Одинокая женщина желает познакомиться
У меня хватило ума на то, чтобы в некоторых
периодах своей жизни допускать глупости
Ф. Раневская
И ещё… Автор без всякой иронии искренне
сострадает всем фригидным и импотентам.
«Одинокая женщина желает познакомиться…» Она расклеивала объявления на столбах… В советское время знакомиться одиноким было стыдно. А ведь женщина принадлежит мужчине в любые времена! А если она не наполнена любовью и изнывает из-за её недостатка? Куда расклеивать объявления?
С объявлениями у меня не случилось. Случилось с сайтом знакомств. Начнём? Мужчина будет ни один – я же не бедная!
Николай. Коля…
Отмотаем назад. Много в воспоминаниях и тяжело в ощущениях. 5 февраля утром мой муж ушёл в гараж за машиной и никогда больше не вернулся! Никогда… Ни 6, ни 10, ни в мае! Всё закончилось там, в гараже. Он сгорел! Вместе с машиной, гаражом и нашим будущим. От него осталась боль, потом осознание огромного, непережитого горя и ожидание скорби. Но на нею, похоже, у меня не остаётся времени. Так сказала моя двоюродная сестра. Чётко и однозначно!
Коля приехал в назначенное время. Издалека я увидела маленького мужчину, протирающего лобовое стекло. Села к нему в машину. Поехали за город – берег реки, поле, грязь, конский навоз, рельсы. Стремительно вверх, сильно вниз, глубоко колёсами, рывком в сторону, нежно вдоль реки и чуть – чуть у самого края. Сука! Покачиваясь взад и вперёд на автомобильных сидениях, смотря в глаза друг другу, облизывая сухие губы, потирая влажные пальцы! А то! Это случилось, конечно же, с нами буквально через пару дней и… превратилось в рухлядь! В первый, боже упаси… Во второй он приехал с конфетами, совсем простенькими, батоном, лимоном (я люблю лимоны – из них можно сделать вкусный чай или лимонад, а можно съесть целиком, с сахаром или без). Он приехал! Ужинал, пил чай, смеялся, пересел на диван, позвал меня, брал за руку, гладил, снимал кофту… Сказал, что дома уже не ждут… Зарождались не какие-то обрывки зрелых потных отношений двух одиноких людей, а что-то ладное. Конечно же, была ванна с пеной, а не быстрый душ. Махровое полотенце. Цветные короткие трусики. Но вот носки около туфлей в коридоре как-то напрягали. Не сразу. На пятый, шестой день встречи. Они никак не заносились в комнату. Они ждали. Ждали возвращения домой. Тогда я ещё не понимала, а Коля понимал, что мы встретились в момент моего горя. А когда ты испытываешь настоящее горе (у меня самое настоящее!), тогда пытаешься что-то сделать другое! И не понимаешь – друг или возлюбленный станет хуже предателя! А он обязательно станет! Даже после того, как он разводил твои ноги в стороны и забрасывал их на плечи, чтобы с одного рывка попасть в тебя. А ты раскрывалась ему навстречу и давала свободно войти. Даже после того, как изливал в тебя сперму, а она от избытка чувств выплескивалась через края! Блядь.. Даже после того, как ты расскажешь о том, как погибал твой муж, как ты умирала на полу несколько дней. Даже после того, как Коля возродил тебя к жизни. И даже после того, как он расскажет свою историю жизни о жене, которой не стало после операции на сердце, когда моросили и моросили нудные сентябрьские дожди. И он оказался полным неудачником в попытке дважды! Разбиться на машине. Ах, ах! Очень трогательная история! Почти как моя! Но моя-то лучше, она свежее! Она ещё нарастает! И моросящие дожди, и дважды как дважды два обязательно случится! Но впереди!
А пока случились прямо великолепные дни. И третий стал лучше четвертого, а четвёртый – пятого. А сразу казалось наоборот. И в третий день серебряная цепочка опускалась и опускалась на мои груди. И под ритмичное, годами отработанное движение, немного вдавливающее мою попку, дыхание пыталось подстроиться в такт, в ритм этой красивой ебли… И закрывались глаза. А зря! А на четвёртый день тело всё ещё было моим, но влагалище, сука, его! Но ведь, отдав его, не всегда теряешь себя! И дни перестали лететь – они уныло переползали из среды в четверг, из четверга в пятницу. Стоп! Однородных членов больше не будет. Вернее, членов никаких больше не будет. Выходные остались – встречи закончились. И ужины с рыбой и мясом, с выспрашиванием рецептов, с горячими блинами и картофельным пюре, томившимся под одеялом в ожидании Коли. С заваренным чаем и сладким пирогом. Да ладно! Мир не без добрых людей – кто-нибудь тарелку супа на ужин предложит…
Кажется, что последняя запись о встрече удастся тебе лучше всего. Но, увы! Он исчез так же моментально, как и появился. Успела ли я насладиться красивым сексом, испытала ли радость самовыражения? Но для того, чтобы насладиться чем-то, надо себя к этому подготовить. Можно ли к чему-то готовиться в состоянии полной скорби и отчаяния?
Он просто растворился в майском, одурманенном черёмухой и нежно-зелёной листвой воздухе. Его не стало… А ведь и к лотку уже был приучен.
Теперь ложку дёгтя. Низкий рост, пальцы в наколочках после пионерского лагеря (два с половиной года – в 17 лет!) И зачем он мне об этом? По-моему, на третий день. Практически самый лучший. И руки тогда держал у себя на груди. И локонами волос пробовал задушиться, чтобы остаться у моего левого бока. Не задушился. Знал, сука, что будут ещё суббота и воскресенье. А я не хотела знать. Он был маленький и любил меня кусочками: шейку, титечку, одну, потом вторую, животик, ножки, ручки… От этого я не складывалась у него в цельный образ. Даже если бы он встал на стул, то не стал бы выше. И ещё больнее. Все дни одни и те же джинсы одиноко, однобоко лежали на моём диване. Каждодневныые протёртые джинсы смотрели на мои духи, купленные мною за десять тысяч. Что-то ещё?
Серёжа.
Серёжа естественно тоже приехал в назначенное время. Не очень новая, но очень чистая машина. Высокий, худоватый, некрасивые руки – они какие-то непропорциональные телу. Села к нему в машину. Он начал: «Мы взрослые люди и разговаривать будем по-взрослому. Мне нужна постоянная женщина для встреч. Только моя. Никакого мужа». И стало абсолютно очевидно, что наша не начавшаяся любовь кончится ещё не скоро. Он привяжется ко мне и меня привяжет к себе. Ежевечерние ужины, секс, разговоры, чтение книг, иногда прогулки. Как освободиться от этих пут?
Через несколько дней, выдержав первый приличный срок, мы встретились с перцовкой и огромной шоколадкой. Прелюдия была соблюдена. И мы перестали думать о простом и стали о заветном. Он входил в меня снова и снова. Размашисто и вольно, как в свою. Целовал в губы. Боже! Как он целовал! Чуть-чуть касаясь нижней губы и полностью захватывая верхнюю, потом наоборот. Потом захватывая обе. И так влажно, сочно перешёл на мои руки и плечи… Я таяла под ним. Расплывалась. А он одним рывком прижимал мой живот к своему, и я чувствовала его упругий член на своём лобке. И он переворачивал меня на бок и захлебывался в русом фонтане волос. Насаживал на себя - две безвольные груди взлетали вверх с плотными упругими сосками. Трепещущий лобок, не отставая, следовал за его пахом, не позволяя вынуть из моих глубин…Начинала скрипеть кровать, и это было так кстати! Мы соединялись в ночную симфонию и кончили одновременно. Как прекрасна была моя поза сверху на вытянувшемся на кровати Сергее. Вольная и гордая, она обозначала силу жизненного женского начала вопреки безликим условностям светского общества. И комната наполнялась наготой наших тел – пространство было открыто и свободно.
Под утро наши потные тела, прилипшие друг к другу, мирно сопели на белой простыни – рука в руке…И уже сухими губами прицельно в шею и в плечи поцелуи благодарности. Мы ведь с ним были вдвоём: мужа уже не было. Не было никого в ночном, наполненном нашим дыханием воздухе. Моя жизнь становилась радостной и неодинокой, потому что наши тела были вместе. Но я открыла окно…
Саша.
Саша вошёл сначала в мой телефон. Конечно же, это я его вошла. Он окрутил, одурманил меня словами, просто забросал ими.
- Соски торчком! Клитор пятачком!
- ???
- Ну, не видел, как у тебя там…
- Как у всех.
- А ты видела?
- Предполагаю в силу своего умственного развития…
- Ну не роняйся про развитие.
- Ну не буду.
- Айкью выше среднего! Думаю, и клитор такой же!
- Я не знаю, какой средний!
- Средний – это рисовое зернышко. На ночь-то оставишь?
А потом он отдёрнул тюль и, устремляясь в ночь, прочитал Цветаеву:
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может — пьют вино,
Может — так сидят.
Или просто — рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!
Крик разлук и встреч —
Ты, окно в ночи!
Может — сотни свеч,
Может — три свечи…
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
Саша вошёл в мою жизнь налегке: в летней сероватой футболке и светлой рубашке в клеточку, оставив позади, в своём жизненном рюкзаке, три несчастливых брака с учительницами – где он нашёл стольких учительниц, их в школах не хватает! – и дочь-детёныша. Он называл меня «феей бала», «капушей», «давай ты завтра без штанов» (в смысле в платьишке). «Мы всю жизнь играем: кто - в поддавки, кто – в козырей». «Карт- бланш для девочки - это тоже важно». «Утро надо начинать с минета, а не с монитора». «Это бессПорно»… Про Сашу надо писать с напором ещё большим, чем про Колю. Саша – мачо, он создан для секса. Как говорит моя сестра, и свистит громко, и летает высоко. Так, после куннилингуса он всегда вкусно облизывал свои пальцы и осущал меня до последней капельки! В куни ему не было равных! Но писать про него с напором не получается, потому что в первых двух случаях шла охота на волков, а сейчас я поостыла.
После смерти мужа мне нужно было найти какое-нибудь хобби – все мои подружки наперебой твердили про это. Например, вязание, вышивание крестиком, разведение комнатных цветов на подоконнике. Проблема в том, что я вообще все хобби терпеть не могу! Я могла бы стать хорошей хозяйкой, любящей сестрой, заботящейся бабушкой…. Но опять это вечное «но»! Объясняю. У Дины Рубиной есть рассказ «Нормальный творческий процесс, или «На черта ты припёрся?». Так вот, когда писательницу спросили, какое место занимает литература «в иерархии дел и обязанностей», она ответила, что «примерно то же, что печень в организме». К месту вспоминается стандартный случай при вскрытии больного : «Да. Мог бы жить да жить. Сердце абсолютно здоровое, печень подвела». Это я к тому, что завела я себе одно хобби, но печень не позволяет!
Между прогулками по Набережной и постелью я отметила в Саше некоторые хорошие качества, которые не замечала у других. Наверное, я стала счастлива в своей несчастной жизни. И Саша распознал во мне наступившее счастье и, замахнув пару стопочек, завёл рассказ о себе. Во-первых, он ни за что не верил в счастливое устройство мира. Он говорил наподобие этого: «Человек может родиться в дерьме, бухать и чувствовать себя счастливым только потому, что его жалеют люди». Во- вторых, при его резкости, граничащей с жестокостью, мы прожили с ним душа в душу до позднего десятичасового утра. В-третьих, он считал себя человеком абсолютно свободным: свободным от обязательств, людей и даже от работы – он находился «в творческом отпуске». Причем почти год. И его это никак не угнетало. Он занимался обустройством собственного дома, в котором не собирался жить из-за его огромных размеров. Он мечтал продать дом, купить что-то поменьше, причём две жилплощади – одну сдавать и жить на эти деньги. Но когда сильно мечтаешь, можно домечтаться ого-го до чего! Вообще, в молодости Саша был красавчик. Сейчас появились признаки старости. Старение красивого мужчины гадко! Голубые глаза остались, а вокруг них отменные отёки и глубочайшие морщины.
Рывком, рысью он придвинул к себе. Захватил мои губы, не дав глотка воздуха ни до поцелуя, ни после. Ласкал мой язык своим. Я раньше думала, что когда в книжках пишут: она задохнулась от поцелуя – это фигура речи. Но Саша не оставил мне воздуха, он просто поглотил меня, втянул в себя. А потом просто бросил на кровать лицом вниз! Боже, как было страшно! Я не приемлю анальный секс! Саша стянул со спины халат и стал целовать спину, резко развернул, уткнулся лицом в груди, несколько раз вдохнул запах духов, теплого тела. Он категорически не пустил меня в душ! И стал постепенно снимать с меня одежду, естественно швыряя её на пол. Как ещё мог поступать мачо! И следующая его фраза: «Ты знаешь, как совокупляются тигры?» Конечно же, я ответила: «Похоже, сейчас узнаю». Сначала было куни, тысячные поцелуи всего тела и только потом я увидела его член. Увидела, он хотел этого. И когда я , истекая соками, ждала всего, что угодно, он грубо вошёл в меня! Потом он вынимал член и входил чуть-чуть, понимая – всё самое чувственное здесь, около клитора, а не глубоко, как думают многие. «7:0 – Аргентина:Ямайка!» - Саша считал мои оргазмы! У меня появился мой личный тигр!
Алексей и не только…
Кода дни мои ещё не были так ветрены и наполнены любовными событиями, я гуляла с Лёшей. Вообще, с него нужно было начинать. Романтическая прогулка по Набережной. Яркий, солнечный день, самый первый, когда я сняла шапку. Он держал меня под руку и читал стихи. Неважно, какие! Дело было не в стихах, а как мы шли! Бок о бок, смеясь, по-юношески заглядывая в глаза друг другу. После ухода моего Юрочки я совсем разлюбила пирожные... Не до сладостей! Я ведь осознанно поняла, что смерть – реальность! Лёша купил себе два огромных нежных пирожных (я отказалась) и дал мне свою ложку. Как я их уплетала! Он сидел напротив и потягивал смузи, вытирая мне рот своей салфеткой. Потом мы перебегали дорогу прямо на красный свет!
И опять мои «но». Сидя за столиком в кафе напротив Леши, я думала, какой он чистый, и романтичный, и живёт с мамой, и сыну помогает. А когда у меня уже были и Коля, и Серёжа, и Саша, я думала, какой он несчастный: и чистый, и романтичный, и живёт с мамой, и сыну помогает. Нет. Они не сделали меня мудрее и чище (смешно!), они помогли мне прожить определенное время моей жизни, без выводов. Я не стала по-другому раздвигать ноги, целоваться в рот и лежать на кровати. Однозначно.
Я обожаю Гоголя. Недавно перечитывала в силу профессии «Мёртвые души», Чичиков в гостях у Коробочки. «Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шинишки, приглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было…» Шедевр! Надо гуглить – половина слов исчезла из употребления. Так вот Гоголь был человеком глубоко верующим благодаря воспитанию матери. И после паломничества в Святую землю он написал: «Был у Гроба Господня, а лучше не стал». Я думала, что Лёша наполнит меня романтикой апреля, и стихи Окуджавы, блядь, вывернут наизнанку моё отягощенное горем сердце. Думала…А оказалось, что можно плакать навзрыд и восхищаться, а потом встать из-за стола, одёрнуть юбку и вовремя пойти на работу, в смысле просто уйти от Лёши. Ведь тогда я ещё не знала, что мужиков тоже можно таскать по постелям. А ещё я не понимала, что ушёл Игорёшенька, а кое-что без него всё-таки осталось. И наступившая без него весна – абсолютно не нужна, и тем более лето. В моей жизни осталась работа, несколько подруг и тихие вечера. А потом поняла, что моя жизнь наполнилась работой, несколькими подругами и тихими вечерами. Блядь, как бывает!
Алексей много работал – он изготавливал из дерева наличники, мастерил табуретки, лавочки. От него пахло стружкой, не вкусно, как-то обычно пахло.
У него был модный спортивный костюм и старая машина. Он, как бы оправдываясь, говорил: «И откуда люди берут деньги на дорогое авто?» Откуда-откуда? Оттуда! Алексей напоминал мне мальчика из моего кострового пионерского детства. Намекая на секс (ему ведь было 49!), он, подхихикивая, добавлял: «Сегодня пятница – развратница!» Я же делала вид, что не понимаю, о чём… Ведь так поступали советские школьницы из моего пионерского детства. Заниматься с ним сексом – полная нелепость. Это то же самое, что после шоколада поесть хрена. Или вообще чего-нибудь поесть. С Лёшей мы много гуляли. Я для этого красила ногти, завивала кудри. Мне безумно нравилось. Безумие – это ещё не самое страшное… Я не хотела видеть Лёшу с собой как огромный член или вечно пьющий пиво рот. Я хотела видеть его как поэта. Но он тоже пробовал поднимать ногу и мочиться на угол… В наших отношениях не было ни глубины, ни широты, но средства, выбранные для них, не были убоги: прогулки, ручки, стихи. Может, проблема в том, что он не был редкой птицей. Или всё-таки отсутствие секса?
Всё в мире подвластно интеллекту- значит, поправимо и изменчиво. Генри Миллер в «Тропике Козерога» писал: «Делай, что хочешь, но пусть сделанное приносит радость. Делай, что хочешь, но пусть сделанное вызывает экстаз. Когда я повторяю эти слова, в голову мне лезут тысячи образов – волк и козел, паук и краб, сифилис с распростертыми крыльями и матка с дверцей на шарнирах, всегда открытая и готовая поглотить все…»
Моё прошлое полностью принадлежит мне. И теперь я могу менять его как захочу.
Паша
Время пошло вспять… Паше 42! Боже мой, идеальный возраст для всего! Он звал меня «милый котёнок». Паша расширил информационно-сексуальное пространство: он любил прелюдии перед встречей.
- Давай сегодня начнём уже с груди, - любил говорить Паша.
-Я захватываю своими губами левый сосок твоей груди, чуть втягиваю в себя и с напором облизываю. Потом правый…
- Давай, переходи дальше…
- Я опускаю голову ниже и упираюсь в малыша…
-Что сразу в малыша!
- Хорошо, в большиша!
Когда мы с Пашей выключали свет, то заплаканная Аленушка у пруда на картине превращалась в какую-то распутную… И волосы и руки смотрелись по-другому. Видимо, Паша действовал не только на меня. Однажды он пришел, а следом приехала подружка из Саянска. Мы спали втроём в одной квартире, но в разных комнатах. Паша, сука, не ушёл! У него не было машины – он её продал! Отсутствие машины передаётся по наследству! И как назло именно с ним хотелось ехать, сидеть в машине, целоваться, вздыхать в таинственном мраке ночи. Блядь, именно с ним.
Валера
- Доброе утро, дорогая! Как спала! Самая любимая и желанная женщина на свете...
- Сам то как?
- Я уже на работе. Зарабатываю денежки тебе на красную машину… У меня отличная зарплата и пенсия по инвалидности…Я воевал в Афганистане. Был в плену. У меня вместо ноги протез. Когда Ибрагим притащил меня с поля, нога уже начала гнить. И он, недолго думая, хуякс… Очнулся уже без ноги…
- Это ничего, милый мой. Главное, ты жив.
- Главное, чтобы ты у меня жила! Я всё-всё для тебя сделаю!
- Как твоё сердце? Какой пульс?
- Моё сердце любит тебя. Всегда будет любить. Ты моя богиня.
- Я скучаю по тебе. Сильно скучаю.
- Я позвоню по видеосвязи?
- Нет. Я чищу перышки..
- Любимая, я сам их буду тебе чистить. Каждое утро. Я хочу засыпать и просыпаться только с тобой. Я буду целовать тебя в красивые глаза, в нежные губы, в бархатные щёки. Я никому тебя не отдам. Никогда…
Я перестала быть хуеманкой и читала его сообщения. Одно за другим. А они сыпались и сыпались и так сладко ложились в мой Ватсап рядышком. Они лежали прочитанные миллион раз, вслух и про себя, подружкам и сестрам. Да, Валера рассказывал про братьев, с которыми воевал. Как выкупали его из плена. Его, российского офицера! Сообщения читались в мягкой постели на пуховых подушках, в кресле перед телевизором, в автобусе, за письменным столом поздней ночью, утром за кухонным столом, в обед на работе. Каждую минуту, нет, секунду моей жизни он был со мной. Был бы, если бы захотел… Я знала всё про детдомовское детство, про мать-алкоголичку, про Суворовское училище, дедовщину, предательство жены. Я жила его вздохом, его шагом, голосом с хрипотцой. Боже, как я жила! Он построил мне огромный дом на берегу моря: три спальни, гостиная, кухня с верандой. Мы разбили газон, в центре поместили беседку. Осталось самое приятное – наполнить его мебелью, картинами, книгами, коврами, милыми безделушками. Вдохнуть жизнь в каждую комнатку, спаленку, зажечь огонёк в каждом окошечке и жить… Мы наполняли нашу жизнь будущим!
А потом он пропал… Просто, однажды в пятницу, в пять вечера. Он не написал ни единого сообщения. И не позвонил. Тогда в ход пошли все средства: я звонила сама, отправляла сообщения, ходила к гадалкам, очищала дом свечами, плакала, пила заговорённую воду. И я пришла к Нему… Нет, я не пошла в церковь – беседовала с Богом напрямую, просила знаки, подсказки, стояла на коленях, читала Отче Наш. Не за себя просила – за него, за нас. И знаки появились. Однажды утром на автобусной остановке ко мне подсела светлая старушка и стала читать Молитву примирения: «Небесный Отец, я верю, что Иисус Христос пришел в этот мир, чтобы я смог примириться с тобой и начать жить новой жизнью, для которой был рождён. Прошу Тебя простить все мои грехи и дать мне настоящую свободу, радость, мир…» Я стояла перед иконой Божьей Матери и читала. «Всё питало и всё от всего зависело, а потому шло своим единственным чередом, и следовать этой логике было бы так же естественно, как вообще жить – рождаться, взрослеть, размножаться и тихо уходить в сытную, всех питающую землю», - так просто у Марины Степновой в её «Саду». Вот стоило бы совсем отказаться от суетности и суеты. Но как без них в нашем людском мире?
Валера жил большим ребенком, когда залезаешь в мамин шифоньер, раздвигаешь её платья и садишься на сложенные вчетверо пикейные одеяла, упершись ногами в бабушкину швейную машинку. Потом закрываешь дверцу – и тебя нет!
Я больше не строила глазки, не записывала на телефон голосовые сообщения с голосом, как ручеёк, перестала целоваться и разлюбила вкусное. Я стала почти мученицей: тогда с потерей Игорёшеньки я была мертвая мученица, ведь я умерла в феврале на горячем горящем снегу, где остался запах бензина, сгоревшая машина и ни одного живого следа моего любимого. Умирала на полу перед иконой, металась по церквям с сестрой, голосила, хрипела, дичала, стонала. Он слышал, слушал, молчал и распорядился по-своему. Чтобы не обременять, освободил… А сейчас я стала мученицей живой! Проговаривала слова молитвы, делала паузы, слушала себя. Слышала. Есть почти перестала. Так, кусочничила. То чёрным хлебом с сыром, то пирожком с капустой, то рёбрышком свиным. Но ведь нельзя же потерять сразу двух! И поэтому я выходила на балкон, опрокидывала рюмку горькой, закусывала чесночным огурцом и возвращалась в пустую квартиру. Не плакала. Я входила в свою квартиру, где всё было привычно и счастливо: шикарный диван, купленный в дорогом магазине, фарфоровый чайник, библиотека, огромное зеркало-картина. И это всё было здесь и сейчас и никуда не пропадало.
Я долго сидела, пережёвывая спелую черешню, смотрела на свои красивые ноги – и приняла решение!