Имитация адаптации условной скандинавской саги для детей младшего школьного возраста.
Внимайте мне, дети! Сегодня расскажу я вам не сказку – но быль, опалённую годами. Я знаю, вы хотите слышать о героях: и да будет так. Расскажу вам о величайшем герое, чьи подвиги воспеваются скальдами, о победителе чудовищ, великом воине и вожде – но расскажу по-своему. Кто желает услышать гром сражений и весёлого пира шум, пусть будет терпелив, ведь начнём мы как должно: с далёкого начала. Так садитесь же вокруг костра, дети, потому что сегодня услышите вы историю Брено!
Когда боги были молоды и веселы, когда дети волка Ормунда ещё не родились, а Синие Леса назывались Блаувельдом, за Альдерскими горами, что отделяют Люсвейг от Большой Земли, жили племена литургов, альветов и латиманов. Литурги поселились на западе, в тени снежных вершин и добывали в глубоких и тёмных шахтах драгоценное железо; Латиманы заняли юг полуострова и в плодородной долине реки Хайделль растили золотую пшеницу; Альветы же прошли через северный лес и поселились на побережье, промышляя рыбной ловлей и морским разбоем. И не было между тремя племенами мира, ведь у каждого из них было что-то, чего не хватало другим: а потому редкий воин родом с Люсвейга уходил в объятья богини смерти Асвейл в своём доме и с сединой на висках, а жёны и дети мужчин часто бедствовали, страдая от нужды и голода.
Одной тёмной снежной ночью в комнатах просторного и тёплого мьёдухалле альветского вождя Теодориха родился мальчик. Мать ребёнка, прекрасная Олея, укрылась вместе с ним тяжелым одеялом из оленьих шкур и оберегала маленького человека, пока он не уснул: и так день и ночь хранила она его, пока не унеслась на запад последняя ледяная буря и не пришла пора сыну вождя идти на первую охоту.
В первый день весны, на рассвете, отец забрал маленького Брено из материнских покоев и повёл его в лес. Альветы были гордым племенем, предпочитавшим меч плугу: но с начала зимы и до первых лучей летнего солнца бурное море не давало им уйти в поход или рассыпать вдоль побережья рыбацкие судёнышки, а разливающиеся в месяц последнего льда реки отрезали путь для набегов на юг – а потому, год за годом, весна становилась для этого народа порой испытаний, когда воинам приходится брать в руки лук и идти добывать в пробуждающихся лесах скудную добычу. И эта весна не была исключением.
Они бродили по пробуждающимся тропам Голубого Леса, и часы пролетали незаметно. В раннюю пору текущих ручьёв и поющей земли добыть зверя непросто: а Брено и вовсе был в лесу в первый раз. Его отец же не спешил помогать сыну, ибо, по законам племени, свою первую добычу воин должен был найти сам.
И они шли дальше и дальше, оставляя позади светлый сосновый бор у побережья и углубляясь всё глубже в тишину Блаувельда. В ногах Брено игрались мыши-полёвки, над головой кружили маленькие лесные птицы, а огненные белки скакали по деревьям рядом с ним, вглядываясь в его лицо и что-то щебеча друг другу, и слышалось сыну вождя, что передают они друг другу его имя: но иначе.
"Архелль мы зовём тебя, сын человека, предвестник гибели: мир принесёшь ты собратьям своим, но горе придёт в наш лес с этим миром, прилетит на остриях стрел и охотничьих копий!" – так говорили они, оплакивая своих ещё не родившихся детей, что умрут от стрелы охотника. И Брено печалился, слыша эти слова, ведь пока он спал под меховыми одеялами долгую зиму, мать рассказывала ему о красоте леса и всего, что там обитает. Он не хотел стать губителем этой красоты: но вдруг одна из белок скользнула с ветвей ему прямо в руки, поцеловала его в горячий лоб и сказала: "Возьми меня с собой, Брено, сын Теодориха, и назови своим другом. Если ты не хочешь быть губителем Блаувельда, я помогу тебе сберечь нашу красоту и буду с тобой навсегда – но если ты отвергнешь нас и сожжешь деревья в своём сердце, я умру, а со мною и лес".
Тогда Брено обрадовался и сказал:
"Я назову тебя Хильгрид, друг из леса. Иди со мной, будь моим товарищем и другом, разделяй со мной печаль и радость, а я буду верен тебе так же, как и любой воин верен тем, кто стоит рядом с ним в строю!"
И юная огненная белка улеглась на маленькие плечи мальчика и стала оберегать его от всех опасностей, нашёптывая ему в ухо тайны леса, о которых не позволено знать чужаку. А Брено шёл дальше за своим отцом по лесной тропе, превозмогая усталость и боль в ногах, впервые испытывавших долгий поход, и старый вождь дивился тому, как просто покорился самый осторожный и свободолюбивый зверь Блаувельда его маленькому сыну.
И вот, когда, должно быть, солнце уже опускалось за край земли, а лес погружался в темноту, они вышли на широкую поляну, что поросла высокими травами и кустарником. То была волшебная, вечно зелёная поляна Лорглэйд, куда каждую весну отцы водят маленьких сыновей на первую охоту, но никогда не встречаются друг с другом. Старики говорят, что у каждого воина, впервые вышедшего на охоту, своя Лорглейд: тот же, кто встретит на заповедной поляне другого охотника, уже не вернётся. Но в другой раз послушаем их рассказы: в ту ночь вождь Теодорих и его сын были в безопасности, надёжно сохранённые магией весны.
И вот уже вечерняя тишина опутывала папоротников стебли, лишь птицы немногие смели её нарушить – неутомимые, они ещё праздновали конец зимы и близость сезона гнездовий. А утомившихся крылатых певцов сменяли неведомые и странные ночные твари с тихими, колдовскими голосами: то были духи Блаувельда, встречавшие первую весеннюю ночь – но и о них я поведую в другой раз.
И тогда вождь Теодорих разложил на шёлковой молодой траве шкуры и приказал сыну ложиться спать, ибо охота начинается рано утром. Брено лёг рядом с ним на шкуре великого медведя, а Хильгрид укрылась в траве неподалёку. Он взглянул на небо над колдовской поляной и увидел россыпь звёзд, что проходила посреди иссиня-чёрного небосклона. Мириады огоньков рассекали тьму, но их слабый свет не бил в усталые глаза, а лишь притягивал взор. Сколько было их в ту ночь – не сказал бы и мудрейший из жрецов, а тайны, что хранят небесные огни, не разгадал бы и бог-звездочёт Одрик. Они звали его, тянули к себе – но когда мальчику показалось уже, что он вот-вот взлетит навстречу им, сон мягко взял его за руку и увёл в страну, где детей по ночам ждут их собственные сказки.
Рано поутру он проснулся, когда солнце ещё не поднялось над горизонтом. Слушая шорохи леса, Брено открыл глаза и увидел, как тускнеют перед рассветом звёзды – но теперь он сам уже не отозвался на их голоса, ибо утро не терпит долгих размышлений. Он встал и огляделся вокруг: темнота не мешала юным глазам, укреплённым сном на колдовской поляне Лорглейд. Глазам его предстала картина, чудесней которой нет на свете: как стая чаек опускается к воде, в поисках добычи, так лёг белым облаком туман на высокую траву среди невысоких холмов, окутывая и пряча всё, до чего может дотянуться человеческий взор. Это туман пробудил Брено от сна: но не усталой сыростью промокшей постели, а лёгким, едва ощутимым прикосновением свежести, что так желают пробуждающиеся от сна веки. Шёлковая трава, на которой он спал, укрывшись шкурами, не промокла, хотя вокруг их стоянки она легла, отягощённая каплями воды. Странные звуки наощупь пробирались скозь белую пелену: не то пение ночных духов, не то птиц, не то рёв животных. Песнь леса звучала вокруг, притягивая и пугая его одновременно, а где-то вдалеке, в глубине туманного царства, мелькали тени, быстрые и воздушные. И тёмные, угрюмые ели обступали поляну со всех сторон: хоть весна и приходит в Лорглейд раньше, чем в остальном лесу, её тепло не уходит далеко от источника. Они прижались к нему, как люди придвигаются ближе к костру в снежную ночь, и Брено подумалось: "Как жаль, что после нашей охоты лишатся они этого тепла, пускай и ненадолго, до наступления весны". Ему хотелось бы, чтобы и деревья могли греться без помех, как это делал он сам, ещё пока спал в родительских чертогах, но как бы велико в своей детской простодушности не было это желание, осуществить его он был не в силах.
Отец его, Теодорих, спал так же, как и прежде, укрывшись толстыми шкурами. Брено звал его раз, другой – но старый вождь спал, будто бы и не близилось утро. Ни голос сына, ни прикосновение хвоста Хильгрид не могли пробудить его: и тогда Брено взял свой маленький лук, что лежал рядом с его ложем, позвал Хильгрид к себе на плечо и ушёл в туман, ибо пришла пора начинать его первую охоту.
Редкий охотник приносит добычу с поляны Лорглейд в свою первую весну. Чтобы добыть пугливого зверя, мало альветской храбрости и верного глаза: лишь тот, кто подобно бурому волку подберётся к добыче с подветренной стороны, обойдёт чавкающие топи и не выдаст себя раньше времени неосторожным движением, добудет её. Даже величайший из воинов не станет хорошим охотником в одночасье: и долго бродил Брено в высокой траве, порою проходя на расстоянии вытянутой руки от схоронившегося зверя. В иное же время тот ускользал, едва Брено натягивал тетиву лука; скрывался в густой траве, или уносился быстрым ветром в предрассветную темноту, под шелест листьев и усмешки духов весны. Он же не унывал и шёл дальше: с каждым разом всё искуснее подкрадываясь к добыче, всё тише ступая по гораздой на шорохи траве, всё увереннее натягивая тетиву – чем дальше Брено шёл, тем больший азарт охоты овладевал им, разгонял его кровь и тревожил разум. И голос звучал у него в голове: "Ты родился в мьёдухалле великого Теодориха Красного, воина-ратноборца и победителя царей юга, грозу моря Инландсхавет и повелителя альветов, чью славу видят сами боги! Долгие зимние месяцы ты провёл в тепле и покое под меховыми одеялами: довольно же! Сегодня, под пение духов весны, начинается твоя жизнь в этом мире, укроти её! Срази добычу меткой стрелой и пусть благословление Лорглейд пребудет с тобой до конца твоих дней!".
И Брено слушал голос, уходя всё дальше и дальше от отцовской стоянки, в предрассветной полутьме вновь и вновь пробираясь сквозь заросли и ручьи – туда, куда манила его весна.
А время шло, и чем ближе шла ночь к рассвету, тем больше жителей леса, привлечённых теплом и сочными травами покидало поляну, возвращаясь в непроницаемую тьму под ветвями лесных елей. И едва запылавший огонь в сердце Брено уже беспокойно давил, метался, наполняя душу сомнениями. Идти становилось тяжелей: колдовской туман оседал окончательно, оставляя на траве тяжёлые, свинцовые капли воды, с шумом падающие на неосторожного маленького воина. Он шёл дальше, но холод вдруг начал пробирать его до костей – непривычная, промозглая, усталая сырость, будто пришедшая из незнакомой ещё Брено осени. Холод что, бывало, изгонялся из родных чертогов альветского вождя ярким пламенем очага, сейчас становился всё сильнее. Магия Лорглейд уходила, а на её место возвращалась погода ранней весны, сжимая плечи мальчика ознобом.
И пора уже юному воину остановиться и вернуться к ночлегу – следующая весна принесёт с собой новую охоту, и, быть может, долгожданный успех. И Брено остановился посреди поникшей в росе травы, почувствовав, как тяжела вдруг стала его набухшая от влаги меховая куртка, как промёрзли его не прикрытые зимними меховыми перчатками руки и как хлюпает вода в кожаных сапожках. Азарт улетучивался с каждым мигом: из альветского охотника он вновь стал ребёнком, встречавшим в лесу свою первую весну. Усталость накатилась на него тяжёлой, давящей волной, все члены его тела возопили от воспоминания о тяжёлом похоже, а глаза сами собой начали смыкаться, обещая тяжёлый, беспокойный сон на мокром травяном ложе.
И тогда Хильгрид, что до того времени лежала, свернувшись на его плече, встрепенулась и сказала:
"Не пристало тебе, юный человек, останавливаться в шаге от своей первой победы: ты обошёл поляну Лорглейд семь раз и ещё один – духи леса говорили мне, что ни один из воинов-альветов не проходил столько в свою первую весну, а уж дети других племён и подавно. За это, а ещё в знак дружбы лесного народа с тобой, Архелль, я нарушу наши законы и подскажу тебе, где прячется мой дикий собрат, покажу, как подкрадывается к добыче старый вожак стаи бурых волков и расскажу со слов зорких птиц, как натягивает лук стрелок-латиман в полях их солнечной страны: но помни, что нанести удар охотник должен сам. Воспрянь, Брено, сын Теодориха, ибо я чую рядом добычу!"
И с этими словами прыгнула она на зеленеющий высокий куст огненных осенних ягод, что рос на опушке просыпающегося леса и, набрав на нём росы, вернулась на плечи к Брено, чтобы смочить ему уставшие глаза, омыть покрытое грязью лицо и снова прилечь рядом с его ухом – в него она будет рассказывать те тайны, что пообещала раскрыть от лица своих лесных сородичей
И Брено обрадовался, встрепенулся и снова пошёл осторожной охотничьей походкой по холодной траве: Хильгрид же он сказал так:
"Спасибо тебе, друг из леса! Если добуду я сегодня зверя, то торжественно поклянусь перед лесным народом, что никогда не выйду на охоту ради забавы: никогда не погублю своей стрелой больше добычи, чем нужно храбрым альветским воинам для славного пира в мьёдухалле моего отца."
Они шли так долго, что первые лучи зари уже начали просвечивать сквозь густую стену леса: усталость снова одолевала Брено, но он шёл дальше, заставляя себя делать шаг за шагом, не забывая и об осторожности. Хотя все члены его тела молили об отдыхе, знания, что передала ему Хильгрид, придавали охотнику новые силы. Теперь он ясно видел в примятой траве свежие следы копыт, уводящие его от опушки леса вглубь поляны: иногда их пересекали едва заметные следы других обитателей леса, уходившие от центра поляны в обратном направлении – их читал он с той же ясностью, с какой мудрый жрец разгадывает потаённый смысл рунического письма, вознося сохранённые предками молитвы богам. Он почти чувствовал запах зверя, чувствовал, как где-то рядом бьётся его большое, полное жизни сердце – сердце старого хозяина стада, храброго достаточно, чтобы прийти на Лорглейд в самый последний час перед рассветом и оставаться здесь, когда его молодые родичи уже укрылись под защитой зарослей. Азарт вновь овладел душой Брено, и верная Хильгрид напряглась у него на плече: наступал последний миг охоты.
И, наконец, трава раступилась перед ним на вершине древнего кургана, являя взору гордый стан королевского оленя, чудом забредшего сюда из далёких и тёплых южных лесов со своим стадом через половину полуострова лишь для того, чтобы встретить свой конец. Быстра была стрела сына альветского вождя: прямо в глаз поразила она зверя, не повредив череп и принеся старому вожку быструю смерть.
Но Брено не видел, как упал, подкосившись, почтенный зверь: все его силы ушли на этот выстрел, и едва стрела запела свою короткую песню, сын вождя повалился на землю, сомкнув очи. Он уснул, и проспал два дня и две ночи – там же его и нашёл вождь Теодорих, очнувшийся от предрассветного морока волшебной поляны Лорглейд. Он не стал будить сына, но лишь подивился тому, какую добычу смог добыть тот в свою первую весну: он разделал оленя, как полагается, сохранив в целости шкуру и череп с стрелой в нём. А когда на утро третьего дня Брено проснулся, пришла пора им возвращаться домой, на берега быстроструйного пролива Хайгорн, где в тёплых чертогах уже ждала своего маленького воина его любящая мать, златоволосая Олея.
Так закончилась первая из историй о Брено, сыне Теодориха, величайшем из вождей и мудрейшем из воинов.