- Кто главный в операционном зале: хирург или медсестра?
- Медсестра.
- Подожди, в операционной, я имею в виду.
- Ну. Медсестра.
Тут мой мозг сломался, подождите, я же читала книги нейрохирурга, бла-бла-бла, как медсестра?
В теле пациента, в зоне действия хирурга – главный он. А всё, что вокруг – медсестра. Стерильность, инструменты, всё остальное.
Это я вдруг лицом к лицу сегодня говорила с операционной медсестрой урологического отделения. И правда, на её словах я поняла, что это её территория. Стало интереснее. А она продолжала меня удивлять, переворачивая моё привычное понимание с ног на голову.
- Медсестра должна знать и свою работу, и работу хирурга и предугадывать его действия заранее, чтоб подать нужный инструмент вовремя. (Картинка в моей голове с киношным выкриком «Скальпель! Пинцет!» развалилась на пиксели и исчезла.)
- Это потому что постоянная озвучка дальнейших действий со стороны хирурга и вопросы медсестры замедляют процесс?
- Да. И потому что, это всех раздражает. Врач отвлекается, а медсестра, которая всё время спрашивает, что, куда, чувствует себя некомпетентной. Короче, всем от этого плохо. Поэтому нужно понимать процесс и делать свою работу, держа в уме работу хирурга.
- А у тебя есть любимый хирург?
- Всегда с одним врачом работается легче, на одной волне, а с другим не так слаженно. (И тут я вспомнила детский сад и любимую и нелюбимую воспитательницу). А сейчас хирургов, с которыми я работаю стало ещё больше. Приходится изучать манеру каждого, подход, запоминать.
- А было, что кто-то умер прямо на операционном столе?
- Было. Много раз. Всех не помню.
- Серьёзно? Как у тебя получилось не помнить? Ты сразу не помнишь или помнишь, а потом забываешь?
Я, которая никогда не видела, как умирает человек, и, надеюсь, никогда не увижу, не могу вложить даже такое в голову.
- По-разному. Сначала это сильно выбивало. Приходишь домой, лежишь, смотришь в потолок. От семьи отваливаешься. Накрывает. Не хочется возвращаться. Вина. И знаешь, что ты не виновата, а всё равно.
- И что делать?
- Возвращаться. Иногда помогает шоколадка. Иногда несколько (хохочет), иногда зелёненькие 200р, иногда купить что-нибудь, и природа, природа сильно помогает. Выехать и семьёй… Бывает, что потом ребёнок заболеет и на больничный, и я отдыхаю. Восстанавливаюсь.
- А потом, как ты научилась не проваливаться в это?
Я этот вопрос задавала ей раз 5 за весь разговор. И если честно, я только на момент написания статьи стала понимать её секрет.
- Со временем. Просто не пропускаешь это через себя. На работе много чего видишь, и смерть, и болезни, и ошибки врачей.
- Но если бы не было ошибок, не было бы и успеха.
- Вот именно! – Женя тут так оживилась, что я поняла, что сказала что-то правильное))))
- Однажды мы оперировали терминального больного. Фактически он уже умирал. Онкология. Что-то с сердцем нужно было. Врачи ждали три дня хирурга для этой операции. Потому что не наш профиль. Приехал хороший, молодой врач, учился у авторитетных людей. Но профиль не наш и пациент совсем плох. Мы же урология. А тут сердце. Все медсёстры разбежались, никому не хочется в это ввязываться… Осталась я. Ну, пошли. Я, хирург, анестезиолог. Идёт операция и я вижу, ткани не анатомические какие-то, не живые. Хирург весь в процессе, так погрузился, что ничего рядом не замечает. Смотрю, не пойму что это, и тоже инструменты, то, сё. А потом взгляд на монитор – а там ничего не бьётся. Локтем другого врача, который в операционной присутствует, толкаю: «глянь на монитор», а он : «Да вы уже 15 минут оперируете мёртвого пациента». У хирурга и руки упали. Волновалась за него, думала, не сможет закончить операцию… Смог.
- Терминальные больные, которые уже живут обратным отсчётом, как с ними?
- Ну как. Никто не хочет, чтоб это случилось во время операции. Конечно. В ковидные времена много людей были с тромбозами после ковида. А это уже всё. Удаляем, они снова. Через 2 недели пациент опять у нас. И это уже всё, начало конца.
- А что делать, если тромбоз? Помирать?
- Вообще-то да. ( Я понимающе киваю, потому что мне нужен был ответ, а не этичная отмазка. Я предпочитаю правду. Какой бы она ни была) Лучше не станет. Так, чтоб прям всё прошло, закончилось, вылечили. Нет. Это постоянная и недолгая езда на операции. Если люди принимают такое решение, то получат обезболивающие, в том числе наркотические препараты и уезжают.
- А сколько они проживут без удаления этих тромбов, к примеру?
- Понятия не имею. В этом-то и сложность, и причина выгорания. Мы только оперируем. Медсестры в стационаре их выхаживают, прощаются, выписывают, а мы не знаем, что происходит дальше. Операция, и всё. Следующий.
- Ну примерно. Меньше года, месяц, неделя?
- Я честно не знаю. Прям совсем.
- А дети? Вы оперируете детей? Как это влияет?
- На хирургов очень. Ответственность зашкаливает, вырастает не в разы, в десятки раз. Однажды оперировали ребёнка, первый раз ребёнок тогда был у моего хирурга. Всё. Работаем. В какой-то момент смотрю, что-то капнуло сверху. Думаю, что это, откуда? Это же для меня, как медсестры, всё – нарушение всей стерильности, глядь, а по лицу врача пот ручьём. Так волнуется… Ну, мы закончили операцию, всё хорошо, благополучно. Но хирург сидел ещё, прислонив голову, отходил. «Да, говорил, дети – это сложнее»
- Как с вот этими эмоциями справляться?
- Хирурги должны себя контролировать. Если импульсивный, всё выплёскивается, ему хирургом быть нельзя, нужно идти в поликлинику, тут нужна выдержка. Когда я пришла на первую операцию, чувствую, плохеет, прям нехорошо мне. Пошла в туалет, смотрю в зеркало и пальцем себе в лицо «Ты здесь работать не будешь!». А потом вышла и 11 лет в операционной в этой больнице. Сейчас уже в другой.
Вот тут я и поняла два Жениных секрета: первый – решить, решить и всё тут, решить, что твоё решение работать сильнее и важнее страха, эмоций, волнения; а второй – тот, где успех на ошибках, это ведь правда, я знаю, как учитель, знаю, и поддерживаю.
- Урология – это интересно ( я тихо шокируюсь на этой фразе, потому что никогда не думаю про урологию, как про интересность), новое, увлекательное, но сложное.
- А что там вообще, в урологии ( почки удалять и камни дробить?)
- Много разного, мужские наружные органы лечим, и почки и много ещё интересного. Бывает, что мужчина в 30 и 40 лет с нераскрытой головкой полового члена обращается в урологию, даже не потому что беспокоит, а просто узнать, так ли оно. Делаем обрезание, и поправляем.
- Как? В 30 и 40? Так уже, наверное, семья и дети, и вообще, разве так может быть? Мальчишки ходят на осмотры в школе каждый год к хирургам, и перед армией в военкомате там вроде проверяют. Разве можно такое упустить? И как половая жизнь?
- /Смеётся/ А вот так, не знаю как, но уже после нас всё, как положено.
- Женя, а как же не попасть в ваше отделение? Что делать, как жить, чтобы не болеть урологией?
- Пейте хорошую воду…
- ???
- Ну да. Чистая вода. Один и тот же половой партнёр, здоровый. Ну и всё по списку, что не вредит здоровью.
- Так просто. Пейте воду. Чистую.
Честно скажу, смотрела я на Женю влюблёнными глазами. Операционная медсестра, которая умеет не пропускать через себя, которая без слов знает, что сделает дальше хирург и помогает ему, собственно, это сделать, - это круто. Это прям огонь. Уважаю, восхищаюсь.
Я всё ещё всех и всё пропускаю через себя. Собственно, поэтому вы и читаете статью. Даже сегодняшнюю Женю. Наверное, это мой кайф. Мне кажется, в нашем мире не хватает книги, которую бы написала операционная медсестра. Я бы её читала бы днём и ночью, прочла бы залпом и потом долго носила бы ощущение перевёрнутого внутреннего мира, как я это чувствую сегодня.
- Женя, ну почему мед? Почему операционная?
- Так Ирка же! Мы вместе и пошли. Куда у нас идти ещё? В мед.
А я думаю, неа, не поэтому. А потому что так очень надо. Хирургам и пациентам, чтоб в операционной 5 дней в неделю в перчатках и всей амуниции нужна Женя. Очень замечательная Женя.
Что думаете, друзья, обо всём этом? Айда в комментарии поговорим!