У меня иногда спрашивают, есть ли в Академии «блатные дети»? Отвечаю – у меня нет!
Хочу рассказать вам одну историю. У меня лет шесть-семь назад выпускалась одна очень красивая девушка. Очень! Она была из хорошей, состоятельной семьи. Ее родители в Москве неплохо устроились. Как обычно бывает с ленинградцами.
И девочка мало того, что была красивая, она еще и очень способная. Но так получилось, что Мариинский театр ее не взял. А я ей говорю: «Ты поезжай в Большой». Она, по-моему, в разные театры пробовалась, в некоторые ее пригласили. Но она поехала – и ее взяли в Большой театр.
Ну, естественно, так как она способная, она хорошо выучена, у нее, с точки зрения профессии, все очень прилично. А в Мариинский ее не взяли, потому что она, как объяснили в руководстве, немножко высокая.
И вот я общаюсь с моими московскими коллегами – они мне жалуются, что опять этих «питерских прут». С одной стороны, я как бы понимаю, что «питерских прут», а с другой стороны, ученица-то моя. Я никак не могу разорваться. Никак не могу понять: я – уже умный или красивый?
И, значит, я против этих питерских, которых «прут», но я за своего ребенка, и как-то у меня такая странная ситуация; и я лавирую между тем, чтобы как-то быть красивым в этот момент, и говорю: ну, вы расслабьтесь, потому что помимо того, что она способная и красивая, она еще «непростая». У нее вообще все будет хорошо, – я так мягко намекаю. И вдруг эта моя коллега, которая из Москвы, сказала: «Если у нее так с родителями хорошо, зачем же она училась в Питере?».
И в этом было столько московского презрения ко мне – петербуржцу... Мне стало так смешно!
Есть дети, которые не хотят светиться. Я догадывался о том, что конкретно эта девочка не из «простой семьи», даже по тем вещам, которые у нее были. Она приезжала на метро, ее не привозила охрана, но когда человек достает даже из простой сумки, например, определенной фирмы кошелечек, ты понимаешь, что у родителей есть средства этот кошелечек купить. Понятно, что туфельки простые, на них не стоит лейбл, но ты понимаешь, из какой это коллекции и сколько это стоит. Поэтому по каким-то признакам можно определить, что ребенок-таки имеет средства.
Я понимал, что ребенок непростой, хотя папа – я его ни разу не видел, он ни разу не появлялся в учебном заведении. Но я знаю, что ее родители приходили на спектакли и кроме того, что они присылали цветы, они никак не светились. Это у меня вызывает большое уважение, потому что они хотели, чтобы ребенок в первую очередь получил образование. Они не делали ничего, чтобы ее как-то продвинуть.
Есть дети, за которых приходят, но я всем родителям объясняю одну и ту же вещь – это же ваш ребенок выходит на сцену, ну это он упадет мордой в пол на сцене, понимаете? Хотим мы – не хотим – никакие связи не помогут ножке стать маленькой, а душе большой. Это написал Шварц для «Золушки». В балете, в опере, вообще в классическом исполнительстве – есть очень четкие правила.