозили отару овец, не обратили внимания, что вода в реке поднялась, и вле­тели в такой омут, что залило мо­тор, а прицеп собрался ножница­ми. Сидевший за рулём солдат пытался грузовик оживить, но Олег сразу понял, что застряли надолго, а вода продолжает под­ниматься, и приказал спасать овечек.

Вспомнилась когда-то прочитанная история о купце Дендено и весельчаке Панурге. Купец вёз через море баржу овец, а этот купил у него барана и бросил за борт. Через мгнове­нье все овцы кинулись за своим вожаком и утонули.

Олег пересказал эту исто­рию напарнику, и принялись за работу. Выбрались из кабины, открыли борта, нашли среди овец барана и спихнули в реку. Но, по-видимому, писатель что- то напутал или здешний баран был у овец не в должном авто­ритете. Они даже не глянули в его сторону. А баран довольно шустро доплыл до берега, от­ряхнулся и принялся щипать траву. Тем не менее подал хоро­ший пример всей отаре. Сбро­шенные в реку овцы плыли не по течению, а к нему в компанию, и скоро все были на новом паст­бище.

Трактор со спасателями при­был к полуночи, к этому времени вода почти заполнила кабину. Му­жикам бы прежде отсоединить прицеп, а они привязали трос и потащили. Утоплен­ная машина качнулась и поползла к берегу, но вдруг всё застопори­лось и замерло, трактор рыкнул сильнее, трос лопнул и хлестнул стоявшего в воде Олега. Тот, даже не вскрикнув, исчез в речном по­токе...

Его нашли, только когда ре­ка вернулась в своё русло. Распухший и почерневший до неуз­наваемости, лежал на заросшем ивняком дальнем островке. Одежда изодрана в клочья, а ли­цо обклевали вороны. Немаловажно и то, что весь заработок, который хранился у Олега, исчез до последнего тенге. Сообщили о случившемся в штаб, до кото­рого больше трёхсот километ­ров, и похоронили на местном кладбище. С венками, духовой музыкой и почётным караулом.

Но через неделю штабные командиры вдруг передумали и приказали доставить гроб с телом капитана в расположение части. Те, кому адресован этот приказ, задумались. Чтобы его выполнить, нужно получить разрешение от прокурора, санитарного врача, а главное, неудобно перед населением. Хоронили с таким торжеством, и вдруг выкапывать!

Поступили мудрее. Дождались ночи, тихонько выкопали гроб, вернули могиле прежний вид и увезли покойника в штаб.

Когда хоронят вто­рой раз - это вы­зывает сомнение. Так оно и было. Хоронили-то совсем другого утопленника. А вот Олег, оказавшись в воде, не утонул, а как-то выбрал­ся на берег, но пришёл в себя только к концу второго дня. Бо­лела задетая тросом голова, из уха тянулась струйка крови. Но главное, он забыл всё на свете. И где он, и что с ним? Не мог вспомнить даже собственного имени. Нет, он был в своём уме. Узнал растущую у берега иву, ку­сты осоки, дорогу за ними, но как называются это дерево, эта тра­ва и куда ведёт эта дорога, не имел представления.

Выбрался на дорогу и заша­гал по ней. То и дело встречались машины. Были и попутные, но Олег не голосовал, чем вызывал удивление водителей. Лишь по­жилой учитель Павел Ильич по­нял, что с пешеходом не всё лад­но. Остановился и пригласил в свой «жигулёнок».

На все вопросы Олег отве­чал: «Не помню». Ни имени, ни фамилии, ни как здесь оказался. Когда учитель поинтересовался, нет ли какого-нибудь документа, тот достал из карманов несколь­ко комков казахских денег-тенге и два раскисших конверта. Тенге много. Подсушить, и можно в любой магазин, но вот письма раскисли начисто. Только на печатях можно прочитать «Запоро­жье» и время отправления.

— Кто у тебя в Запорожье? - спросил учитель. - Мама?

Глаза у Олега вдруг ожили, и он принялся оглядываться.

— Нет, мы в Казахстане, а твоя мама там, далеко, - показал учитель рукой в сторону догора­ющего солнца. - Там Запорожье, там и твоя мама...

В Казахстане целые сёла хохлов, завезённых ещё цари­цей, из них был и сам Павел Иль­ич, но хватает и новеньких. Старожилов нынешняя милиция ещё терпит, а залётных - не очень. Попадёшь в руки - обдерут как липку и запрячут в обезьянник. А этот ещё и с такими деньгами! Земляка нужно спасать.

Один из бывших учеников набирал шабашников строить в Подмосковье коттеджи. При нужде снабжал и паспортами. Были бы деньги. А их у этого парня с остатком. Поживёт с неделю в общаге, и в Москву. Там тоже свои. Достанут нужную справку и сопроводят до само­го Запорожья. На конвертах со­хранился код почтового отделе­ния, по нему искать родителей будет легче. К тому же есть на­дежда, что в Запорожье вернёт­ся и память...

Так и сделали. Да и почему не делать, если платят? Главное, Павел Ильич наказал проследить, чтобы конверты со штампами всегда были при пострадавшем. Это его единственные настоящие документы. Шабашники видели в Олеге тихо помешанного, поэто­му в поезде провожали даже в ту­алет. Сначала выделили нижнюю полку, но когда поняли, что тот держится за жизнь довольно цеп­ко, переселили на верхнюю. Там- то сторожить легче. И ничего. До­ехали. Правда, Москву обогнули стороной. Оставили вагон на предпоследней остановке, пере­сели в автобус и, как говорил старшой: «Камышами, камыша­ми, и уже на коттеджах! Ни милиции тебе, ни полиции».

Три дня Олег таскал кир­пичи и цементный рас­твор, на третий в Запорожье получили сообще­ние о его гибели «при исполнении служебных обязанностей» и заголосили так, что коснулись сердца нашего героя. Тот оста­вил носилки и, как был, в забрыз­ганном цементом комбинезоне, отправился в сторону зависшего на закате солнца. Как раз туда, где о нём плакала мама.

От Москвы до Запорожья тысяча километров. Как преодолел их, никому не известно. Глав­ное, есть-то что-то надо! Помню, после войны на Украине начался голод. Вымерла почти половина нашего села. Умерла от дистро­фии наша родная сестра Аллоч­ка. Мы с братом спасались тем, что ходили на станцию. Там под­берём огрызок яблока, там добудем кусочек подсолнечного жмыха или насобираем карман окурков, чтобы обменять у сол­дат на хлеб. При этом страшно завидовали нищим, которые просили милостыню. Мы так не могли, да и не смели. Без прось­бы же нам не подавали. А вот на­шему другу Кольке Паучку - за­просто! И хлеб, и кусочки сахара, и даже консервы «Второй фронт». Что-то в Паучке было та­кое, словно он на последнем из­дыхании.

Может, это же замечали в Олеге продавщицы продуктовых магазинов? Но так или иначе, до Запорожья добрался. Вернее, до посёлка Камышеваха, что под го­родом. Дальше не пошёл. Мо­жет, энергетика города погасила все посылы, а может, здесь его ожидали сильнее? Этого не зна­ет никто.

Прошёл двадцать дворов, да и завернул во двор к одинокой женщине Юле, по мнению сосе­дей, такой же «прибацанной», как и сам. У неё и остался. Носил воду, тяпал грядки и ещё косил траву. Детей у Юли не было, зато имелся целый набор болезней, вот ими и занималась. Вычитала, что свежескошенная трава выде­ляет фитонциды, которые излечивают всё - от детородных ор­ганов до печени и даже мозгов. Правда, для этого нужно ходить без трусиков, лифчика, а ещё лучше - голышом! Что она и де­лала, смущая соседей.

Олега встретила без лиш­них вопросов. Помните, Иван- дурак заявил Бабе-Яге: «Прежде чем спрашивать, ты меня напои, накорми, в баньке попарь и спать уложи!» Юля всё сделала пра­вильно, да и сама легла рядыш­ком. Атак как Олег ничего, кроме «не помню», отвечать не мог, укладывалась рядышком месяца полтора или даже два. Наконец собралась, съездила в город, прошла врачей, а вечером по­ставила перед Олегом мусорное ведро и принялась выбрасывать в него свои лекарства.

- Это у меня, дорогой, было от печени, это от сердца, это по женской части, это от почек... Всё, мой дорогой молчун, вылечил ты меня! А самая большая радость - у нас будет ребёнок!..

Вот и вся история!