За моими плечами тридцать четыре морских года. Я исколесил все океаны, сбиваюсь со счёта, когда перечисляю все порты заходов. Ну, это ладно, так и должно быть у моряка. А с какими людьми встречался в море! Скульпторы, художники, писатели, поэты, бывшие клоуны, артисты, стеклодувы, оформители, балерины... С путешественником Фёдором Конюховым, с художником Всеволодом Мечковским, с писателем Носовым... всех не перечислишь.
Однажды на судно пришёл художник-оформитель, у него был какой-то финансовый кризис. Сейчас это можно рассказать, у нас ходили в рейс и такие, которым только нужна была справка о том, что её предъявитель ходил в море -- это была защита от ОБХСС. Поэтому мы никогда не пытали человека, что его заставило идти в море, уж больно разношёрстный был контингент. Были даже директора мебельных магазинов. Ну, да ладно про это. Сейчас этому есть свои объяснения.
Пришёл к нам в контору, матросом, один художник-оформитель. Талантище! Шедевры делал сначала для театров -- но там выше положенного не получишь, потом стал оформлять дома подпольных миллионеров. Деньги потекли широким потоком! Но художник мог получать и больше, но в то время частное предпринимательство пресекалось на корню, а деньги за работы предлагались не малые. Вот, чтобы избежать тюрьмы и конфискации, умные люди подсказали, что ОБХСС не спрашивает происхождение денег у моряков. Их каждый рейс таможня трясёт: не дай бог что-то лишнее привезёшь из-за границы. И тогда всё, следующий рейс ты будешь наблюдать с берега. Золотые часы, фотоаппараты, радиоприёмники -- всё под отчёт, с чем отправляешь в рейс. Оправдания, мол, упало за борт -- не принимались. Всё, виза закрыта. А без визы в море ходить нет смысла. Морякам загранплавания ещё давали и "боны" -- чеки Внешторгбанка. В городах были спецмагазины "Берёзка" и "Альбатрос", в которых можно было купить импортные товары за боны. В наших магазинах товаров из "Альбатроса" днём с огнём было не найти. Вот поэтому с тех людей, что ходили в море, почти не спрашивали о происхождении тех или иных товаров и их стоимость. А если и спрашивали, то достаточно было предъявить справку из конторы, что данный человек ходил в море с такое-то по такое-то число.
Николай Михайлович был не первым, с кем я познакомился, и не последним. Я никогда не любопытствовал, кто он, откуда, кем был и сколько зарабатывал. Но к концу рейса я уже процентов на восемьдесят знал про того человека. Да он и сам рассказывал. Стоило ему только немного выпить.
В этот рейс Николай Михайлович был принят рулевым на судно. На эту должность его определил не старпом, а капитан, его протеже. Его подселили в мою каюту, так как двухместные каюты отводились рулевым. И я пошёл рулевым в этом рейсе.
Следующие четыре каюты на этой палубе носовой надстройки были под боцманской командой, а с другой стороны на этой палубе были две каюты буфетчицы комсостава, с которой жила уборщица-медсестра. А в самом углу размещались стоматолог и фельдшер.
Когда Николай Михайлович зашёл в каюту с вещами и спросил, где ему их сложить, я понял, что этот человек заходил в море не выше колена. Спросил, где его шифоньер, где его кровать -- это подтвердило мои догадки. Тут зашёл капитан, спросил его, какая нужна помощь, но он отказался.
- Борис Иванович, мы разберёмся сами, - сказал он.
- Ну хорошо, обустраивайся. Сходи, получи постельное бельё, - попросил капитан.
- Борис Иванович, я уже взял два комплекта, - ответил я, - Ему нужно только подойти к кастелянше и расписаться.
- Да, Александр, Николай Михайлович будет стоять с тобой на вахте, так ты научи его, сделай из него ллойдовского рулевого, у тебя опыта много.
- Товарищ капитан, а как же он будет лебёдчиком? Он же в этом деле не в зуб ногой, - возразил я.
- Ну, это, я считаю, ему не обязательно. Ознакомь его с устройством судна, тебе это под силу.
Ознакомление с судном мы начали с обеда в кают-компании, После - сходили на склады, где на него завели "арматурку", по которой он получил целый мешок робы и зимней, и летней, и тропической. Когда мы с боцманом поехали на склад лак-красочной продукции, Николай увидел две банки с лаком. Он упросил боцмана взять их. Благо, что ведомость у боцмана была открыта, и уговаривать его долго не пришлось. Да и краску мы брали не килограммами, а тоннами. Вечером эти две банки уже стояли у нас в каюте. К ним добавилась двухлитровая банка лазури.
И решил Николай Михайлович "отделать каюту как конфетку" -- это с его слов. Меня послали в конторскую библиотеку отбирать книги и фильмы на весь рейс. Книги-то мы с библиотекаршей отобрали быстро, а вот заполнение формуляров заняло четыре дня. Ещё два дня отбирали кинофильмы, так что не было меня на судне всю неделю. Когда я вернулся, от увиденного я ахнул: подволок был цвета неба, даже реактивные следы от самолётов, косяки птиц; переборки -- бескрайние поля с перелесками, речка, заросшая камышом... от всего этого каюта казалась шире. А когда посмотрел под ноги -- по лазоревой глади огромные бутоны роз. И всё это было похоже на лёд, в который вморожены розы. Запаха краски в каюте не было, а пахло озоном, как после грозы. До начала промысла Николай Михайлович оформил ещё две каюты: капитана и технолога-завпроизводства. На очереди были каюта старпома и главмеха.
Но не долго мы с Николаем наслаждались красотой своей каюты: на неё положила глаз буфетчица, любовница старпома. Через неделю старпом попросил поменяться каютами с ней. Возражения не принимались. Так, мол, распорядился капитан. Почертыхались мы с Николаем, но, делать нечего, переселились в "бабский угол" -- душ и гальюн там были женскими, а мужские находились по другому борту. Благо, каюта нам досталась чистой и не запущенной. Но в сравнении с нашей покинутой каютой -- небо и земля.
- Ничего, Александр. Они скоро решат поменяться обратно, - успокаивал меня Николай.
Я, правда, не поверил его словам, затаив обиду на старпома.
Буфетчица же, став любовницей старпома, борзела на глазах: даже грозила, что спишет с судна, но это был уже предел. С ней никто не связывался, так какао этого она была любовницей первого помощника капитана -- той ещё мрази. Я не националист, но помесь татарина и мордвина-эрзя, коим был первый помощник, вобрал в себя всю низменную людскую похоть да ещё с наделённой неограниченной властью. Но в этот рейс он не пошёл, и буфетчица, как вымпел, перешла к старому.
Новую каюту мы не улучшали. Я один стоял на вахте с ревизором, а Николай оформлял каюты начальству. Через пару недель, проходя мимо бывшей каюты , стал отчётливо проявляться запах тухлятины. Пришёл старпом и заставил искать в каютах дохлую крысу. Но в нашей каюте и других соседних запаха не было, а в каюте буфетчицы с медсестрой запах был с каждым днём всё сильнее и сильнее. И, в самый пик невыносимого запаха, когда уже иллюминаторы были постоянно открыты, старпом приказывает нам с Николаем снова переселиться в свою каюту. Своё решение он довёл до меня в тот момент, когда я стоял на руле на вахте. И тут я взбеленился! А рядом со мной на мостике в это время находился капитан с замполитом и зампроизводством.
- Так-так, что-то я не понял, какие переселения? - спросил капитан.
- Да, это мы так, между собой договорились, переселили буфетчицу и медсестру, - пояснил старпом.
- Какой, по договорённости??? По Вашему распоряжению, Борис Иванович, нас переселил старпом из каюты в женскую, - вставил я свои пять копеек.
- Старпом, что это такое? Когда я давал такое распоряжение?
- Ну, я это, малость прибавил, - смущённо ответил старпом.
- А почему я это узнаю последним? Ты зачем переселил их, не поставив меня в известность?
- Ну, это, буфетчица захотела жить в этой каюте, я пошёл ей навстречу.
- А в моей она завтра не захочет пожить? - Задал риторический вопрос капитан.
- Так она у меня уже половине смены пригрозила, что спишет на берег, - вступил в разговор завпроизводством.
- Как это спишет? А что у нас за должность такая, что в её власти списать экипаж можно? - спросил капитан.
- О, власть у неё большая, - с ехидной улыбкой поддержал разговор замполит, - она любовница старпома!
- Так, старпом, тебе строгий выговор за превышение своих полномочий и за выступление от моего имени. Замполит, с твоей стороны что будет в награду коммунисту -- старшему помощнику Бирюков Александру Анатольевичу за любовницу и самоуправство?
- Я думаю, что строгий выговор по партийной линии, - глядя на старпома ответил замполит.
- Собрание по этому поводу будем собирать, - спросил капитан у самого старпома.
- Нет, не надо, - ответил тот.
- А теперь разберёмся с буфетчицей, - продолжил капитан, - Как буфетчица она никакая, это её выдвинул бывший замполит; чистотой не отличается, всегда у неё грязь в раздаточной...
- Григорий Семёнович, - обратился капитан к завпроизводством, - выдели нам в столовую рыбообработчицу, ту, которая официанткой в ресторане работала, а на её место поставь уборщицу, ту, что ко мне подходила, просилась. А старшего помощника старшего помощника я приказом от имени старшего помощника перевожу в уборщицы. Ты от моего имени не можешь выступать, а вот я от твоего имени могу. И благодари бога, что я тебя не перевёл во второго помощника. А на твоё место претендент есть, вот, ревизор, из бывших старпомов, - кивнул капитан на ревизора, который к тому времени вышел из штурманской, чтобы не быть случайным свидетелем внутренних разборок.
- Александр, на курсе?
- Сто восемьдесят три на румбе!
- Сто восемьдесят шесть на румб!
- Есть сто восемьдесят шесть на румб! На румбе сто восемьдесят шесть!
- Так держать!
- Есть так держать!
В это время я не знал, почему в бывшей нашей каюте стоял такой смрад, и переселяться туда не хотелось. На мостик поднялся мой напарник, который обделывал каюту завпроизводства. Я ему сказал, что нам снова предстоит переселяться в прежнюю нашу каюту, но он почему-то не расстроился, а безразлично ответил:
- Ну, переселяться, так переселяться.
- Николай Михайлович, - обратился капитан к моему напарнику, - а почему Вы мне не сказали, что Вас с Александром выселили из каюты?
- Так Леонид Анатольевич сказал, что это Ваше распоряжение.
- Ты ещё здесь? - обратился капитан к старому, - Ты понял всё в ротации? Теперь вод иди и от моего имени напиши приказ о перемещении А на тебя мы напишем приказ отдельно. И пойми, твоя выходка не достойна офицера флота. Иди с глаз моих долой, и чтобы завтра у нас была новая буфетчица, а эту в уборщицы.
Когда я сменился с вахты, пертурбация шла полным ходом: нашу каюту уже покинули, мои вещи перенесли новая буфетчица и Николай Михайлович. Все были довольны, корме меня и бывшей буфетчицы. Запах в нашей каюте был невыносимым, аж поташнивало временами. Николай Михайлович уже закончил оформлять каюту завпроизводством и готовился к оформлению кают боцмана и замполита.
Когда я, попив чая, вернулся в каюту, дверь была закреплена на "штормовке" и были открыты оба иллюминатора. Меня посадил на диван Николай, закрыл на ключ дверь, опустил бродяжки на иллюминаторы и включил свет. Сам он залез под стол и начал откручивать столешницу. Стол в каюте представлял собой полую трубу с двумя пластинами на торгах. Одной пластиной она прикручивалась к полу, а ко второй пластине прикручивалась столешница. Открутив столешницу от основания, он из шиши достал три яйца в капроновом чулке, которые он перед переселением туда заложил нарочно, и именно они издавали такой запах. Через день запах из каюты полностью выветрился, а нейтрализатор подвёл жирную черту под всей этой эпопеей.
А у старпома это эпопея только началась. Яркие моменты этой эпопеи:
- Новоиспечённая уборщица в знак благодарности за своё назначение отхлестала старпома мокрой тряпкой по лицу.
- За драку уборщицы с буфетчицей, первую списали с судна, а старпома перевели на должность второго штурмана.
- По приходу его с рейса Леонида Анатольевича ожидал развод.
- В следующий рейс он пошёл третьим помощником капитана, уже беспартийным, с закрытой визой на "флагмане" прибрежного флота "РР - Алдан" - "лучшем" в пароходстве производителе пряной кильки.
Такую вот цену заплатил старпом за любовь с глупой и привередливой женщиной, которая, кстати, тоже осталась на берегу и море она видела только с пляжа Светлогорске и Зеленоградск, заходя в воду не выше колена.