Деградация. Декаданс. Вода. Мысли вместо действий, отсутствие смысла там, где он мог бы быть... Именно такими словами проще всего охарактеризовать творчество «как бы великого» как бы классика (не путать с Алексеем Толстым, которого я считаю классиком без иронии)
Да, наше правительство за него ратует. Да, его насильно впихнули в школьные программы (и я рассказывал, почему это плохо). Но факт остаётся фактом: я считаю Льва Толстого переоценённым графоманом. И сейчас попробую доказать, почему.
1. Долго! Очень долго!
То, что у автора обычного занимает предложение — у Льва занимает абзац. Что занимало абзац — растягивается на страницу.
Да, его можно понять: чем больше выдаёшь «на-гора» текста, тем больше заплатит издатель, но всему же есть предел! Любое повествование из-за этого становится предельно скучным, затянутым и неинтересным.
Господин Лев, ну вы же книгу писали, а не дипломную работу, неужели совести не было?
2. Скучно! Очень скучно!
Как прямое следствие этого — сюжет практически отсутствует. То есть он где-то, конечно, есть, но настолько размазан по этим бесконечным страницам бесконечного «кирпича», что незаметен.
События просто перетекают из одного в другое, не имея начала, не имея конца.
3. Буржуйский язык
Если вы русский писатель, то пишите, ████, на русском!
А не на смеси французского с нижегородским!
Простите, крик души. Но когда за каждым вторым словом приходится лезть в словарь (потому что устарело, жаргонизм или малоупотребимо даже тогда), а за каждым третьим — в сноску (потому что на буржуйском) — это, мягко говоря, бесит до белого каления.
На таком фоне даже современные англицизмы меркнут, хотя и кажется, что следующие поколения к ним отнесутся так же — но мы не пишем книги, где буквально треть текста на английском безо всякого перевода!
Я считаю, что для русской литературы это неприемлемо, если русский писатель неспособен раскрыть красоту своего же языка, заимствуя целые предложения из чужого, а его за это ещё великим обзывают.
4. Унылейшая пропаганда ультраконсерватизма
Лев Толстой был настолько консерватором, что даже Церковь посчитала его излишне радикальным, с прямым и упорным отрицанием самой возможности женской эмансипации, свободы личности, демократии в хоть каком-то виде и много чего ещё.
Во многом, его можно назвать человеком даже более радикальным в этом отношении, чем иные черносотенцы.
Мы увидим, что никакой надобности нет придумывать исход для отрожавшихся и не нашедших мужа женщин: на этих женщин без контор, кафедр и телеграфов всегда есть и было требование, превышающее предложение. Повивальные бабки, няньки, экономки, распутные женщины. Никто не сомневается в необходимости и недостатке повивальных бабок, и всякая несемейная женщина, не хотящая распутничать телом и душою, не будет искать кафедры, а пойдет насколько умеет помогать родильницам
Л. Толстой, 1870. Просто как один из примеров его мЫшления.
А за его мысли о «либералах» сейчас в тюрьму сажают, по экстремизму, поэтому здесь я их приводить не буду.
Сами найдёте без труда.
И ладно бы, если бы оно оставалось вне книг: как я уже неоднократно писал, я за свободу любого слова, даже мерзкого и человеконенавистнического.
Но я не терплю, когда человек пытается превратить своё творчество в агитлисток. Когда пропаганда идей автора становится не чем-то второстепенным, а основным, ради чего пишется книга.
Мировоззрение — отдельно, книга — отдельно. И если уж решено туда вставить какую-то идеологию, то она должна быть хотя бы вставлена органично, а не врублена топором. Что, увы, у Толстого заметно.
3. Декадентские страдания, чуждые пролетариату
Давайте признаемся друг другу: все мы (ну, почти все) — носители победившей исторически пролетарской культуры. Да-да, даже интеллигенция с их хрустом булки.
И нам, нашим поколениям, все эти жуткие моральные страдания чужды абсолютно. В них нет ни конфликта, ни действия, к которым мы привыкли. Мы научены, что если есть проблема — её нужно решать, и решать быстро, а не сокрушаться над тщетностью бытия и выдумывать философские отговорки.
Книги Толстого — это книги прошлого поколения, старой морали, которые смыла в небытие Октябрьская вместе с той культурой. И по Толстому, как представителю высшего сословия той эпохи, это заметно более всего.
При этом, что иронично, его дальний родственник Алексей Толстой был куда как ближе к народу.
Более того во многом именно он заложил каноны русскоязычной литературы современной, наполненной непровисающим, непрерывным действием.
Кто я такой, чтобы Великого Писателя критиковать?
Просто обычный человек. Но ведь это-то и важно, потому что все мы, читатели — просто обычные люди.
Не литературоведы, которым за поиски глубинных смыслов платят, не идеологи, которым нечем было заткнуть брешь в школьной программе после того, как оттуда изъяли советских авторов...
Я — обычный человек. Вы — обычный человек. Мы все — обычные люди.
И у всех, у кого я когда либо спрашивал о Льве Толстом за всю свою немаленькую жизнь — мнение было именно такое, без единого исключения.
Вы, конечно, можете со мной не согласиться. Не соглашайтесь и расскажите в комментариях, почему. Или соглашайтесь и расскажите тем же, что я упустил. Надеюсь, аргументированно.
Я никогда не препятствовал и не препятствую открытой дискуссии.
• • •
Понравилась статья? Подпишись, поделись статьёй в свои соцсети
В условиях отключения рекомендательной системы рассказ о канале другим — его единственный шанс продолжить существование
