Еще одно воспоминание из раннего детства: просыпаюсь от кошмара. Приснилось, что в моей кроватке черные скользкие змеи – такие, каких рисуют на голове Медузы Горгоны. Я ору и плачу. Бабушка Лида (папина мама) берет меня на руки и подносит к окну. А за окном привычный двор - мирный и не страшный. Я вижу ряд тополей, деревянный кораблик, скамеечки... Смотрю-смотрю и постепенно успокаиваюсь. Бабушка садится на стул возле окна, сажает меня на колени, и так мы сидим, пока я не засыпаю. Вот и сказочке конец.
Другое воспоминание: я не дома, а почему-то у бабушки Жени и дедушки Вовы (маминых родителей). Лежу в странной железной кровати, а мама сидит рядом, и выражение лица у нее очень трагическое. В воздухе ощущение какой-то чрезвычайной ситуации, сборов впопыхах, чуть ли не бегства.
Что за всем этим стоит? А вот что. До этого момента мы жили все вместе: бабушка Лида, мама с папой и я (а потом еще и сестренка). Но у мамочки и бабушки были кое-какие разногласия. Они плохо понимали друг друга в быту. И плохо сходились характерами. Мама – щирая украиночка: очень вспыльчивая, но отходчивая. И гордая: никогда не признает, что неправа. На критику или скажет: "Я знаю", или просто обидится. А еще ей иногда просто нужно что-то устроить. Какую-то драматическую сцену, ссору со слезами и бурным примирением.
А бабушка Лида никогда ничего такого не устроит. И другим устроить не даст. Она из русской крестьянской семьи. Из очень дружной семьи, где все жили сообща, никто ни на кого не повышал голос и тем более не поднимал руку. Бабушка сдержанная и немногословная, как ковбой. У нее мощное чувство юмора, но шутит она без улыбки. С ней спокойно и надежно. Она властная, но не вздорная: принимает аргументы.
Многое оставалось невысказанным, и напряжение понемногу росло. Бабушка никогда не опускала рук (замечательное качество; я думаю, это и помогло ей выжить в блокаду) и искала способы наладить коммуникацию с мамочкой. И вот однажды ей пришла вроде бы здравая идея: привлечь в качестве арбитра бабушку Женю, мамину маму. Бабушка Лида думала, что мать и дочь уж точно поймут друг друга, и в конце концов все трое придут к согласию.
Это был большой политический просчет! Бабушка Женя поняла все по-своему. Что бабушка Лида жалуется ей на мою мамочку, а ее доченьку. "Наших бьют!". Бабушка Женя решила спасать своего ребенка из лап свекрови (а заодно и нас с сестренкой, и папу тоже, раз уж он с нами). Сказала маме, чтобы она возвращалась к родителям. Мама догадалась, что это бабушка Лида ее выгоняет (хотя она и не думала). И все закрутилось так, что не распутаешь.
Но мы же ленинградская семья. Поэтому у нас не было ни криков, ни ругани, ничего из того, что бывает на шоу Малахова и иже с ним. Все встречались в гостях на днях рождения и были друг с другом очень любезны, но бабушки с тех пор думали друг о друге много всякого. Иногда сводили счеты заочно (у каждой был свой слушатель, которому она говорила все что думала о сопернице), но сцен не устраивали и нас не втягивали в ссору. Бабушка Лида много помогала маме. Можно не одобрять, но все равно желать добра – видимо, это был как раз такой случай.
Но к бабушке Жене мы все-таки переехали, хотя и не сразу. На несколько месяцев было заключено перемирие: родилась моя сестренка, а потом мы все вместе поехали на дачу в Куккузи.
И только осенью состоялся переезд. Но я тут же заболела краснухой, причем сильно. Температуру долго не могли сбить, трижды вызывали скорую. Вот именно этот момент я и запомнила: именно тогда мама сидела у моей кровати, и выражение лица у нее соответствовало обстоятельствам.
Но все закончилось хорошо. На третьей скорой приехала врач очень страшного вида. У нее был нос как у Бабы-Яги и голова вся в мелких кудряшках. Я увидела ее и дико заорала от испуга, и температура у меня сама собой стала падать. Я пошла на поправку.
Потом я долго поправлялась, даже разучилась ходить, но научилась снова. А между тем у нас появилась своя квартира. Мамина бабушка Оля, убежденная коммунистка (она вроде бы даже как-то участвовала в революции!) была уже очень старенькой. Бабушка Женя давно понимала, что за этим товарищем хорошо бы присматривать: ей стал являться Ильич. Будто бы за окном она видела Ильича и своего покойного мужа: они пролетали мимо окна на диване и махали ей руками. По другой версии, видений не было, но каждый вечер прабабушка подходила к окну и рассказывала Ильичу, как день прошел и что было сделано. Исповедовалась по-большевистски.
Так что вскоре случилась рокировочка. Прабабушка поехала жить к дочке и зятю, а мы – в ее квартиру на проспекте Карла Маркса. Все остались в выигрыше: лучше одна старушка (плюс Ильич в уме), чем три буйных Чирика в придачу к мамочке. А мама и папа получили свое жилье и независимость.
Сестренке было пока все равно: ей было четыре месяца. А вот мне несказанно повезло: как только я немного окрепла – вернулась к бабушке Лиде, чтобы не заразить ненароком сестренку. Там я каким-то образом закрепилась и прожила аж до шести лет в полной гармонии, а к родителям ездила в гости на выходные.
Вот так две драмы (одна ссора и одна краснуха) в итоге сделали всех счастливыми. Ура, товарищи!