Харассмент — слово то какое дивное! Заморскае. Его даже просто перевести на русский язык сложно — ввиду отсутствия подобных понятий в нашем обществе как таковых. А ввести в обиход как нечто серьезное и наказуемое — это вообще грань фантастики. В переводе харассмент - это что-то аля сексуальное домогательство, когда по попе хлоп или за попу хвать.
О каком сексуальном домогательстве и сексуальном абьюзе может идти речь в стране, где насилие по отношению к женщине — это бытовая норма, а изнасилование — это ‘сама виновата’ в подавляющем большинстве. Жертва насилия имеет шансы на справедливость в 100 процентах случаев из 100, только со знаком минус — то есть никогда. Почему?
Потому что в глазах общества, жертва всегда виновата сама. Она всегда сама пьяна, сама неподобающе одета, сама неподобающе себя ведет, сама не то говорит и не то делает, сама появляется не в том месте и не в то время, сама провоцирует преступление всем своей возможной самостью и потому всегда виновата сама. Я никогда не задумывалась о том, что же на самом деле стоит за этой ’само виноватостью’, насколько это дикое бесчеловечное отношение к женщине, пока не случилось одно недавнее но — кино.
Мой эксби стиль и танцевальный шалтай болтай юных и не юных лет — это плотная аксиома всего, что вмещает предрассудковое ‘сама виновата’. И я это прекрасно осознавала. Я осознавала, что даже если со мной случатся неоспоримые доказательства насилия — сильные побои, гематомы и прочие атрибуты, я все равно буду ‘сама виновата’. Поэтому смысла обращаться куда-либо нет и есть смысл не доводить до побоев и гематом. И я старательно не доводила.
Я была настолько уверена в своей изначальной ‘самой виноватости’, что искренне считала все эти преступления без гематом чем-то совершенно обычным — той самой бытовой нормой. Той самой нормой, которой считают подобные преступления те, кто никогда не подвергался сексуальному домогательству, никогда не был изнасилован и те, кто насиловал таких подобных ‘само виноватых’ совершенно безнаказанно.
Это была такая нормальная норма для меня, что вся боль пережитого чаще прикрывалась иронией и юмором, заклеивалась пластырем ‘аля ничего же не произошло’ и далее просто игнорировалась годами. Годами все то, что было тщательно заклеено и замаскировано этим пластырем с потертой надписью ‘пустяк, норма и сама виновата’ не заживало, а превращалось в страшную запущенную гниющую рану где-то там — на дне психики, развиваясь в тяжелый сепсис моей души.
Я бы никогда не задумалась об истинных причинах этой глубочайшей травмы и тяжелой сопутствующей болезни, если бы не одно относительно свежее и весьма спорное кино — ‘Девушка подающая надежды’. По сюжету сильно пьяную и, возможно, даже под веществами героиню фильма изнасиловали на вечеринке, но никто за это не ответил. Она сама якобы того хотела, а ее выкрики ‘нет’ в процессе преступления ничего не значили. В итоге девушка ушла из жизни, за ней ушла и ее подруга. Попутно, правда, подруга пошевелила немного близлежащее сообщество, в том числе виновников того преступления на вечеринке. Это и легло в основу сюжета.
Я была героиней вечеринки этого фильма, и не один раз. При чем совершенно трезвой, но совершенно наивно-глупой. И совершенно пьяной тоже была. Я всегда знала свое ‘нет’ или ‘да’ на предмет готова ли я продолжить с кавалером постельные скачки и готова ли я это сделать сегодня. И нет такой дозы алкоголя или вещества, способного поменять мое ‘нет’, если я приняла это ‘нет’ в своей трезвой голове. Но не каждое мое ‘нет’ было услышано. И ни одно из моих ‘нет’ не было наказано согласно уголовному кодексу, при том, что каждое ‘нет’ попадало под статью того самого уголовного кодекса. Серьезность и значимость тех ненаказанных ‘нет’, увы, я поняла только сегодня.
Не важно как я была одета или раздета, как не трезва или разгульно весела, не важно как голожопа моя профессия, которая сама по себе сплошной харассмент, не важно в каком месте и с кем, и сколько ‘да’ было в аналогичных случаях до этого конкретного ‘нет’ — все эти забавные курьезы под пластырем моей сильной шатающейся улыбки — это серьезные преступления, и каждый, кто в этом участвовал — серьезный преступник. Каждый, кто закрыл рот на мое ‘нет’ — преступник. Не важно как — игнором, психологическим давлением, угрозой, запугиванием, физической силой. Каждое такое изнасилованное ‘нет’ — это все преступления.
И сегодня, смотря на пухлую физиономию уже семейного человека, где-то пролетом в инстаграм, улыбающегося во все свои 28 запломбированных зубов — я вижу преступника. И я знаю, что он — насильник, который не отсидел. Которой не осознал, который не понял, который, возможно, продолжил свои преступления.
Представим себе не женщину, а мужчину. Мужчина выпил и на приличном веселе. Прилично одет в костюм и галстук, аля депутат, или неприлично одет в майку и шорты, аля гопник. Значит ли это, что его подвыпившего или очень пьяного можно ограбить? Воровство его барсетки и телефона — это не преступление? Ибо он же сам виноват, он же пьян? Пьян и в шортах. Или пьян и в галстуке.
Если женщина нацепила юбку-пояс и блузу-лифчик и пошла в пляс на барной стойке в состоянии алко амбре, значит ли это что ее можно убить? Зарезать ее можно прямо там, рядом, за стойкой? Она же сама виновата — раздета как блядь и нажралась как свинья. Ее можно убить, руководствуясь этими аргументами? Это не будет преступлением? За это не нужно наказывать?
Как будто для убийства женская пьянь и дрянь — это еще недостаточная причина. Женская короткая юбка и декольтированная сися — еще не повод убивать для большинства из нас. И она не будет сама виновата. А убийца все таки будет в наших умах ай-ай-ай и но-но-но — посадить и наказать!
А изнасиловать ее можно? Для изнасилования ее пьянковатости и неодетости достаточно? Что это за неофициальная шкала допустимости преступления? Где зафиксирован перечень разрешенных преступлений в зависимости от степени одетости и уровня алко в крови?
Убить нельзя, насиловать можно? Мужчину — нет, женщину — да. Неофициально. По умолчанию. Хватит молчать.
Я не сама виновата. Он виноват. Он — преступник и совершил преступление. Он должен быть за это наказан.
Каждый муж, который не слышит ‘нет’, и если — это не ролевое заранее оговорённое ‘нет’, с паролем и кодом дезактивации — преступник! Каждый бравый гусар в поиске пьяного мяса, игнорируя пьяное ‘нет’ — преступник! Каждый манипулятор, давящий аргументами, угрозами заговаривая ‘нет’ — преступник! Каждый веселый товарищ с запасом нарко и алко химии на двоих с целью передурманить ‘нет’ — преступник! Каждый, к кому девушка приехала в гости на чай и не подразумевала большего, но он решил иначе — преступник! Все они, абсолютно каждый — преступники. Все они, абсолютно каждый — насильники.
Это преступники насильники среди нас. Это чьи-то сыновья, мужья, отцы, дедушки, знакомые, друзья, партнеры по работе. Они продолжают как ни в чем ни бывало и считают это нормой. Потому что мы, общество, считаем это нормой. Потому что я, жертва насилия, считаю это нормой. Это преступники, порождённые нами, социумом и этим мерзким отвратительным ‘сама виновата’. Это преступники в костюмах обычных людей. Это преступники как норма, которую мы считаем нормой, помимо не нормы, которую мы признаём, когда товарищи с очень выраженными нарушениями психики с уклоном в психопатию. Это преступники среди нас и их много.
Я не сама виновата. Я — жертва преступления. И мы с вами взращиваем этих жертв как норму, научая их не любить себя, не ценить себя и молчать. И мы с вами взращиваем этих преступников как норму, научая их совершать преступления безнаказанно. Это мы с вами ставим клеймо ‘сама виновата’ и принимаем преступления как норму. Но это не норма. И жертва никогда не виновата сама. Виноват преступник. И виноват каждый, кто считает иначе.