"Был обычный серый Питерский вечер" - с присвистом и шипением извергал из скрипучих динамиков обшарпанный SHARP, одинокой антеннкой зацепившийся за музыкальную волну. Мы вдаоëм с Саньком сидели на старых стульях с металлическими ножками в вагончике-бытовке. Наша рабочая смена закончилась, кто принимал душ, кто курил на свежем воздухе, а мы решили почаëвничать в ожидании развозки. Я вскипятил воду в стареньком, закопчëнном чайнике, кинул в цветастые кружки с кипятком пакетики чая. И теперь наслаждался отдыхом.
Сидевший напротив меня Санëк был крановщиком и весьма колоритной фигурой. На стройке все звали его Адольф из-за тонкой полоски усиков под носом.
Аккуратная стрижка полубокс выгодно подчёркивала торчащие в стороны ассиметричные уши - левое ниже правого.
Впадинами располагались щёки на узком, прорезанном морщинами лице с тонким, отливающим синевой носом. Под густыми запущенными бровями тускло отсвечивали близко посаженные, готовые в любой момент выкатиться глаза, под ними мешки - видимо предусмотрительно приготовленные именно для такого случая. Одет он был в свободно висевшую на тощем теле красную рубашку с чёрным свитером, узкие серые джинсы и пожившие синие кроссовки. Движения длинных рук и ног были размашистыми, словно этим он пытался компенсировать свою дрыщавую комплекцию. Лицо, прокачанное усердными тренировками с рюмками беленькой, контрастировало с гладкими, будто никогда не знавшими тяжёлой физической работы, ладонями. Длинные, музыкальные пальцы била неравномерная дрожь. И если бы не физиономия, выдающая вид спорта, по которому Саня имел высший разряд, да что там разряд - мастер спорта, не меньше - можно было бы предположить, что чуткие руки маэстро дрожат в предвкушении очередного грандиозного концерта фортепианной музыки.
Мы расположились за покосившимся столиком, прихлëбывая из кружек.
В этот момент в нашем мирке, ограниченном четырьмя стенами прокуренной бытовки зазвучала старая знакомая, щемящая сердце "Беловежская пуща".
Умопомрачительный голос Валерия Дайнеко наполнил душу сентиментальной, доброй грустью. И даже стены угрюмого, поникшего от однообразия рабочей жизни вагончика посветлели, стряхнули усталость.
Санëк тоже посветлел лицом, улыбнулся.
- Ромка, жди, - проговорил он.
- Щас история будеть. Про то, шо мне песня эта навеваеть. Вот кажный раз слышу еë - сразу под ложечкой сосëть и сердце заходится.
Санëк сделал паузу, прислушался к мелодии, искоса поглядел на меня. Кто бы думал, но мне стало интересно - отчего у него сосëт, а потом заходится.
Санëк отхлебнул чаю, брякнул об стол кружкой, и как дирижёр оркестра взмахнул руками.
- Слухай, Ромка. Ужо дело давно було, по молодости. Значить...это...в училище я тогда получал профобразование. Дай, Бог, памяти... Ага!
Санëк радостно хлопнул ладонями и задрал палец вверх.
-Сентябрь, значить, начало учебного года. Собрали нас в студенческий отряд и заслали на месяц в станицу. Где-то в Ростовской области. Станица Изобильная. Ага. И, Ромка, хочу тебе сказать, шо так и було, изобилия хватало за глаза.
Это Ромка, с первого взгляду видно - дома добрые, станишники тоже ухоженные, не в последних штанах ходють.
Санины ладони сплелись пальцами по змеинному и застыли. Буквально на секунду, и тут же снова расплелись.
-Попали мы, Ромка, на урожай яблок, слив, винограда. Главный инженер совхоза нам по первому же дню обзор по станице провëл. За работу рассказал. Работа, Ромка, ну чисто курорт - до обеда урожай собирать, а туды дальше - свободные люди, значить, делай шо хочишь!
Санëк залихватски ладонями простучал по своему тощему животу.
-Красотиша, Ромка, слов нема. Яблок и слив - завались! Виноград - чистый мёд!
Санëк сглотнул, и я вместе с ним.
-Станица прибранная, клумбы с цветочками, бабочки, кузнечики - ишо б мне так жить. Запахи цветошные - Шинель отдыхаеть !
Санëк резко втянул носом, будто вдыхая те самые райские запахи, руки его заломились за голову.
-Погода, Ромка, у всëм месяце стояла на отметке РАЙ. За станицей речушка, там на пещаном на пляжу мы шикарно загорали!
Его руки широким жестом описали полукруг, просвистев вблизи моего носа и едва не опрокинули чайник.
Рассказывая, Санëк покрылся багрянцем, ожил и помолодел на лицо. Валерий Дайнеко пел чудесным голосом, Санëк продолжал неосторожно ворожить руками в воздухе, а я смотрел на него. Смотрел, и диву давался - куда подевался тот мужичок с испитым лицом? Словно птица Феникс возрождался человек из пепла серой обыденности и многолетнего пьянства. Морщины разгладились, мешочки под глазами втянулись, вот и пальцы дрожать перестали. Взгляд стал чистым, глаза светом наполнились.
А Санëк, красочно жестикулируя и заражая меня радостным предвкушением чуда, вскочил с шаткого стула. Да так шустро, что у меня почти не осталось сомнений: а вот сейчас взлетит! Стул от неожиданности хрюкнул. Санëк не взлетел. Но что-то мне подсказывало - всë может быть.
- А пташки, Ромка, послухаешь как поють - и жииить хочицааа!
Он так вдохновенно это протянул, что мне сразу вдвойне сильнее захотелось жить!
-Небо, слышь, днём голубое-голубое, ласковое, - заливался Санëк, - А дивчата? Эээх, дивчата - казачки, стройныии, все при теле, кровь з молоком, - он мечтательно закатил глаза. Закачался из стороны в сторону. Потом рубанул правой рукой влево:
- По центру станицы, Ромка, дом культуры. Вот там мы танцы по выходным плясали, и кино було. Эх, знатно плясали!
Левая рука его рубанула вправо:
-А против дома культуры, надо ж, шо щас помню, магазинчик стоял, сельповский. Невысокенький такой, неприметный, а для всех важный объект, понимаешь!
Сидя в некотором оцепенении, я наблюдал за Саньком и его невероятным превращением. Перед моими глазами в плясках проплывали красавицы - казачки, при теле, все как на подбор - кровь с молоком. В руках корзины со сливами, яблоками и виноградом. Казачки складно пели:
"Твой заветный напев, чудотворный напев, Беловежская пуща, Беловежская пущааа".
И благоухая незабываемым ароматом Шанель, дивчата уплывали по ухоженным станичным улочкам за горизонт в голубое-голубое, ласковое небо.
Санëк кашлянул, улыбнулся, глаза его увлажнились, он застыл на несколько секунд. На сердце по особенному ёкнуло, на меня снизошло озарение, я вдруг осознал, что сейчас услышу что-то важное, сокровенное, то, что осталось в его сердце навсегда ярким и неизгладимым воспоминанием. В волнующем предвкушении чуда подался вперёд.
И Санëк оправдал. Он многозначительно посмотрел на меня, с размаху всадил руки в задние карманы джинсов, изогнулся животом врерёд, дёрнул кадыком, и причмокнув губами, проблеял:
- Это я к чаму. В том магазинчике, Ромка, водочку продавали "Беловежская пуща". Вот её, Ромка, мы в свободное время и кушали...
