- Мне шестнадцать, - говорит она вечером. Мы уже поели и она давно убрала со стола. Я сижу в кресле, она сиротливо трется рядом, очевидно не зная, куда себя деть: – Мне говорили, что в Германии работы много, что всем няни нужны. Но я уже полгода здесь, а в няни меня никто не берет.
- Зато другую работу предлагают часто, - отмечаю я без всякого сарказма. Она кивает. – Чем твои родители думали?! – она молчит. – Что с твоими документами? С кем ты живешь? Какой диплом у тебя есть? Хотя бы среднее образование что ли?!
Она начинает плакать. Конечно!
- Успокойся. Давай обсудим все по порядку. Богатого немца найти можно, но только это не я и не те ребята, которые ищут няню без документов. Среди таких ты, скорее, психопата какого-нибудь найдешь… - или уже находила, если к дверям поближе держишься… - Богатые немцы - старые, как твой дедушка, - я задумываюсь. Пятнадцать лет! Твою ж ты! Самому бы не сесть! – Или даже старшее. Где ты его будешь искать? На каком языке говорить? Я не представляю…
- А почему я не могу остаться с тобой? – она смотрит на меня так, что хочется мгновенно и громогласно утверждать обратное.
- Я же тебе объяснял. Я – бедный. Твоя красота и молодость для меня не ценность. Мне надо, чтобы ты зарабатывала как я… И всем остальным, кто тебе понравится, тоже! - она хочет мне что-то возразить. Но я не даю ей сказать: - А те, которые будут утверждать, что это не так… - как бы тактичнее выразиться. Материться при ребенке, наверное, не очень правильно.
Мы молчим. Разговор затянулся. А мне завтра снова рано вставать…
- Домой я не поеду! – заявляет она решительно.
- Тогда учись! Учи язык, осваивай профессию!
- У меня денег нет. Да и документов тоже… - она решается и пристраивается на подлокотник моего кресла, обнимает себя моей рукой. Мне остается только сделать этой рукой одно неловкое движение – она сползет мне на руки и я ее поцелую. Поцелую, ну и дальше по списку. До самого утра. От этой, шальной, мысли я каменею.
- Завтра принеси мне все документы, которые у тебя есть. Я посмотрю, что можно сделать, - осторожно встаю с кресла. Ухожу в свою комнату. И даже дверь закрыть на замок не ленюсь!
Утро начинается с того, что я звоню Юрию. Последняя рабочая неделя движется к концу – на работе делать совсем уже нечего. А у него как раз обед.
- Кто у вас там на семинар собирается? – интересуюсь я.
- Не знаю, у нас пока все в формате слухов, официально не говорили ничего. Может, на корпоративе скажут…
- А корпоратив когда?
- Числа 27 не раньше. Нас тут начальник заграничный, похоже, без каникул оставляет…
- И вы его все за это коллективно теперь не любите?
- Не любим – это очень мягко сказано… Все говорят, что и командировка липовая, только бы сейчас народ не разбежался. А как проект сдадим, так и забудут все про нее…
- Слушай, но косяки – ваши, не я же их придумал?!
- Да подрядчик специально не принимает, как ты не поймешь?! Чтобы денег с нас стрясти…
- Может быть, ты и прав, - говорю я медленно. – Но давайте сначала попробуем решить дело в рамках закона, а потом если что, всегда успеем сделать как обычно, правда?
- Ну если у тебя деньги лишние есть, почему бы не попробовать…
- Ты на семинар-то собираешься? – говорю я, чтобы сменить неприятную мне тему.
- Да собираюсь… – тянет он неохотно. – Моя меня уже замучила, чтобы ее взял. Разводом грозит…
- Мда, сложно прокачивать корпоративный дух в стране с такими крепкими семейными традициями! – мы оба смеемся, но как-то не очень весело.
***
Утром сочельника меня будит интересный звонок.
- Я у твоего дома. Выйди – надо поговорить! – голос звучит холодно и тревожно.
- Ты ведь в курсе, который сейчас час? – в ответ в трубке звучат какие-то нечленораздельные ругательства. Я окончательно просыпаюсь. И начинаю уже даже что-то понимать. Пока, правда, не все, но то, что реагировать надо предельно осторожно, я уже чую: - Понял, понял. Выхожу!
Ужиком выскальзываю из спальной в зал – там, на диванчике мирно сопит наревевшаяся всласть Марианна, она, очевидно, твердо вознамерилась остаться. Я не могу не остановиться на мгновение, чтобы посмотреть на ее сон. Но долго стоять над ней неконструктивно – ходить становится очень неудобно. А идти надо – кто знает, что взбредет в голову той, которая караулит под окнами.
Я выхожу на крыльцо. Она сидит в машине, прямо передо мной. Дверь открывается – я сажусь в машину и с удивлением смотрю на нее, мою коллегу, Ханну:
- Ну что у тебя?
- Деловое предложение, - заявляет она холодно. На меня не смотрит. Вообще всем своим видом демонстрирует, что один мой неправильный ответ – и она взорвется на этом самом месте.
- В 7 часов утра?!
- Вы, русские, всегда долго спите. Потому и просрали все на свете…
«А вы зато войну проиграли». Так и крутится у меня на языке. Но я молчу. Не в моих правилах обострять межнациональные конфликты. Да и к драке с женщиной, в машине, в 7 часов утра, в сочельник, меня жизнь не готовила.
- Что у тебя стряслось? И чего ты от меня теперь хочешь?
- Ты один на эти праздники? – я думаю о спящей Марианне и от того еще энергичнее киваю. – И планов никаких нет?
- Я не понимаю твоих вопросов, прости.
- Поехали со мной на Балтику?!
- Чего?!
- Номер оплачен. Ресторан тоже. Интим, какой-никакой, гарантирую. Поехали!
- Женат? – наконец доходит до меня.
- Курва! – она улыбается настоящим звериным оскалом. Я кладу свою руку на ее. – Поехали, а?...
В конце концов, что я теряю? Пара приятных ночей без каких-либо обязательств. Двухсоткилометровая дистанция от оккупированной Марианной квартиры. Стопроцентная защита от встречи с Рене и ее очередным. Все, как я люблю, и так, как мне бы хотелось сейчас больше всего. Даже на брони номера, кажется, удалось сэкономить. Максимальные расходы – бутылка водки для меня или для дамы. В зависимости от того, кому из нас не хватит романтического настроя.
- Подожди пару минут – я хоть рюкзак возьму, - я этими словами я выхожу из машины. Дома закидываю в рюкзак пару теплых вещей. Оставляю записку для Марианны. Ну и купюру разумеется – у них тоже должен быть праздник. С противоречивыми чувствами стыда и облегчения выбегаю из дома – свобода!
- Пусти меня за руль, - говорю я Ханне. – Ты сейчас водитель ненадежный. Будешь сегодня штурманом работать.
Она соглашается и мы трогаемся в путь.
Мы часто ездили на машине с Ларой. Я хорошо помню наши поездки. Хотя уже не помню, куда мы могли так долго ездить. Или это просто от того, что в детстве время воспринимается иначе. Не знаю… Она была за рулем. А я на переднем пассажирском месте за штурмана. Потом, когда я уже стал старше, она нарочно выбирала какие-то безлюдные тропы, чтобы дать мне порулить. Это было несложно – у нее был автомат. Но она, наверное, все равно немного опасалась – вид в эти моменты у нее был очень сосредоточенный, напряженный. Я эти поездки, конечно, очень любил. Но даже если не за рулем, все равно мне нравилось ездить с ней на машине, болтать о чем-то важном или слушать музыку. Я очень хорошо помню эти поездки. Не знаю почему…
Мы едем. Она рассказывает. Через пару часов я знаю о том, какой Себастиан козел. О том, как они познакомились и почему расстались. Про нового козла она рассказывает меньше, но от этого факта мало что меняется – по-настоящему зла она сейчас именно на него. Немецкие автобаны гонят нас все дальше от Берлина, а значит и от самих себя. Пару раз мы останавливаемся заправиться и выпить кофе. Мы движемся в сторону польского побережья – ну конечно! Немцы отдали его по результатам второй мировой. Если эти земли когда-то и были польскими, то очень давно, еще до Великого курфюрста – фигура хоть и историческая, но сопоставимая по своим масштабам только с нашим Царем-Горохом. И теперь они осваивают свои «исконные» земли на особый лад – они проводят там отпуск. При том, что немцы очень патриотичные туристы, польское побережье в любой сезон говорит преимущественно на немецком языке. Там лучше сервис, вкуснее еда и – самое главное – там все дешевле…
- Ну а у тебя с женой как? Умерло? Или еще есть надежда? – в качестве компенсации за нанесенный моральный ущерб она предлагает мне облегчить свое сердце.
- Абсолютно никакой, - она терпеливо ждет продолжения, поэтому следующие полчаса мы едем молча.
- Русские не любят, когда женщина проявляет инициативу? В отношениях я имею в виду, - спрашивает она, внимательно разглядывая мое лицо.
- Ничего не могу сказать по этому поводу. Меня, во всяком случае, твоя инициатива не смущает. Вот только сейчас она немного не к месту – машина твоя, а мы все еще на автобане.
- Ой прости, - она убирает руку. Жалко, конечно, было очень приятно, но добраться живым тоже хочется.
Все, от чего пришлось отказаться в пути, удается наверстать по прибытии. И даже алкоголь не понадобился. Вечер тоже проходит очень тепло. Ресторанчик оказался маленький, компания смешенная, разговоров про рождество в Замшелоболотинске не слышно. Ночью я сплю. И сплю крепко. Мне не снится абсолютно ничего. Во всяком случае, ничего такого, что бы я мог вспомнить.
На следующий день я решаюсь позвонить Марианне. Говорю, что вызвали на работу. Она не возражает, но по интонациям слышно, что она опечалена. Я про себя поздравляю себя с тем, что провожу эти дни на безопасном расстоянии.
Ханна скучная, но тр@@ется классно. Typisch Deutsch.
Но когда мы не в постели, поговорить нам особо не о чем. Особенно принимая во внимание тот факт, что я абсолютно не настроен обсуждать все те душевные травмы, которые нанесли мне представительницы прекрасного пола. Мы бродим по улочкам приморской деревушки, едим свежее пойманную рыбу и снова запираемся в своем номере.
Из Самары меня не беспокоят и мне почти удается забыть, какую космическую сумму я ахнул в бездну. Я стараюсь изобразить из себя крутого дельца, а сам не имею никакого понятия, как делаются дела! Я даже не знаю, какие дела я хотел бы делать… Если есть рай или, скорее, ад, дед с упоением потирает руки: он, со своей стороны, сделал все для того, чтобы подготовить меня к этому моменту. И не его вина, что я так упорно противился неизбежному…
Юрий укоряет меня за то, что я не кооперирую с заказчиком, но он рассуждает как человек посторонний. Николай не говорит ничего, зато записывает на диктофон все, что говорю я. Я это просто знаю. Не могу сказать откуда. С ним хочется быть особенно осторожным. Сколько времени остается еще до моего вступления в наследство? Четыре месяца. Если за это время я не наворочаю дел на уголовный срок, таз бетона или полное разорение, я буду просто счастлив. Поэтому черт с ней, с этой незапланированной премией! Да и немецкая стажировка для отдельных сотрудников тоже способствует росту престижа компании в целом.
Ханна обнимает меня снова. Удивительная женщина! Если бы она еще не курила! У меня закрадывается подозрение, что все, абсолютно все немецкие женщины курят. И хорошо тр@@ются. Может быть, в этом есть какая-то взаимосвязь…
Я думаю об отце. Вероятно, именно так решал все рабочие вопросы Иван. Не слезая с кого-то, чьего имени я никогда не узнаю. Может быть, это единственно верный способ делать дела. Напряжение, во всяком случае, снимает. И вазы бить уже не хочется. И алкоголя уходит меньше.
Обратный путь мы проделываем в молчании. Ханна иногда позволяет себе мелкое хулиганство, но оно уже не ведет к перенапряжению всех жизненно важных систем – мой организм сыт и спокоен. Да и чем ближе к Берлину, тем серьезнее становится выражение ее лица.
- Себастиан привезет детей уже сегодня. Завтра нам ехать к моим родителям. На целый день... Боже! – она некоторое время молчит, потом будто вспоминает: - А с кем остались в итоге твои дети?
- С няней, - она смотрит на меня с большим подозрением. – Я плачу ей сверхурочные…