"Самоизоляция отечественной этнографии началась задолго до Бромлея - при нем контакты с западной наукой стали, казалось бы, более интенсивными. Делегации советских этнографов все чаще выезжали на международные конгрессы и симпозиумы, а сам директор проводил, кажется, больше времени в других странах, чем дома. Но эти делегации почти всегда состояли из одних и тех же людей, тщательно проверенных, пользующихся особым доверием начальства и органов госбезопасности.
[...]
1966 год.
Василеостровский райком должен на этих днях утвердить мою характеристику для поездки в Японию на Тихоокеанский конгресс.
В райкоме меня ждало разочарование — я не сумел ответить на вопросы членов выездной комиссии. Вернее, одного из них, пожилого пенсионера, сидевшего во главе стола, — остальные члены молчали. Оказалось, чтобы ехать на конгресс океанистов, надо знать, сколько стоит в наших магазинах мука и картошка, с какого возраста получают пенсию колхозники, как зовут председателя уругвайской компартии, и тому подобное. Всего этого я, конечно, не знал.
[...]
...Однажды в кабинет Австралии и Океании пришел человек, представился: Даниил Гранин, писатель. Собирается в Австралию, а ничего об этой стране не знает, и вот пришел познакомиться со специалистами: не расскажем ли мы ему об Австралии, о ее людях. Я рассказал ему об австралийских аборигенах и, провожая, показал наши коллекции. Он уехал. А когда вернулся, написал книгу о своей поездке: "Месяц вверх ногами". И рассказал в ней о нашей встрече, об участи советских австраловедов, обреченных, по его словам, изучать страну, которой они посвятили свою жизнь, - издали, вот так же, как астрономы изучают далекие миры. Сочувственно написал обо мне: "Слушая его, - писал он, - я чувствовал, что он готов хоть на плоту, как Тур Хейердал, добираться до своей Австралии. Сколько возможных Миклухо-Маклаев, энтузиастов, мужественных, самоотверженных, несостоявшихся путешественников вынуждено проводить свою жизнь в таких комнатах, заставленных книжными шкафами".
[...]
Во второй половине 1980-х годов жизнь в нашей стране начала круто меняться - видно, погружение в трясину дошло до критической точки. На поверхности жизни перемены выразились, прежде всего, в снятии цензурных запретов - не всех, конечно, и не сразу. В постепенном раскрепощении слова, печати, человеческих душ и умов. А это мало-помалу изменило весь общественный климат в стране. В нашей с Леной жизни - и в жизни многих людей, подобных нам, - перемены выразились в том, что мы вдруг получили возможность читать - не в самиздате, а в советской печати - многое, о чем недавно еще не могли мечтать. В том, что мы начали ходить на демократические демонстрации и митинги - и проходя улицами и площадями Москвы, окруженные многотысячными толпами душевно распрямившихся людей, мы почувствовали, что все они, как и мы, не в силах более дышать затхлым воздухом прошлого, что всем нам нужен чистый кислород.
И, наконец, меня начали выпускать в капиталистический мир - тоже со скрипом, не сразу. Началось с того, что в 1988 году я сделал попытку поехать в Финляндию с обыкновенной группой туристов. Группа уехала, меня оставили - ничего не сказав, не объяснив, как это делалось всегда. Тогда я потребовал встречи с человеком, от которого это зависело, - официально он занимал какой-то профсоюзный пост, а в действительности был просто сотрудником вездесущих органов. Он пригласил меня к себе. Мы сидели вдвоем в полутемной комнате, за плотно закрытой дверью. Он вдруг проявил хорошую осведомленность о моем давнем прошлом - словно он накануне этой встречи заглянул в мое личное дело, то самое, что "хранится вечно" на Лубянке. Он попытался шантажировать меня - моим прошлым. Все выглядело так, как много лет назад, как всегда - а ведь шел уже третий год "перестройки". Но на Лубянке, видно, все оставалось по-прежнему. И тогда я объяснил ему, что все, о чем он вспоминает, не имеет уже никакого значения и что если он не включит меня в следующую группу, я напишу об этом в журнал "Огонёк", в газеты...
В Финляндию я поехал со следующей группой. Все-таки многое успело измениться, как ни печально было сознавать это моему собеседнику..."