Порядочный человек?! Может ли порядочный человек с такой ненавистью кидать ком земли на могилу своего деда, человека, который его вырастил и сделал для него все. Абсолютно, бл@ть, все!
Тогда я в последний раз видел его живым. Сегодня я, наконец, увидел его мертвым. В последний раз увидел его.
Пока закапывают, все стоят в каком-то оцепенении, но когда могильщики кидают последние комья земли и прихлопывают их лопатами, все мгновенно оживляются, начинают разговаривать друг с другом. Ко мне подходит поверенный деда и сообщает о том, что отъедет на полчаса и будет ждать нас уже в доме. Отпустив его, я сам подхожу к группе молодых сотрудников, их лица я запомнил по личным делам, благодарю их за работу, рассказываю немного о том бюро в Ганновере, в котором работаю сам, предлагаю встретиться завтра в офисе. Это нетрудно и даже, отчасти, приятно.
Потом наступает очередь «приватного» общения. Одна дама, кажется, не та, что пыталась обнять меня в начале похорон, подходит ко мне украдкой и, воровато оглядываясь, тихо спрашивает:
- Вадим, ты не узнаешь меня?
Вот только этих мелодрам мне, конечно, и не хватало!
- Сорок квадратных метров, - а я даже не знал, что в целом ворохе квитанций и счетов я ее заметил, но эта цифра проникла мне в голову и теперь я абсолютно четко вижу перед собой ту расписку. – Вы меня продали за сорок квадратных метров, - ничего другого я сказать не могу. Помолчали. Я хочу уйти, но она берет меня за запястье, мешает. – По всем вопросам опекунства обращайтесь, пожалуйста, в суд. Только для начала найдите хотя бы одну квитанцию о выплате алиментов на содержание несовершеннолетнего. Или хорошего адвоката.
- Ты стал таким же, как и твой отец, - женщина приготовилась плакать.
- Я хуже отца! – говорю я, освобождая руку. – Я такой же как дед…
Отходя от нее, я на всякий случай пробегаю глазами список лиц, допущенных на мероприятие. Убедившись, что ее в этом списке нет, отмечаю для себя, что служба безопасности работает из рук вон плохо.
Похож ли я на отца? В сущности, я не могу знать ответа на этот вопрос. Просто потому, что не знал отца. Я видел его слишком редко и слишком часто вместе с дедом, на фоне последнего отец был лишь бледной сутулой тенью. Но где-то когда-то он, наверное, бывал и другим. За что-то же полюбила его такая женщина как Лара! И вот того, другого, я ни разу не встречал.
Хотел ли бы я с ним познакомиться? Теперь уже нет. Когда-то давно, в десять лет, когда ждал его на выходные в деревню… Тогда у меня было такое чувство, что поняв его, я пойму весь мир. Позже, уже после его смерти, думал, что узнав его тогда, смог бы лучше узнать себя. Сейчас я знаю себя достаточно хорошо и в сравнении с прочими кровными родственниками не нуждаюсь. Даже наоборот, я боюсь этого сравнения! Ни отец, ни дед, положа руку на сердце, не могут быть хорошими примерами для подражания.
Но лучше ли их та женщина, которая теперь хотела дополнить список моих долгов? Моральных, да и финансовых, судя по всему. Отца, может быть, и можно было бы пронять апелляцией к совести, воздаянию, добру и злу. Дед же мог расстаться с деньгами только под воздействием более веских аргументов. А я к тому же еще и немец, вместо револьвера в любой непонятной ситуации я хватаюсь за букву закона.
Может быть, такая привычка поможет мне в этом доме.
По возвращению в особняк я первым делом посещаю уборную. Пожалуй, в этом и не нет какой-то острой физиологической потребности, но психологическая определенно имеется. Мне необходимо побыть одному. Хотя бы на пару минут отделить себя от толпы, побыть в тишине и одиночестве.
Я открываю оба крана и, погрузив в воду руки, внимательно наблюдаю за струйками воды. Потом выключаю воду и смотрю на россыпь капель, запутавшихся в волосах. Когда-то я очень стеснялся своей волосатости, теперь она меня забавляет. Капли собираются вместе, тяжелеют и скатываются с моих рук. Это могли бы быть руки художника, любимца женщин и счастливого человека, но в итоге это – руки дельца, днями напролет они стучат по клавишам компьютера, считают деньги, а если и ласкают женщин, то абсолютно случайных и совершенно точно нелюбимых.
Те, что остались за закрытыми дверями, продолжают свои разговоры. Они, наверняка, точно такие же, как и на других подобных сборищах. Все они сводятся к тем двум вопросам, которые когда-то давно задал мне мой приятель: как чувствуют себя сейчас и что будут делать в дальнейшем те, кто понес потерю. В случае с дедом список потерпевших неоднозначный и больше всего нуждается в обсуждении.
Родни у него нет. Может быть, когда-то она и была, но за долгие десятилетия трудовой деятельности как-то сама по себе исчезла. Жена умерла, невестка сбежала, сын погиб – тут была такая история… (и дальше шепотом, чтобы иметь возможность когда-нибудь потом, при случае, рассказать эти или другие подробности еще раз). Остался внук и наследник. И еще… По залу плывет не имя – шорох, который так и не может обратиться в слова.
- Простите, я не готов при посторонних обсуждать членов своей семьи, - отвечаю я, когда один из моих собеседников слишком близко подбирается к этой теме. Отвечаю и ухожу в уборную, потому что все это действо, которое больше всего напоминает мне театр теней, становится совершенно невыносимым.
Как в те дни перед отъездом в Мюнхен. Мы возвращались молча. Лара несколько раз хотела что-то сказать, но я перебивал ее и между нами вновь повисало молчание. Только когда мы уже приехали, вошли в дом, в коридоре я спросил:
-Ты знала? – она кивнула. – Ты всегда знала? – еще один кивок.
Я вошел в свою комнату и прикрыл за собой дверь. А через пятнадцать минут вышел вместе с рюкзаком и вернулся только ночью, 2 января.
Где я был в эти дни? В разных местах. На новый год нетрудно найти себе компанию. Я встретился со своими друзьями из художки, может быть, не самыми близкими, но самыми подходящими для сложившейся ситуации. Рассказывать ничего не пришлось, никто не хотел ничего знать – все хотели праздновать, пить и кутить. А у меня были деньги.
Как порядочный человек я, конечно, себя не вел. Наоборот, в один из тех дней я впервые проснулся не один. Притом, что был совершенно не в состоянии вспомнить ни имени «счастливицы», ни каких-либо других подробностей произошедшего. Никто другой, включая даму, не обратил внимания на этот мелкий инцидент, ну и я тоже решил не заморачиваться. Особенно после того, как нашел в кармане джинс бумажку, которую смог опознать как упаковку от презерватива.
Следующая ночь тоже была скрашена какой-то нимфой…
Но второго числа я был дома. Вымылся как следует и собрал чемодан. На столе в кухне лежали мои билеты, телефоны встречающих, документы на обучение и на жилье, наличные деньги и банковские карты. О чем бы я ни подумал, все уже было предусмотрено и подготовлено. Мне не зачем было стучать в закрытую дверь чужой спальни, а сама она так и не открылась.
В восемь утра за мной пришло такси, я уехал в Мюнхен и прожил в нем первые годы как в театре теней.
Так что у меня есть опыт.