Ощущение прикосновения мохнатого стремительного тельца он поначалу списывал на привычку – много лет у него жил вполне хулиганистый кот. Ему даже казалось, что, оборачиваясь, краем глаза он ловит иногда промельк небольшой тени, прячущейся то в тёмном углу комнаты, то в складках занавески, то под компьютерным столом.
Потом усмехался, вспоминая про молоко, которое наливала в блюдце бабушка, – чтобы дух дома не сердился. Шутил, что у его домового, видимо, закончился летний сезон – с наступлением холодов тот устремился к теплу, чем себя и обнаружил. Представлял, как в пустой квартире существо, похожее то ли на кота, то ли на суриката, греет у батареи озябшие длиннопалые лапы. Когда ощущение чьего-то присутствия исчезало, он чувствовал себя неясно. Как?.. Он не мог сформулировать.
Ночь была морозной, а утром потеплело и с неба посыпалась снежная крупа. Так себе погодка для середины января. Он вышел из подъезда, с сожалением посмотрел на окна оставленной квартиры – и чуть не выронил ключи от машины. Занавеска качнулась, будто кто-то поспешил укрыться от его взгляда.
– Та-а-ак, – подумал он. – Та-а-ак…
Никакая (не то что умная) мысль не приходила на выручку; мозг, не готовый к встряске в абсолютно обыденных декорациях, отказывался предоставлять правдоподобное объяснение. В квартире не было ни души – это факт. Значит, что-то самое простое, банальное. Не закрытая до конца фрамуга, сквозняк?.. Точно. И нервы.
– Пить надо меньше, – прозвучал в голове голос героя фильма, который волей-неволей на протяжении долгих лет он смотрел по телевизору ежегодно 31 декабря, – надо меньше пить. Вообще не к месту в данном случае.
Впрочем, происшествие скоро практически забылось: события рабочего дня, многочисленные встречи и разговоры, суета и нервотрёпка переключили его в другой регистр. Вечером собственная утренняя реакция вызывала скорее раздражение:
– Мистики ещё не хватает!.. Вот не сдадите проект – будет тебе и мистика, и фантастика. Добавки не попросишь…
Телефонные звонки и общение по всем мессенджерам продолжались допоздна – он доругивался, договаривался, уточнял, переносил, объяснялся, правил курсовую работу дочери – и совершенно «забил» на то, что фрамуга вообще-то закрыта давно и накрепко. Уже совсем ночью сквозь практически не прекращающийся коммуникативный тайфун пробилась мама. Выслушав его вымученно-спокойное «Да всё нормально», сказала как всегда безапелляционно:
– На полке с лекарствами бальзам – в коричневой коробке. Дорогой, очень хороший. Он на травах, общеукрепляющий и успокаивающий. Перед сном, три чайные ложки на стакан кипячёной тёплой воды. Выпей обязательно. Там инструкция, прочитай…
Дальше шли: история приобретения чудодейственного бальзама по совету информированной обо всём на свете подруги, повествование о скором и полнейшем выздоровлении какого-то соседа, которого он якобы хорошо знает, и мудрые наставления на разные случаи жизни, которые он не слушал, но на которые по привычке точно в паузах реагировал: «Да, мам», «Нет, мам», «Сделаю, мам».
Бальзам в коричневой коробке действительно обнаружился на полке. Он поленился читать состав, в инструкции глянул только раздел «Способ применения». Можно было не сомневаться – мама изучила всё внимательнейшим образом, а потом обсудила со знающими людьми. Бальзам пах травами и, как ему показалось, древесной корой. На вкус был горьким и терпким. Поэтому он добавил на свой страх и риск маминого малинового варенья.
***
Мальчик стоял посреди дикого малинника, который привольно разросся среди сосняка, на месте давней вырубки. Кусты малины смыкались над головой мальчика, и он мог подробно рассмотреть, как растут будто составленные из коралловой крошки ягоды – и поодиночке, и тяжёлой, налитой спелостью кистью. Под лёгким ветерком листья малины поворачивались то сероватой изнанкой, то рубчатой плотно-зелёной лицевой стороной. Роса быстро испарялась, свежесть ночи переплавлялась в густо замешанный дневной аромат леса.
Мальчику недавно исполнилось шесть. Ему было чем гордиться: он встал очень рано, сам отыскал дорогу к малиннику и нисколько не боялся, пока долго шёл по ней через лес. Но теперь радость и удовольствие от того, что он набрал почти полный бидончик спелой малины, сменились страхом. Мальчик не был уверен, что сможет один добраться домой – он устал, в глазах рябило от игры листьев, от быстрой смены солнца и облаков, голову дурманили ягодный и прочие лесные запахи. Он готов был заплакать, но почти не удивился и не испугался, когда его за локоть тронула длиннопалая лапка. В сказках героям всегда помогали добрые лесные звери – а сказок ему читали и рассказывали много.
Не ограниченный познаниями в зоологии, мальчик не озадачился вопросом, с каким именно существом свела его судьба; внимательного взгляда чёрных без зрачков глаз оказалось достаточно. Он пошёл за своим спасителем, осторожно раздвигая малину и стараясь не вскрикивать, если её колючки всё же царапали неосмотрительно голые руки (у рубашки были короткие рукава).
Около старой сосны стояла женщина. Длинные тёмные волосы, большие внимательные глаза. Мальчик не очень умел запоминать лица, но не сомневался, что видит её впервые. Одета как-то необычно – мама называла такое «макси», зелёное с коричневым. Разглядывая женщину, он заметил над её головой вырезанный на коре сосны странный крест, косо, будто наспех, нарисованный.
Зверёк подбежал к женщине, сел у ног.
Мальчик понимал: теперь его отведут домой, к бабушке, дедушке и старшей сестре, но отчего-то тревога в нём не успокаивалась, а нарастала.
– Совсем ещё маленький, – сказала женщина, не сводя с него взгляда.
Говорила она странно – медленно, с длинными паузами, словно на чужом языке.
– Я не маленький, – обиделся мальчик, – я сам дорогу нашёл. И малины много нарвал.
Он протянул бидончик.
Женщина взяла из него несколько ягод, съела. Зверёк поднял к ней мордочку, словно приготовился слушать.
– Ты в крайнем доме живёшь, у дороги?
– Мы с сестрой на каникулы приехали, – стараясь говорить чётко и подробно, как учила мама, ответил мальчик. – А в этом доме живут бабушка с дедушкой.
– Бабушка? – нараспев повторила женщина, словно задавала вопрос сама себе.
Потом, спустя короткое молчание, сама же себе и ответила:
– Дедушка. По мужской линии, через одного. Мальчик ничего не знает.
Мальчику показалось, что женщина обращается и к зверьку. Тот явно понимал больше, чем он.
– Так значит, ты сюда сам забрался. Дорогу запомнил, наверно.
Мальчик кивнул.
– Сюда раньше с дедушкой приходил?
– С дедушкой. За малиной. Он сказал, что в дикой малине витаминов больше, чем в садовой. И что знает это место.
– Знает, – чему-то улыбнулась женщина. Но улыбка показалась мальчику неполной, словно не касавшейся глаз; женщина смотрела по-прежнему внимательно и серьёзно.
Мальчик сглотнул, в носу защипало. На мгновение ему показалось: щёку лизнул ледяной ветер, запахло догорающим костром, губы обжёг горький травянисто-древесный вкус.
– Я домой хочу, – всхлипнул он, вдруг остро почувствовав своё одиночество в огромном чужом пространстве леса.
– Вернуться или нет – иногда сложный выбор, – вновь как-то непонятно сказала женщина. – Пойдём, мальчик…
***
Он даже сходил к психотерапевту. Два раза. Больше не пошёл – вменяемая трактовка сна, по его мнению, потонула в пучине психоанализа. Глупо, но он просмотрел в интернете несколько сонников и в конце концов поинтересовался у сестры, будто бы с иронией: к чему снятся неизвестного генеза звери и женщины?
Телефонный разговор с сестрой сначала не заладился: он оторвал её то ли от хозяйственных забот, то ли от выяснения отношений с мужем. Но выспросив подробности, она помолчала, а потом раздумчиво произнесла:
– Знаешь, а ты ведь действительно однажды заблудился в лесу, когда мы были летом в Карелии. Подробностей не помню, но искали всей улицей целый день, а вечером дедушка нашёл тебя спящим недалеко от дома…
Сестра была старше его на пять лет и семейную историю знала куда как лучше.
– Я за малиной ходил? – спросил он, чувствуя, как противно засосало под ложечкой.
– Про малину не помню…
Короче, ясности не прибавилось.
На следующий день сестра сама позвонила ему:
– А помнишь, бабушка рассказывала, как дед однажды чуть в лесу не пропал – метель в дороге застала?..
Он не помнил. Всё-таки пять лет для детей – существенная разница в возрасте. В деревне под бурно отстраивавшейся тогда Костомукшей, где жили родители отца, он предпочитал почти всё время проводить на улице, с дедом, а лучше с приятелями. Если бы не принципиальность деда в деле воспитания, домой, наверно, появлялся бы только чтобы поесть и переночевать. Дед про себя рассказывал мало, а вот про окружающий мир – живой и неживой – много.
– Трое суток пропадал. На святки. Бабушка тогда и поседела, хотя им было – как сейчас тебе, наверно. Искать было невозможно: буран, ни земли, ни неба не видно. А утихло – пришел; слабый, пальцы на ногах обморожены, но живой. Сказал, на старой заимке отсиделся, у Каменного озера.
Почти сразу после смерти деда бабушка из деревни уехала. Он учился тогда в третьем классе, и по карельской невероятной природе тосковал ещё долго. Свою «взрослую» – туристическую – поездку в Карелию он старался не вспоминать: именно там они с женой впервые серьёзно поссорились, да ещё в присутствии маленькой дочки…
Прошлое дополнялось сюжетами и деталями, но никаких женщин с незнакомыми животными не возникало. Тогда он решил пойти самым разумным, на его взгляд, путём – забыть. Да мало ли какая ерунда ему снилась!.. Вот и сон про дикий малинник он мысленно занёс в папку «Юнгианские метатипы (бессознательное)», которую почти никогда не открывал…
***
Спустя год все наблюдения, разыскания и сам сон казались ему, литературно выражаясь, игрой воображения.
Погода святочной недели не давала расслабиться во всех смыслах: слякоть оттепели сменялась стылым морозом. И наоборот. В один из таких коротких переходных периодов он зачерпнул ботинком ледяного крошева из лужи. Хорошо хоть, прямо у подъезда, уже по дороге домой. Собственно, по этому поводу и вспомнил про бальзам. Подумал, что в качестве профилактики не помешает: болеть было нельзя по многим причинам. Поужинав, отыскал коричневую коробку, налил в слегка остывший кипяток дозу побольше (рассудив, что много – не мало). Горечь напитка напомнила недавние новогодние дни – запахом сосновой коры и хвои?.. С малиной в этот раз он экспериментировать не стал. Прихлёбывая из кружки, стал смотреть в окно – на гипнотическую картину: мозаика разноцветных окон отражалась в мокром асфальте, в блестящих спинах спящих автомобилей, в той самой луже у подъезда. В природе происходила метаморфоза: изморось медленно, но верно превращалась в изморозь, фонетика меняла пейзаж.
***
Снег падал плотно, стеной; такой называют ливневым. Но, словно на детском рисунке, в разных направлениях – то вертикальной штриховкой, то под углом, то завихриваясь по кругу. Он, отворачиваясь от порывов ветра, прикрывая ладонью огонёк зажигалки, пытался закурить. Слабо проторённая дорога, с обеих сторон окружённая плохо различимым за снегом величественным лесом, была видна в сумерках лишь на несколько метров, пространство замыкалось метельной пеленой в сферу – «Третий день сотворения мира». Он, наконец, закурил, глубоко вдохнул привычную горечь табака. Повернулся.
У них был абсолютно одинаковый взгляд. Глубокий, наполненный ожиданием. Женщина казалась частью наступающей снежной мглы. Правильные черты лица, тёмные большие глаза, прямой тонкий нос, надменная складка красиво очерченных губ. Руки скрещены на груди, очень длинные тонкие пальцы… Ветер перебирал пряди вьющихся тёмных волос, переплёскивал их вперёд, на мех воротника, на глаза. У ног женщины стояло существо. Смотрело на него, не отрываясь, круглыми чёрными глазами без зрачков. Зверёк был тем самым – из его сна и фантазий – похожим то ли на кота, то ли на суриката, со странно смышлёной и грустной мордочкой.
Необъяснимость происходящего и трудно уловимое, но очевидное сходство женщины и её чудного питомца холодили страхом. Как боящегося высоты, у которого на краю пропасти вдруг возникает непреодолимое желание сделать шаг вперёд. Он понял, чем они были похожи: в женщине было что-то нечеловеческое, в животном – наоборот, было нечто от человека, – и, как ему показалось, перешагнул границу между сном и явью.
Женщина стояла в глубине тёмной кухни, в молочном свете из окна, на фоне белой стены – как на экране старой, почти стёршейся «самодельной» съёмки. Тени скользили по её лицу, по волосам – мелкий дождь за окном окончательно преобразился в снег. Взгляд был тем же – глубоким и наполненным ожиданием.
– Бальзам – это что, катализатор? – спросил он первое, что пришло в голову.
– В твоём случае – возможно, – помедлив, будто привыкая говорить на чужом языке, ответила она.
– В моём?..
– Да. Бывает по-разному.
– А в моём, значит, соединение каких-то травок и коры привело к наркотическому эффекту?
Вновь короткое молчание. «Как при синхронном переводе, – подумал он. – Бред какой-то».
– Не только травок и коры, – она улыбнулась. Но улыбка не коснулась глаз, а потому не изменила выражения лица. – Соединилось многое. Бальзам – это, знаешь, как конец нитки в клубке: потянешь за него – распутаешь весь клубок.
– А в начале что? Клубка, я имею в виду.
– Карсикко.
Это было как удар под дых. Он даже облокотился о подоконник.
Про карсикко, ритуальный символ древних карел – крест, который вырезали на коре деревьев, им рассказывали в музее, в усадьбе Ларса Сонка. Жена тогда сильно заинтересовалась, потом некоторое время делилась с ним результатами своих изысканий, даже зачитывала какие-то научные статьи. Как там она говорила?.. А, да: символ границы, разделявшей «своё» пространство, где человек находился под защитой рода, и внешний мир, в котором властвуют природные стихии; границы между землёй и водой, землёй и небом. Символический мост, соединяющий части мироздания. Ну и разное другое.
Собственно, «благодаря» этому самому «другому» его дочь живёт в Петрозаводске, с мамой и отчимом, очень много знающим в частности о карсикко, а он, знающий о карсикко точно меньше, здесь. Дочери семнадцать, и она приезжает к нему на каникулы…
Он перевёл дыхание, стараясь сдержаться.
– Та-а-ак… И при чём здесь карсикко?
Когда женщина заговорила, зверёк очень знакомо поднял к ней мордочку.
Теперь она говорила на своём языке, словно в ледяной озёрной воде перекатывались мелкие камешки. Почему же он хорошо её понимал?
– Это было очень давно. Человек из твоего Рода зимой отправился на охоту в Лес, к Озеру. Он пересёк Границу, но не сделал Карсикко и не принёс Жертву. Не обратился к Предкам, не попросил у них Защиты. Сюоятар, Лесная Хозяйка, разгневалась на него и хотела убить. Тогда он позвал Нас. Мы услышали его и пришли.
– А вы…
– Покровители твоего Рода.
– Ё-моё…
– Это Помощник, – предупреждая следующий вопрос, сказала женщина. Древний Тотем Семьи. Хорошо слышит, когда Нас зовут.
– «Морфология волшебной сказки», – мрачно бормотнул он, вспомнив курсовую дочери. – Граница, жертва, хозяйка, помощники, волшебный напиток – весь набор. И чтобы смотать обратно весь этот клубок, я должен пойти незнамо куда и найти неизвестно что…
Ещё не закончив фразу, он понял, что шутки не получится и что знать, где это «незнамо» и что такое это «неизвестно», ему не хочется. Совсем.
– Ты можешь отказаться, – спокойно продолжала женщина, «соскользнув» с древнего языка. – Долг передаётся по мужской линии, через поколение. Я приду к твоему внуку.
Горло у него перехватило.
– Дед?..
– Он позвал Нас, когда замерзал по дороге домой – попал в следы Хийси. Там, у дикой малины в сосняке. Тоже ничего не знал. Испугался. Думал – женщина едва заметно усмехнулась – бред. Говорил, что надо в больницу. Мы лечили его на заимке у Каменного озера три дня. О семье горевал. Обещал вернуться, когда зимний день станет равным ночи. Не пришёл.
Дед, много лет проработавший главным инженером автокомбината в Петрозаводске, а потом руководивший серьёзной стройкой в Костомукше, никак не связывался в его сознании с этим этнографическим фэнтези.
Но про «плохую» тропу – следы тёмного лесного духа Хийси – он слышал. Ещё в детстве, в деревне. Если человек попадает на такую тропу, он теряет ориентацию: не знает, где дом и в каком направлении следует двигаться. Оказывается как бы в «ином мире», в «ином измерении», где время и пространство совершенно другие, чем в человеческом мире.
Женщина продолжала. Голос её звучал спокойно, словно лишился любой другой интонации.
– Потом пришёл – когда ты родился. Сделал карсикко на Большой Сосне. Приводил тебя к ней – хотел показать Духам Предков. После того, как Мы тебя вывели с «плохой» тропы, даже нойда искал, чтобы в зимнее солнцестояние вернуться к Нам, пересечь Границу между живыми и мёртвыми. Закрыть Долг.
– Нойд – это шаман, – уточнил он неизвестно зачем.
– Да.
Спрашивать не хотелось. Откуда-то он знал, что выбор должен быть или – или. Но вдруг? Вдруг есть какой-то промежуточный вариант?..
– Долг может быть закрыт только так? Если я откажусь, ты обязательно придёшь к моему внуку?
Он, конечно, думал о том, что когда-нибудь станет не отцом, а дедом. Но думал несерьёзно, даже мысленно прибавляя амбивалентное «гипотетически». А сейчас он почувствовал, что так и есть – через него прорастает в будущее что-то реликтовое, непостижимое и неотменимое. Он был готов идти куда угодно, искать какого угодно шамана-нойда, вырезать знаки на всех окружающих деревьях. Он был уверен – не гипотетически: его будущий внук, голубоглазый вихрастый мальчик, не должен зависеть от всего этого.
Но – твою ж… Исчезнуть он был не готов…
***
В окно кухни светило яркое солнце. Небо было сине-голубым и высоким. Ни мокрого асфальта, ни лужи – свежее снежное полотно, по которому прокладывали первые следы сосед с нижнего этажа и его заинтересованный тайнами подножного мира терьер.
Он курил в форточку первую после короткого рваного сна горькую сигарету и думал, через кого можно выйти на очень хорошего и – как обязательно добавила бы мудрая мама – дорогого психиатра.
Докурив, он повернулся к стулу, сидя на котором недавно проснулся, резко задвинул его. На столе рядом с коричневой коробкой стоял наполовину полный пузырёк с бальзамом.
– Нахрен – зло сказал он самому себе – такой катализатор.
Коричневая коробка полетела в мусорный контейнер. Он отвинтил крышку и поднял пузырёк над раковиной, чтобы вылить и тут же смыть в недра канализации вызывающую мутные кошмары жидкость. Запахло нагретой летним солнцем травой и карельским сосняком.
Он завинтил крышку и поставил пузырёк на стол.