Еще одна папка – я сам. Тут ничего интересного. Кроме, пожалуй, всех моих немецких счетов – я не поленился и подбил на калькуляторе, в какую сумму обошелся в итоге мой диплом. Я бы сказал, что очень бюджетно, если бы только затея сработала.
На Рене и сына, по понятным причинам, не было никакого досье.
С ней я познакомился сразу после магистратуры, когда проходил практику. С ней и с Селин, но с Рене дело пошло быстрее – первую квартиру в Ганновере мы снимали уже на двоих. А через некоторое время уже искали другую, побольше. Хотел ли я ребенка? Вероятно, нет. Просто тогда я еще был очень русским. Кроме того, я прекрасно знал, как можно одновременно растить ребенка и жить свою жизнь без какого-то очевидного ущерба ни для первого, ни для второй.
Мне казалось, я высылал ему пару фото. Хотя бы со свадьбы и с новорожденным сыном. Но в кипе бумаг я не нашел ничего подобного. Может быть, просто пока на глаза не попалось…
Я откладываю себя в сторону и смотрю на часы – скоро вечер, а я все еще не обедал. Надо взять машину на пару дней и доехать до местного общепита, думаю я и беру еще одну папку. Лариса Дмитриевна. Хватит!
В раздражении я отшвыриваю эту макулатуру и иду вниз. Черт с ними с бумагами – пойду поем! Но сначала надо озаботиться арендой машины. Я хватаюсь за телефон и вижу на туалетном столике автомобильные ключи. Scheiße! Столик отлетает к стене вместе со всеми безделушками и ключами.
Черт! Этот проклятый дом следит за мной.
Как он уродлив и отвратителен! При первой же возможности надо от него избавиться. От него и от всего того, что принадлежало деду!
…Но для этого надо представлять реальное положение дел. А значит надо досмотреть бумаги – присмиревший, я вновь поднимаюсь в его кабинет.
В этом кабинете я бывал очень редко. Может быть, всего пару раз со смерти отца.
После нашей поездки в Турцию солнце стало светить как будто бы чуть ярче. А может быть, это просто началась весна. Весна, экзамены, пленеры. На лето мы опять выехали в деревню. И я мог творить, не выходя из дома, только лишь открыв окно в сад. Я мог читать и читать много, столько, сколько никогда до этого ни читал. И никогда после. В наш старый книжный шкаф я свез столько книг, что он перестал закрываться. Тогда я стал складывать книги просто на пол…
Перед началом учебного года мы ездили на Крит. И облазили все раскопы и все пещеры, которые там только можно было найти. Ларина подруга с дочерью, которые путешествовали с нами, уже на второй день просили пощады, но мы были непреклонны.
На мое семнадцатилетние мы ездили в Италию. И это, конечно, был самый лучший подарок. От деда же я получил приглашение в этот кабинет и долгий пространный рассказ о том, как пленительно мое будущее. С другой стороны, все наши вояжи были, так или иначе, оплачены из его средств. Так что послушать старика было не только мило с моей стороны, но и экономически выгодно (я отмечаю про себя, что надо глянуть, во сколько мы, Лара и я, обходились ему ежемесячно).
Он говорил о том, что я получу лучшее образование, стану архитектором и возглавлю его контору. В своих мечтах он готов был допустить, что при условии известной расторопности и усердия с моей стороны, он организует мне должность при департаменте строительства, а там и до главного архитектора города не так далеко. Бизнес тогда, конечно, придется перевести на подставное лицо, но ради меня и тех заказов, которые я ему организую, он готов был пойти даже на такой риск.
Я слушал вполуха и, конечно, дедовских радужных мечтаний о нашей взаимовыгодной коммерческой деятельности совсем не разделял. То, что я стану художником, было мне настолько очевидным, что не было никакой необходимости об этом говорить. А с дедом я и вовсе не хотел спорить. С ним мало кто хотел спорить. Собственно говоря, я таких людей и не знаю.
Я вообще мало кого знаю из дедовского окружения. Справедливо полгая, что все эти люди, так или иначе, уйдут из его жизни, дед не стремился завязывать с ними дружеские связи. Родственников у него не было, во всяком случае, я о их существовании ничего не знал. Мы чаще пересекались с лариной родней, но их было так много, родных, и друзей, и детей друзей. Последние были особенно несносны! Просто потому что все были очень малы. Нет, никто, конечно, не заставлял меня их нянчить, но им же всем до смерти хотелось поиграть с этим большим мальчиком!
Отложив в сторону семейные архивы, большой мальчик берется за корпоративные счета. А через час еще и за бутылку. Алкоголь не еда, за ним далеко ходить не надо. Очевидно, что в кабинете такого солидного человека должен был быть бар. Он и был. В нем я ищу что-то поскромнее и с более менее адекватным процентом, хотя нет русские говорят градусом, как будто речь идет о погоде. Всегда это путаю. А когда нахожу, вечер становится, наконец, чуть теплее и приятнее, цифры, захлестнувшие меня с головой, теряют свою убойную силу.
Я стараюсь не пить в одиночестве, и в папке Ивана лежит еще один веский аргумент к тому, что мне не стоит этого делать, но мой замкнутый образ жизни иногда просто не оставляет мне выбора. Как теперь, например. Под рукой у меня телефон, два, если быть точнее – один стационарный, другой сотовый, - я мог бы позвонить кому-нибудь, кто захотел бы меня видеть и с удовольствием составил бы мне компанию. Очень велика вероятность, что такие люди есть. А если актуальные капиталы деда хоть как-то похожи на его доходы десятилетней давности, то таких людей будет еще больше. Но я никого из них не помню, мне просто некому позвонить.
Да и мне никто не звонит, в том числе и жена. Она наполовину итальянка. Почему-то сейчас это вспомнилось…
В Италии было не очень солнечно, погода вполне соответствовала сезону, а были мы там в январе, на зимние каникулы. Но так, на самом деле, было даже лучше. Мы объехали все города, от одного имени которых должно было колотиться сердце юного художника. Рим, Флоренция, Милан, Верона и Венеция. И все это за каких-то десять дней – я устал как собака, но был в восторге от увиденного!
Моим друзьям по художке оставалось только слушать. И каждый раз, очевидно в качестве благодарности они заканчивали разговор безапелляционным: «Твоя техника наверняка должна стать от этого только лучше!». Ну хоть техника, если и талантом и вдохновением меня бог обидел…
Поэтому когда летом появилась возможность побывать в Барселоне и доме Дали, я не посчитал необходимым делиться с кем-либо своими переживаниями.
Поэтому и сейчас не собираюсь.
Время позднее. За финансовой отчетностью последних десяти лет и за перечнем оказанных в последние годы услуг, за личными делами сотрудников и новыми, подготовленными ими проектами, я провел весь вечер и только сейчас вижу, что время два часа ночи.
А вынос в полдень. Значит, люди в доме начнут сновать часов с 6.
Только теперь я понимаю, что не имею никакого представления, где теперь находится тело деда. В морге? По православному обычаю последнюю ночь перед похоронами покойник должен провести в доме, в кругу семьи. Но я не знаю, был ли дед православным, с его комсомольской юностью это маловероятно, oder? Во всяком случае, семьи у него нет.
Я запираю документы в сейф и спускаюсь в «свою» комнату. Даже не помню, оставался ли я здесь когда-нибудь на ночь. Думаю, нет – необходимости не было. Эта ночь – первая.
Не хочу думать о том, сколько я выпил, сколько часов не ел и не спал – я хочу принять душ! Настоящий русский душ, с обжигающей водой и прочими прелестями! И пусть мне за это гореть в экологическом аду, я этот душ приму!
Сны. Я сплю в доме деда, в чьей-то чужой кровати и мне снятся чьи-то чужие сны. В них я не могу уснуть и хожу по всему дому в каких-то непонятных поисках. Я нахожу комнату, в которой горят свечи и тлеет ладан, оттуда я слышу церковный, плохо знакомый мне речитатив. Значит, все-таки деда отпевают в доме и вся семья собралась вокруг него. Я заглядываю внутрь – все так: вокруг гроба стоят склоненные фигуры. Бабка, отец – их лиц я почти не помню, но это абсолютно точно они, и женская фигура. Кто это может быть? Я не хочу, чтобы они заметили мое присутствие, но мне надо знать, что за женщина стоит с ними вместе. Я осторожно заглядываю внутрь, но я немного пьян и тишина нарушена – все оборачиваются на меня.
Это Лара. Она поднимает на меня глаза и шикает так, как будто я незаконно проник на их девичник. Я инстинктивно отшатываюсь – и дверь с шумом захлопывается.
Я просыпаюсь и больше не могу уснуть.
Время около семи – наверное, действительно надо вставать. Надо двигаться дальше.