За стеклом
Моё зеркало меня пугает,
Забирает часть души и позвонки ломает.
Мне б его разбить — да верно ль это?
Вглядываюсь в отраженье — нет ответа.
Утро не задалось с самого начала: обычно спокойный коротколапый друг Джой лаял так, что по батареям не стучали лишь самые ленивые соседи. Ещё бы, за окном только проявлялся рассвет, мне даже страшно было смотреть на часы.
— Джой, фу! Ко мне, малыш! — звала я, болезненно открывая глаза: проклятая привычка ложиться не раньше трёх заставляла их слезиться от солнца, ветра, непредумышленно поднятых век... Да от всего!
Половина пятого. Ещё была надежда уладить всё, не вставая с кровати, и доспать до крика будильника. Но упрямый корги разрывался всё яростнее, игнорируя мои команды.
— Да что б тебя... — крикнула я, резко скидывая одеяло.
Ноги нехотя волокли меня по холодному кафелю. Тапочек у кровати не оказалось, так что пришлось идти на озлобленный лай, раздававшийся из ванной, босиком.
— Джой, замолчи! Ну, пожалуйста!
Пёс зарычал, а потом пронзительно взвизгнул. Я зажгла свет и влетела в ванную: Джой поскуливал и пятился, пытаясь уместить своё рыхлое тельце в узкую нишу между шкафом под раковиной и унитазом. Коричневое плюшевое ухо сочилось кровью, и пёс периодически проверял его правой лапой.
— Обо что же ты так? — удивилась я. — Странно, похоже на укус. Не погрызанный же тобой снова тапочек защищался, — пыталась шутить окончательно проснувшаяся я, доставая перекись. — Подожди, сейчас мы всё исправим. Ну, иди ко мне.
Но Джой встряхнул головой, ощетинился и, как ошпаренный, выбежал из ванной. Я и не думала, что этот увалень, которого мы с подругой в шутку называли батоном, вообще умеет бегать.
Поспать больше не вышло. Битый час я пыталась успокоить забившегося под кровать и всё ещё скулящего малыша, чтобы обработать непонятную рану, но тщетно. Он лишь выл, дрожал и смотрел на меня круглыми испуганными глазами-пуговицами.
На работу в то утро я снова опоздала, третий раз за неделю. И сразу же попала «на ковёр» к директору.
— Ты и правда считаешь, что специалист по продажам имеет право приходить позже начальника и клиентов? Я предупреждал тебя? — сыпал вопросами шеф. — Уволена, моё терпение лопнуло, можешь даже не объяснять, что случилось на этот раз.
Я и не пыталась: странное поведение домашней «скотины» — именно так наш толстый босс называл всех хвостатых — точно не стало бы надёжным прикрытием, а выдумывать более вескую причину для часового прогула мой недоспавший мозг сейчас был не готов. Молча забрала трудовую и расчёт за полмесяца — и покинула «Мир мебели», хлопнув скрипучей дверью.
Вернувшись домой, я закрылась в ванной и разревелась от навалившихся усталости и бессилия. На что мне теперь снимать квартиру? Куда устраиваться? Я въехала сюда, чтобы начать новую жизнь, чтобы забыть прежнюю. И его, бывшего.
В старом жилье, гораздо более удобном во всех отношениях, остались разрушенные мечты, болезненные осколки чувств. Там каждая мелочь напоминала о предательстве любимого, который холодно порвал со мной после пяти лет совместной жизни. Из прошлого я взяла в будущее только преданного Джоя, подаренного мне Виктором за месяц до краха наших отношений.
— За что мне всё это? — спрашивала я у помутневшего зеркала, глядя, как чёрной перевёрнутой молнией растекается тушь.
— Потому что слабачка, — скрипуче задрожало в висках.
— Что?! Кто здесь? — зачем-то обернулась я. Естественно, в ванной никого больше не было. Только корги упрямо царапал дверь и опять бесновато лаял. Я вышла, взяла мечущийся шерстяной батон на руки и, обещая накормить, понесла на кухню.
Здесь хозяйничал бардак: стулья перевёрнуты, полотенца и салфетки разбросаны по полу и скомканы, чашка с недопитым перед работой кофе «красуется» у батареи, под подоконником, с отломленной ручкой. Меня, конечно, не назвать идеальной хозяйкой, но, когда я покидала квартиру, здесь точно был относительный порядок.
— Джой, как ты мог? Тебе мало, что меня из-за твоих утренних выходок уволили? — я небрежно спустила, почти бросила провинившегося пса на пол и снова дала волю чувствам, присев прямо на холодный кафель.
Когда слёзы закончились, подошла к раковине, чтобы умыться. «Что это? Откуда? — спрашивала себя я, таращась в круглую нержавейку. — Неужели хозяйка приходила? Но не могла же она оставить здесь такое свинство…»
Слив под завязку был забит тыквенными семечками, целыми и чищенными, сырыми и жаренными. Разгром, может, и учинил Джой, но как объяснить это? Семян, от которых я лет с десяти покрываюсь красными пятнами, на кухне точно быть не могло, я никогда их не покупала.
***
Следующую неделю я провела с охапкой газет для безработных, небрежно обводила более или менее подходящие объявления, бесконечно звонила, записывалась на встречи, с которых возвращалась опустошённой отказами и до тошноты осточертевшей фразой: «Мы вам перезвоним».
— Тряпка, — нашёптывало зеркало, когда я оплакивала очередное неудавшееся собеседование.
— Посмотрела бы на тебя на моём месте, — невольно заговорила с отражением я. На миг мне показалось, что оно искривилось в довольной ухмылке. Надо бы отдохнуть... Вот только Джой не умолкал и сейчас, пытаясь, кажется, выломать дверь.
Хозяйка квартиры уже звонила мне по поводу собаки, говорила, что жаловались соседи, требовала принять меры. Видимо, придётся на пару дней отвезти малыша в питомник или отдать на передержку: жильцы отдохнут от заливистого гавканья, а я постараюсь склеить себя и найти работу.
Джоя, к счастью, согласилась приютить знакомая, живущая в частном доме на окраине города.
— Привози, — велела она. — В моём «зоопарке» одной мордой больше, одной меньше — и не заметить. Он у тебя с кошками ладит?
— Не знаю, — честно призналась я. — На улице на них не бросается.
— Впрочем, это не важно, мои себя в обиду не дадут.
В полупустом вагоне метро, грохота которого Джой всегда боялся, пёс уснул. Неожиданно, пришлось будить его на нужной станции. Не попросился на руки даже на лестнице, словно подменили.
— Ты не заболел, дружок? Я тебя не узнаю. Обижаешься? Не надо, это ненадолго.
Пёс не смотрел на меня, не вилял хвостом — и мы молча дошли до нужного адреса. Не заинтересовался он ни лисой, наматывающей круги в просторном вольере, ни игриво лающим хаски, долбившим лапами по решётке соседнего с рыжей «загона». Не повернулся в сторону кошек, вальяжно расхаживающих по Катиному дивану.
— Ну привет, морда! — поздоровалась с временным жильцом знакомая, теребя его за щёки.
— Спасибо большое, что приютила Джоя. Надеюсь, у тебя он будет вести себя скромнее. Вот, — протянула я ей заранее собранную сумку, — здесь его любимый корм и деньги.
— Да не переживай, я и спать под лай давно привыкла. А деньги забери, устроишься, там и рассчитаемся. Чай будешь?
— Нет, я побегу, пожалуй, пока не стемнело.
Джой растянулся на полу и, не моргая, смотрел в пустоту перед собой. Я подошла к нему, чтобы проститься.
— Не грусти тут без меня, ладно? Вон сколько друзей рядом будет, — ободряла его я. — Ну, до встречи, малыш!
Я по привычке потрепала холку и уши любимца, а он вдруг обнял мою руку короткими лапами и стал наскоро лизать ладонь.
— Ну-ну, всё хорошо. Я обязательно вернусь за тобой! Обещаю.
Джой, кажется, поверил: отпустил руку и уложил умную мордашку на вытянутые лапы.
***
Примерно через сутки позвонила Катя:
— Маш, привет, у тебя всё хорошо? — взволнованно спросила она.
— Всё как и было, — ответила я. — Пока без новостей. А что?
— Да тут Джой... Он не ест ничего с тех пор, как ты уехала. Скулит всё время, так надрывно. Слышишь?
— Слышу... — вздохнула я.
— И плачет! Представляешь, реально плачет, слезами!
Сердце защемило:
— Давай я заберу его.
— Сегодня поздно уже, пока доедешь. Я сейчас немного успокоительного ему дам, а завтра, если он не прекратит это, позвоню — и заберёшь. Я шума не боюсь, ты не подумай, просто жалко его.
— Хорошо. Спасибо тебе ещё раз.
Утром меня ждало очередное собеседование. Надо было лечь пораньше. Я бросила в сумку блокнот и ручку и решила переложить деньги на проезд из кошелька в боковой карман. Только бумажника в сумке не было. Я проверила джинсы, компьютерный стол, подоконники, заглянула за прихожку — безрезультатно. Ни кошелька, ни оставшейся с последней зарплаты тысячи. Как мне завтра добираться? С чем идти в полицию?
Губы затряслись, глаза защипало. Я зашла выключить воду в почти уже переполненной ванной и, опустившись рядом с ней, заревела.
— Ну ты и размазня! — послышался уже знакомый, ядовито-шипящий голос.
Я отпрянула от пола и посмотрела на зеркало. Оттуда на меня пялилась... я. Я зажмурилась и снова бросила взгляд на серебряную гладь: в ней был только синий кафель.
— С ума уже схожу от всего этого, — жаловалась раковине я, умываясь.
— А если нет? — ехидно спросило отражение. Хотя можно ли называть отражением то, что жило своей жизнью? Я всматривалась в зеркало и не могла устоять на месте: вскидывала руки, крутила пальцем у виска, гримасничала... Ждала, когда зеркало сделает то же. Но другая я неподвижно сверлила меня глазами.
— Посмешище, — наконец выдавила она с нескрываемым отвращением.
— Да пошла ты! Ты лишь моя тень! — заорала я, со всей дури впечатываясь в зеркало кулаками. Оно растрескалось, враг ухмылялся.
— Это всё, на что ты способна?
Я сжала зубы, зарычала, словно в последний раз разрывающий жертву волк, и бросилась на обидчицу. Зеркало брызнуло осколками. Я видела, как она собралась из частей: встал на место покосившийся нос, прилипло, куда нужно, ухо, выровнялся подбородок, каждая косточка сыграла свою хрустящую ноту. Кусочки омерзительного паззла стали пугающим целым, оно срослось и ожило. А после зарябило в моих глазах странными полосами.
— Дура. Твоя кровь — это всё, что мне было нужно. Теперь жить буду я.
Она подняла из раковины неровный треугольник зеркала: я стучала по нему что есть мочи. Стучала из каждого обломка, с другой стороны... Руки кровили, голова горела, мысли путались. Холодная стена стекла не поддавалась.
— И не мечтай, я здесь главная, — она искривилась в улыбке, а затем начала показывать мне чёрный язык. — Не хочешь повторять? Что ж, это пока. Я заставлю тебя! И докажу, что ревела ты из-за пустяков. Потому что может быть и хуже. Гораздо хуже. Начну я, пожалуй, с твоего пса, — хищно рассмеялась она и, достав из кармана ажурного халата горсть тыквенных семечек, направилась к выходу.
— Стой! Прекрати это! Вернись! — кричали мы ей вслед, пока в ванной не погас свет.