Мой учитель физики (по-своему, гениальный человек, талантливый педагог, бывший фронтовик Е.И.Смолов), часто повторял фразу: «Смотреть и видеть, это не одно и то же!». И правда, поначалу, мне текст псевдовоспоминаний А.С.Пантюшенко просто не понравился (как и люди их восхвалявшие).
Перечитал, понял, что это фальшивка, да, еще и грубо сляпанная. Это вроде бы как дневник, но…
«Ночь во флотском экипаже (9/III [19]42 г.). Разрыв гранаты среди изучающих ее. Оглохший навеки зенитчик (500 снарядов прямой наводкой во время «декабрьского штурма» немцев). Встреча со своим бывшим писарем по зенитному полку Татьянченко. Теперь он младший политрук, а я — рядовой (он член партии). В полку я был зав[едующим] стр[оевым] делопроизводством. Зав[едующий] столов[ой] экипажа С. (деньги к нему льются рекой. Личный состав «течет как вода», и никакой учет отпускаемых средств невозможен. После войны они «построили дачи на крови»)».
«После войны»? Значит, это не «дневник», как его позиционируют. Тогда, что? Фантазии на военную тему? Дальше, вроде бы как, идет опять дневник:
«Еще «болтание» до ночи по хоз[яйственным] тылам 7-й бригады морской пехоты (Лабораторное ш[осс]е). Ночью на автомашине через Сапун-гору в сторону Балаклавы на передовую к деревне Чоргунь в 4-й взвод 1-й роты 1-го бат[альона] 7-й бригады мор[ской] пехоты. Комбриг — Жидилов. Комиссар бр[игады] — Власенко. Комбат — Снеженко. Комиссар — Жулидов (быв[ший] нач[альник] отделения Особ[ого] отдела ЧФ). Комроты Смирнов».
Событие, вроде бы как весна 1942 года (начало апреля), но комсостав дан на другую, более раннюю дату. Фамилии не те. Например, политрук Жулидов пропал без вести в февральском наступлении. Ну, ладно, бывает, но…
Человек, написавший эти «воспоминания» не имеет ни малейшего понятия о том, о чем пишет. Он пишет о том, что был направлен в 7-ю бригаду морпехоты. «Не доезжаем до передовой 1 км. Дальше нельзя — мины, шум машины. Прошу шофера сохранить мой чемоданчик с подарками и прочим до «после войны». Святая наивность. Беру вещмешок. Гуськом, «нога в ногу», следуем в стоящий в стороне одинокий домик. Душно, темно, грязно. Не знаю, куда прикоснуться в своей белоснежной форменке и блестящей золотом надраенных пуговиц шинели». «Белоснежная форменка» и шинель? Ну-ну...
«Вишенка на торте», это, безусловно, злые комиссары, как же без них! (тупой, заезженный штамп времен перестройки):
«Землянка ком[анди]ра бат[альо]на. Здесь же комиссар и «особист» (все они в чине политруков). Начинается (в который уже раз!) нудный, стандартный оскорбительный опрос-допрос: «Нет ли у тебя род[ных] и знаком[ых] за границей, кто дедушка-бабушка, нет ли раскулаченных (как будто теперь это имеет какое-то значение, когда даже уголовники, преступники выпущены из тюрем на войну), не собираешься ли сдаваться в плен?» (!) и проч[ее]. Пытаюсь «разыграть» политрука. Говорю, что отец не захотел идти в колхоз и с тех пор я числюсь «сыном кулака». «Ну, товарищ, перед лицом опасности для родины теперь все ошибки и обиды остаются в стороне».
Шедевральная запись: «5-й батареи 7-й бригады. Там командир Подчашенский. Его судьба в сталинском истреблении команд[ного] состава и судьба». Но, есть нюанс: бывший пограничник, бывший заместитель командира 5-го батальона 7-й бригады, один из славных защитников Севастополя, Константин Иванович Подчашинский, уже давным-давно служил в штабе 8-й бригады П.Ф.Горпищенко. Его не мог видеть наш «герой», он уже с февраля был в другой части.
Или дата не та, или…
Ладно, наш «герой» после ранения становится зенитчиком (ну, вот так, «специалист широкого профиля»)
«Северная сторона — Бартеневка. 114-й ОЗАД, ранее дислоцировавшийся на ст[анции] Сарабуз. КП дивизиона. В землянке нас четверо: ст[арший] писарь Журба — сверхсрочник, службист, карьерист, ябедник и вообще гнусный тип. Старичок портной из Одессы, любитель выпить и петь. Будак из Кировограда — тоже мобилизованный из запаса. Чудесный человек, семьянин, сугубо гражданский, любитель петь. И я. Наши обязанности неопределенны: просто нас некуда деть (не отпустить же нас по домам), и держат «на всякий случай». Все мы «в возрасте», все уже ранены, и на передовой пока в нас нет крайней необходимости».
Характеристики офицеров:
«Новый командир полка — Матвеев Александр Васильевич (отец Матвеева, командира крейсера «Молотов»)». Ну, вообще-то командир 110-го зенап Василий Александрович Матвеев, но это так… мелочи. Читаем дальше:
«Комиссар полка некий Ковзель (белорус): барин, шкурник, всегда думал только о личном уюте. А может быть, и враг».
Батальонный комиссар Ковзель Николай Григорьевич (в реальности, Арнольд Дарфинович), бывший комиссар 85-го дивизиона 122-го зенап, числится в запасе, он стал комиссаром полка только в конце июня.
Из воспоминаний Г.А.Воловика: «Ночью неожиданно нас срочно отозвали на КП полка. Мой командир майор Ф. П. Буряченко сказал мне, что немцы прорываются со стороны Балаклавы, стремясь отрезать город и части в нем. Получен приказ отходить на мыс Херсонес. Нашу колонну — остатки 110 ЗАП, примерно 160 человек, возглавляли командир полка полковник В. А. Матвеев и комиссар полка батальонный комиссар Н. Г. Ковзель».
Он, вместе с полковником Матвеевым возглавлял остатки 110-го зенап в последних боях на мысе Херсонес. Пропал без вести. Его упоминают, как минимум три участника событий на мысе Херсонес. Но «аффтар» пишет : «Шли в направлении к морю, тихо, понуро. Командир полка Матвеев и начальник штаба Карпуткин — с нами. Комиссара Ковзеля нет».
«Шкура — собака ком[анди]р дивизиона Карпуткин, быв[ший] ком[анди]р отдельного кав[алерийского] эскадрона в г. Острове. Как он стал зенитчиком? Нач[альник] штаба Кузнецов: мобилизован из запаса, страстный рыбак, о войне меньше всего думает, в штабной работе меньше всего понимает. Пом[ощник] нач[альника] штаба Хайрула Хайрулин: волжский татарин, хорошо подготовленный штабист-артиллерист, службист, формалист, грубиян, нелюдим, тяжелого характера человек».
Капитан П.Г.Карпуткин (1902 года рождения, остался жив), по документам, являлся начальником отдела штаба 110-го зенитного полка, и дивизионом не командовал. После гибели командира, и.о. командира числится политрук Баракин, затем, капитан Сариев. Начальник штаба тоже указан другой.
О Хайрулине автор пишет:
«Думал, что «всему конец» у нас, утром немцы начинают наступление на Мекензиевы горы при поддержке артиллерии. Мы в поддержку своей пехоты ведем «беглый огонь прямой наводкой». Корректирует огонь с НП Хайрулин. Ведет огонь прямой наводкой и 30-я батарея. В дальномер ясно видны и наступающие, и разрывы снарядов. Потом за разрывами ничего не видно. Немцы «захлебнулись», а потом быстро, лавиной покатились вниз. Выясняется, что Хайрулин вел огонь по своим. Хайрулин, смертельно бледный, мокрый, с запавшими щеками, падает на койку: «Оставьте меня все!» Они остаются вдвоем с командиром полка. Наше состояние и подавленное, и возмущенное. Я с Ивановым: «Что это — измена?!»»
И, далее: «. Я с Ивановым жжем документацию — в том числе и списки «смертью храбрых павших в боях». Все уже ушли в бухту Матюшенко в «Алексеевский равелин». Иванов находит под подушкой у Хайрулина бумажник с его документами, письмами и... фотографией бравого немецкого офицера. Что делать? Все рвем и сжигаем. По нашему мнению, Хайрулин нигде не соприкасался ни с живыми, ни с убитыми немцами. Опять подозрение в измене, предательстве. Мы тоже ночью уходим в «Алексеевский равелин».
Ну, для начала «равелинами» казематированные батареи при входе в бухту начали (неправильно) называть уже после войны, в 60-е годы. Их называли «батарея» или «укрепление». Но, это ладно.
Капитан Хайрулин тоже числится в штабе 110-го зенитного полка, а не в 114-м дивизионе (и он не Хайрула). Капитан Р.Хайрулин возглавил бойцов 110-го ЗенАП в форте Михайловский (а, не Алексеевский, как указано в тексте), о нем пишет Е.А.Игнатович, раненый как раз в районе Михайловской батареи.
Опять маленькая деталь «Многие моряки, в том числе и я, сменить флотскую одежду отказались». Мужик, и зенитчики, и морская пехота «позеленели» уже в марте-апреле 1942 года. Последние части переодели в мае. О чем ты?
Дальше идет душевыщипывательная патетика с описанием событий на мысе Херсонес, картина гибели полковника Матвеева (не имеющая ничего общего с реальностью). Есть реальные данные о его гибели, но, они совсем не такие, как описано. В общем…
Гадкое ощущение. Мог ли такое написать реальный участник событий? Сомнительно. Даже в 1964 году его бы побили реальные ветераны (как когда-то крымские партизаны хотели побить своего соратника И.Вергасова, за его хвастливую книгу). Слишком много вранья. Много банальных «перестроечных» штампов.
Да, правда войны, очень сильно отличается от прилизанной картинки из наших книжек, но, она не такая, как в этом… «произведении».
Вариантов два: или это реальные воспоминания, «обработанные», с обширными «смысловыми вставками» или целиком выдуманное «произведение». Автором (или редактором) является человек, который пытался заниматься историей Севастополя, но делал это достаточно… неумело.
В любом случае, такие «воспоминания» хранить не стоит. Они недостоверны. Но, если бы это был единичный случай…