Эффект изоляции и усложнения систем
Оглянитесь и посмотрите внимательно, что осталось вокруг нас сегодня. Это сплошная изоляция, изолированность друг от друга, которая больше нас не мучает, к которой мы привыкли и которую даже считаем «благом».
От этой изолированности все в нас и вокруг нас вдруг стало таким «специальным», «усложненным», специализированным и даже узкоспециальным, включая нас самих, везде главенствует определенный код поведения, программный код, навязчивый код «специализации». На нас непрерывно оказывает давление новая система, новый мир вещей.
Какое-то изощренное принуждение пропитало всю систему наших отношений, и к этому сложно подобрать подходящие слова. Все стало точным и в то же время чрезвычайно расплывчатым. Все определения как будто разом «отменились» и перестали что-либо значить. Даже то, что они раньше значили. Положительно, мы живем в совершенно новой эпохе. И мы ее не до конца еще осмыслили.
Человек с новыми свойствами
Стал абсолютно востребован человек иных свойств, иного склада. И такими стали все мы, в той или иной степени. По крайней мере, «внешне» и «публично». Чтобы вас сегодня принимали всерьез и просто воспринимали даже в обычной беседе, мало быть просто интересным человеком, неординарной личностью, «интеллектуалом» в конце концов. Надо, чтобы за вами стояло нечто большее, чем просто вы. Какое-то солидное учреждение, организация, орган власти в конце концов, или ваше медийное расширение. Вы должны и вас должно что-то представлять. Вы сливаетесь с этим. Вас трудно различить. Человек без свойств или, наоборот, человек с неведомыми доселе свойствами?
Так было всегда, скажете вы, и будете в чем-то правы. Но именно так не было никогда, и мы все это прекрасно знаем. Что-то добавилось к этому «всегда», неуловимый, но четко ощущаемый нами элемент новой реальности, нового «кода», если хотите.
Человек без свойств
После соприкосновения с экранами мы все меньше становимся людьми – в лучшем случае, превращаемся в «экранных людей». Особенно те из нас, кто к этому «предрасположен», у кого отсутствуют фантазия и воображение, независимость суждений и способность анализировать происходящее. Можно сказать и одним словом – интеллект (подчеркиваем – не образование или «бэкграунд»), и пусть это будет не очень точно, но не так уж далеко от истины. В нас, порой незаметно для нас самих, проявляются неведомые (и зачастую невидимые нам) черты и свойства. Свойства вещей. Параллельно этому мы лишаемся человеческих свойств. Мы стали или становимся «людьми без свойств».
В своем романе «Человек без свойств» (1942) австрийский писатель Роберт Музиль намекает на техногенность как на одну из возможных причин всеобщего помутнения разума, приведшего к трагическим для Европы и всего мира последствиям. И выводит своего знаменитого «человека без свойств», предвещающего куда худшие «времена и нравы».
Превращение в вещь
Любая структура, любая система, любая власть основана на подавлении и запрете, и стремится сделать из работающего на нее человека такой же, как она сама, послушный механизм. Достаточно вспомнить Органчика Салтыкова-Щедрина с его «Не потерплю!» и «Разорю!». Но что говорить о власти, с которой и так все давно ясно?
Лишь добавим пару слов о России. В ней сегодня есть цифровой президент, президент-вещь, президент-органчик, которого показывают по видео в безопасном одиночестве, мы знаем, что он живет изолированно в условном бункере. Даже в британской прессе над ним смеются, на карикатуре в журнале Spectator Путин изображен скучающим в своем бункере, он завистливо подглядывает за веселящимся на Даунинг-стрит Борисом Джонсоном – а ведь Борис Ельцин тоже бы мог такое отчебучить, why not?
Но шутки в сторону. Прежде никогда не было такого, чтобы люди настолько отдалились от человеческого в себе. И больше не сопротивлялись бы тому, что из них делают вещи. И погрузились бы в это коллективное уныние, в котором мы все сегодня так или иначе пребываем. В эту «экзистенциальную» тоску. В состояние, мало похожее на состояние живых людей.
Люди «внезапно» превратились в вещи. И понимание этого стало настолько очевидно-непристойным, так наполнилось неловкостью и даже стыдом, что от этой неловкости и от этого стыда хочется уйти, сбежать, спрятаться, но тщетно, en vain.
Слишком человеческое
В мире человековещей сегодня по-настоящему человеческое и его проявления на публике – это скандал и преступление, это безмерно раздражает, это «пустая болтовня», от которой «все устали». Нельзя быть слишком живым, слишком человеком, слишком проявлять интерес, слишком интересоваться другими. Вас сочтут хулиганом, интриганом, позером, а если вы позволяете себе малейший намек на «флирт» – сексистом и абьюзером. Вас изгонят из общества – и, скорее всего, из социальных медиа, которые и есть сегодня «общество». Вы останетесь в полном одиночестве со своими мыслями. Вы не сделаете карьеры. Вы мгновенно станете ходячим отбросом нового общества. Вокруг вас словно прочертили невидимый круг. Вы в ловушке.
Нельзя быть слишком остроумным, «слишком умным», слишком живым. Этого не любили никогда. Но чтобы настолько «нельзя» – такое мы видим впервые. И в то же время везде, официально и нет, нужно быть с неким «дипломом», респектабельным бэкграундом, щеголять им и бравировать. То есть быть «умным» хорошо, но в «разумных» пределах. Вы не должны быть «слишком», это сразу же сочтут навязчивым, это будет выбиваться.
Вы должны быть аккуратно уподоблены вещи. Вы должны вести себя как вещь. Отныне это так. И никак иначе.
Так было всегда? Но именно так не было никогда.
Специалист и эксперт
Для того, чтобы тебя воспринимали, ты должен быть «специалистом». И не просто специалистом, а известным и признанным специалистом, то есть «экспертом». Важны и нужны только «специалисты, «эксперты», и не в «болтовне» (литературе, поэзии, «философии» и так далее), а в «чем-то конкретном».
В чем именно? В «науке», разумеется. А лучше в медицине, которая вкупе с наукой стала новой (на самом деле уже старой, просто мы все это отчетливо поняли не так давно) «религией» человечества. Можно даже выделить микробиологию, но это уже совсем как-то неприлично. Впрочем, понятие приличия сегодня не в моде, и разговоры о микробах, пробирках и бактериях ведутся на любом уровне, в любой компании и на полном серьезе. Что бы на это сказали древние греки? Да и хотя бы те же современные французы, обычно говорящие о любовных интрижках, еде и политике, что еще куда ни шло. Но это до пандемии. Сегодня понятие «беседы» мутировало вместе с гнилой реальностью.
Эксперты по «биоэтике», эксперты по воздуху и знакам Зодиака, эксперты туалетных утят. Мы окружены экспертами. Мы уже и сами все «эксперты». Но чего? Самих себя? Возможно и, если это так, то это бесконечно глупо и вдобавок пошло.
Реквием по гуманитарию
В этом «прекрасном» новом мире условный гуманитарий (или просто человек, хоть немного способный к воображению, что охватывает все сферы деятельности разом) как «биологический вид» не то, чтобы недопустим. Он просто не нужен. Отсюда его вымирание.
Мир кода (code) и в целом «науки» в ее современном изводе ненавидит людей с воображением и фантазией. Он фактически истребляет их. Он бы и Эйнштейна сегодня не задумываясь истребил, правда, Эйнштейн сегодня бы и не появился. Люди, к своему несчастью обладающие воображением – а это сегодня и правда несчастье – есть никчемные существа, бесполезность которых в новом мире стала чувствоваться настолько, что они сами уже физически ее ощущают. Они абсолютно лишние на этом празднике «жизни». Они не «специалисты», не «эксперты», они «жалкие демагоги», не могущие ничего «пруфнуть», то есть «аргументированно доказать». «Пруфы» – удел «специалистов» и «экспертов», людей «науки», но не всей, а представителей «точных наук». Соответственно, прочь из нашего прекрасного мира.
Впрочем, им уже давно указано на дверь, но они долго делали вид, что не понимают. Некоторые из них до сих пор делают вид, и это уже «вопиюще».
Мне вспоминается беседа с преподавательницей «точных наук» Тель-Авивского университета в начале 2000-х годов, которая сказала в свойственной многим израильтянам безапелляционной манере: «Ты в кризисе, разве ты этого не понимаешь?» Это не значит, что в этом виноваты «израильтяне», или «евреи», даже если мы неоднократно будем упоминать их здесь. У этих явлений нет национальности, у власти, системы и ее насилия, у техногенного кризиса, в котором мы сегодня все оказались, нет какой-то «принадлежности», это как транснациональные корпорации, только в еще большем объеме.
Увы, в соответствии с духом времени приходится вводить, несмотря на брезгливость к таким демонстрациям твоей вменяемости и «бытовой» чистоплотности, этот глупейший «дисклеймер», чтобы не заподозрили в «ненависти». И, отдадим должное, израильтяне хотя бы честны. Ведь так думают все вокруг, кто «думает прогрессивно». И – я хотел было написать глупость о том, что «это проблема». Но в том-то и дело, что это уже не проблема, время, когда это было проблемой, миновало, надо было бить в колокол, когда что-то можно было в этом плане изменить, а так момент бесповоротно упущен, осталось лишь констатировать и сокрушенно вздыхать. Но это не отменяет анализа текущей ситуации. Со времен древних греков наш ум этим и занимается.
Конец творческого человека
Несмотря на то, что все говорят о «творчестве», творческий человек сегодня невозможен, он больше не встречается в природе. Его просто не осталось. Его с потрохами сожрал код – код в широком смысле, от политического до кибернетического. Все, что вы читаете в ваших «любимых» блогах и в книгах «новых авторов», написано абсолютно не творчески, не творческими людьми, а человековещами.
Поражает, с какой быстротой и покорностью старая гвардия писателей и мыслителей – еще как будто не вещей – сдалась этому «требованию времени» и разом деградировала. Если у кого и можно сегодня встретить что-то похожее на то прежнее «творческое состояние», то разве что у некоторых детей до пяти лет.
Я как раз недавно наблюдал за мальчиком, игравшим со своим отражением на эмалированной дверной ручке. Да, у них еще есть воображение. Но пятилетние дети не пишут романы, не снимают кино и не играют в театре. А те, кто пишут и снимают... Уж лучше б они этого не делали.
Выскочка на пустой сцене
До конца XVIII века во Франции, в театрах привилегированные выскочки покупали себе места на сцене, они могли сидеть там на виду у публики во время представления и даже расхаживать по ней, их иногда принимали за настоящих актеров, чему они были несказанно рады. Они многим докучали. Нам это покажется удивительным, но они не портили атмосферу праздника и оживления, которая царила тогда в театрах. К ним привыкли, пока их не прогнал Мольер. Сегодняшние выскочки из числа «писателей», «актеров» и прочих «властителей дум» расхаживают по пустой сцене без настоящих актеров. Перед ними нет ни живой публики, ни самих себя как живых людей.
Самый лучший пример такого выскочки – автор псевдоинтеллектуальных бестселлеров Юваль Ной Харари. Казалось бы, такой смелый критик современных трендов. В том числе трендов на обесчеловечивание. И – добровольно «попавший» в расставленную для него «ловушку». Но с какой выгодой для себя! Он никогда не пойдет дальше той черты, что очерчена для него «силами добра», агентом которых он работает. Ему «повезло», он на одной из вершин пищевой цепочки. Его назначили звездой и пророком, такие фигуры всегда нужны, и он наслаждается своим положением и влиянием. Он никогда не будет критиковать «мир прогресса» за его цинизм и попустительство тому, на что лицемерно сетует.
Этот неутомимый клепатель бестселлеров о «человеке будущего», которого он уподобляет «богу», часто признает, что «все плохо», при этом не называя ответственных за это. Он никогда не скажет, что Билл Гейтс (в числе других) лично виноват в ковидной медиа-истерии, так как является одним из крупнейших спонсоров ВОЗ. Он никогда не скажет, что медиамагнаты и госчиновники несут личную ответственность за нынешний гуманитарный и финансовый кризис, куда худший, чем все вместе взятые кризисы до этого. Вместо того, чтобы говорить хоть какую-то правду, «хотя бы» как Золя с его J’accuse, который, тоже будучи популистом, тем не менее многим рисковал, Харари в разгар полемики о Green Pass (QR-code) и новом тоталитаризме «просвещенного» государства отвлекает внимание публики статейками про опасность «нового» гонения на гомосексуалов, которое, если уж на то пошло, никогда не прекращалось и не прекратится.
Ключ к благоденствию
Харари часто говорит, вспоминая о своем «гуманитарном» бэкграунде, что многое в мире «пошло довольно плохо», рядится в одежды «неподкупного критика», но каков его рецепт? Медитация! Чтобы спастись от «жестокого» мира, он «медитирует». И даже называет имя своего «гуру».
Вот она, человековещь, думающая (кто сказал, что человековещь не может думать?) и испытывающая от этого удовольствие (кто сказал, что человековещь не может испытывать удовольствие?). Человековещь пишет бестселлеры, дает интервью и «медитирует» с «гуру».
Давайте же расширим наш список способов спасения от этого «ужасного» мира! А я езжу на велосипеде, а я долго готовлю баклажаны по «средневековому» рецепту, а я смотрю сериалы и занимаюсь спортом, а я хожу к психологу. А я езжу просветляться в ашрам и разговариваю с рыбами в барселонском аквариуме. А я спасаю природу и получаю научную степень по биоэтике. И так далее, до бесконечности, пусть каждая посредственность, извините, каждая человековещь выскажется. О, дивный новый мир человековещей!
Степень честности
А ведь есть куда лучшие примеры отказа быть вещью! Например, австрийский кино- и документальный режиссер, автор артхаусных блокбастеров Megacities, The Whore’s Glory Михаэль Главоггер. Чужой в своей стране, снявший фильм о том, как жить в Вене как эмигрант, будучи коренным австрийцем, всегда убегавший от ее комфорта, он уехал в Африку на съемки, подальше от людей-вещей, ел и пил с местными, общался с ними и умер там от тифа.
Или «художник-концептуалист» Бас Ян Адер из Нидерландов, издевавшийся в открытую над «современным искусством», падавший на велосипеде в канал, падавший с деревьев на землю и горько плакавший на видео. А в тридцать три уплывший на яхте (он задумал пересечь на ней Атлантику) и сгинувший в морской пучине. Его, конечно же, объявили «гением концептуализма» и звездой «современного искусства», – разве индустрия культуры может пройти мимо такого лакомого кусочка?
Но мы-то не будем такими наивными! Он просто убегал, спасался. И, возможно, нашел свое спасение, как ни парадоксально это звучит в век трусливого конформизма, которому поддались даже творческие люди. Если, конечно, такие еще остались.
Писатель Уильям Берроуз, автор «Голого завтрака», веривший в свою способность изменить мир к лучшему, под конец жизни завопил: «Нас всех наебали! Нам подсунули бутерброд с говном! Я плясал как марионетка на дурацком представлении, и не понимал, что за мной стоит кукловод». При этом его произведения – одна из самых серьезных попыток поставить под сомнение власть системы. Дать ей отпор. Хотя бы в своих фантазиях.
Девяностые и в России-то давно миновали. На виду и на слуху медийная шушера, настоящие же пропадают без вести, как, наверное, им и положено, ведь они – настоящие. Впрочем, о какой «настоящести» может идти сегодня речь, когда ее-то как раз и нет больше? Единственно настоящаятрагедия нашего времени в том, что еще, как ни странно, остались «творческие» или потенциально таковые личности, но вокруг уже ничего нет, даже гнили, в которой они могли бы, как в те же девяностые, эффектно сгнить.
Террор повседневности
Но нам уже и к этому не привыкать. С исчезновением публичности и тактичности, с введением повсеместной дистанции и с потерей тактильности мы разучились чувствовать себя людьми.
Мы забыли, что такое ирония. Отмена колонок «нестандартных» авторов и уход «на пенсию» карикатуристов (а с ними и их рубрик) в «серьезных» изданиях типа The New Yorker, изоляция CharlieHebdo – лучшее тому свидетельство.
Это французское издание, ерничающее и показывающее всем язык, стало сакральной жертвой нового устройства мира, лишенного иронии и воображения, объектом террора со стороны как «правых», так и «левых» в виде атак «оскорбленных», этого орудия мечтающих о власти в любое время и любую эпоху, особенно в век массового помешательства, душевного смятения и оргии технологий, а также политтехнологий.
Мы скатились к террору повседневности, мы сами уже стали террористами, так как терроризм сегодня – единственная форма нашего общения с постоянно терроризирующим нас миром. Террором мы отвечаем на террор. И пользуемся этим безотказным инструментом все чаще. В личных и профессиональных отношениях, да и везде. Ведь шантаж – тот же террор.
Коммуникация с экраном
Сами экраны, перед которыми мы проводим почти все наше время, провоцируют нас на этот «терроризм» и «радикализм». На эти бесплодные битвы в несуществующем (виртуальном) мире, лишенном своей сущности.
Экраны не дают нам возможности общаться, они замыкают нас на себе, они поглощают даже те жалкие остатки человеческого, что еще остались в нас. Русскому языку в этом смысле повезло: в нем есть живое слово «общение», и есть латинское слово «коммуникация», обозначающее то, чем мы занимаемся, взаимодействуя с экраном и с миром через экран.
Когда мы «общаемся» через экран с кем-то, мы не общаемся, мы коммуницируем, то есть взаимодействуем в первую очередь с «умной» машиной, которая незаметно похищает нашу самость. И самость нашего собеседника. Отчуждает нас от собеседника и от самих себя. Мы (или некоторые из нас) иногда еще можем это отчуждение как-то преодолеть, будучи в состоянии контролировать процесс общения и не позволяя машине манипулировать нами, но результат всегда зыбок и непредсказуем, он неопределяем, так как в итоге за нас решает не наш интеллект, не мы, а машина, экран и операционные возможности.
Перенаселение и умные вещи
Эта человеческая «мутация» совсем неудивительна, учитывая то, что мы сегодня едим и чем мы дышим, в какой усложненной и технически агрессивной среде живем. Да и сколько нас! Причем мир наш заселен так неравномерно, неправильно и бездумно. Эти страшно перенаселенные страны типа Бангладеш и Индонезии, Индии и Китая, и в то же время пустые, вымирающие, никому не нужные пространства азиатской части России, малопригодный для жизни север Канады, пустыни США и Австралии, джунгли Амазонии, которые скоро подчистую вырубят.
А эти чудовищные мегаполисы-муравейники, эти зловонные мусоросборники с невротизированными жителями-муравьями, эти техногенные сгустки на теле Земли, потребляющие колоссальное количество энергии, в том числе тех, кто в них живет, и вокруг которых образуются уродливые пустыри с унылыми развязками дорог и коробками торговых центров с бесконечными рядами складов. Странно, что эта планета еще не взорвалась от самой себя, от переизбытка всего и вся на ней.
Вещи, становясь все более «умными», как например всевозможные технические устройства («гаджеты»), пробивают нашу дистанцию и приближаются к нам на опасно близкое расстояние. Например, смартфоны и вообще мобильные телефоны. Они уже как варежка или перчатка, как нечто, что должно быть «надето» на руку, плотно прилегать к ней. Некоторые уже вживляют себе под кожу чипы.
Илон Маск обещает соединить человеческий мозг с компьютером. Марку Цукербергу этого уже не надо, он и так давно вещь. Его мозг подобен вычислительной машине, выдающей алгоритмы. Он и выглядит соответственно.
Натиск техники и государства
С какого-то момента – возможно, когда появилась водородная бомба и ядерное оружие – человек просто перестал справляться с натиском техники и «прогресса», и уступил. Но окончательная трансформация идет сегодня. Это можно назвать великим переходом от человека к вещи.
Сегодня с помощью технологий можно менять людей, можно отслеживать их контакты и передвижения. В Китае есть социальный рейтинг, который считывается мгновенно и не дает вам пройти в какое-нибудь учреждение или вылететь из страны. Введение «зеленых паспортов» и QR-кодов тоже похоже на социальный рейтинг. В центре этой системы – отношение к людям («населению») как к вещам, которыми можно распоряжаться по своему усмотрению.
На Западе также торжествует система слежки за населением, просто в более утонченном виде: жесткий социально-общественный регламент, визы, призванные охранять Золотой миллиард от всех остальных «не золотых», регистрация по месту жительства, обязательное медицинское страхование и прочие социальные блага, на деле оказывающиеся тонким инструментом контроля. Но главное сама хваленая система сдержек и противовесов, сам глобальный рынок, ожесточенная конкуренция, за красивым фасадом которой подчас не виден сам человек, жестоко страдающий от этого контроля и отчуждения, которое он порождает. Зачастую рвутся человеческие и семейные связи, их роль берет на себя государство, делающее из людей винтики в своем механизме, заботящееся о них, но отнимающее у них их самость. Вдобавок эту одну из лучших – будем объективны – из сегодняшних систем подстегивает то, что на нее с завистью глядят все остальные, не видящие ее изъянов и ослепленные ее витринным блеском.
Натиск «духовности», «гуманизма» и «просвещения»
От этого вряд ли спасет «медитация», «йога» и буддистские монахи. Но именно там многие ищут выход из безвыходной ситуации.
Среди тех же монахов остались порядочные люди, но они ведь тоже не железные, на них идет колоссальное давление технического и прочего прогресса, их мирок теснят со всех сторон оголтелые туристы, желающие «просветления», власти какого-нибудь Китая и прочий сброд с деньгами, штурмующий Гималаи. Им бы самим как-то выжить! И не потерять при этом лицо. Многие из них уже встроились в пищевую цепочку общества потребления, дают мастерклассы, проводят тренинги, помогают страждущим, торгуют знаниями и «практиками». Не судите строго!
То же самое происходит сегодня и со многими другими религиями, представители которых торгуют «духовностью» как выгодным товаром. Везде довлеет навязчивый прозелитизм, которым стала даже духовность. Повсюду пропаганда в стиле рекламы на «Ютьюбе» и стремление затащить тебя в какую-нибудь секту. И – выжать из тебя если не участие и преданность, и вместе с этим – монету, то хотя бы «лайк». Что может обернуться той же монетой.
Какое-то духовное насилие, изнасилование и террор «духовности», «добра» в стиле пословицы «лучшая защита – нападение». Безусловно, есть такие, кто ничего не навязывает и спокойно молится своим богам. Причем совершенно бескорыстно и искренне. Но их мало и они, самое главное, не на виду, их просто нет в этом мире медиа, они как будто уже мертвы, хотя как раз они и есть истинно живые.
А это усиленное стремление «просвещать»! Все только и заняты нами, без устали долдонят нам о том и об этом, эти люди-СМИ, от Дудя до вечной Собчак. Даже проверенные культуртрегеры вроде Латыниной всячески втягивают тебя в свою игру, просвещают на своих каналах и настойчиво просят посодействовать, то есть заплатить. Это сакраментальное «нам очень нужна ваша помощь!» Это постоянное принуждение к участию, выливающееся в сермяжное желание что-нибудь с тебя поиметь. Это, в итоге, смертельное равнодушие к тебе и тебе подобным, отношение как к материалу, который выгоден, тот же вариант рекламно-медийной распущенности и наглости, который был раньше на ТВ, к которому привыкли и научились понимать, даже смеяться над ним. И – отстраняться от него. Сегодня все стало куда изощреннее, серьезнее и «качественнее». И – подлее.
Царство кода
Личность со своим «опасным» мнением и воображением недопустима нигде. Повсюду сегодня царит программист, этот обесчеловеченный аскет кода. Раньше был условный технарь, худо-бедно остававшийся человеком в еще не обесчеловеченном настолько, как сегодня, мире. Не вменять же ему в вину отсутствие воображения! То было счастливое, как оказалось, время, технарь хотя бы знал свое место и не сильно выпендривался.
Другое дело сегодня. Дегуманизированный мир программистов, этих идеальных человековещей, этой обслуги царства кода, этих новых социальных аутистов, распространился на все вокруг, без остатка. Они сегодня во главе всего и вся, им платят хорошие деньги, их «уважают» и прогибаются перед ними. Под них подстраивается весь мир. А их критикам в лучшем случае достается усмешка: ну, что с них взять, с неудачников? О, этот жалкий мир и его жалкие «лидеры»! Ведь влияние этих убожеств побольше, чем у всех политиков, вместе взятых. И, как всегда, нам скажут: а что вы предлагаете взамен? Не путинскую же вертикаль! И ведь правда: когда выбора нет, «все познается в сравнении».
Посмотрите на Марка Цукерберга, это же как в рубрике Euronews No Comment! «Идеальная» человековещь с замашками пророка, а на самом деле, если его рассматривать как живого человека (позволим себе такое дерзкое допущение!), это крайне убогая и закомплексованная личность, придумавшая дичайший алгоритм, и все для того, чтобы люди после «жизни в городе и деревне жили бы в интернете», как говорит его прототип в картине Финчера «Социальная сеть». И чтобы на них можно было заработать.
Такие профессии, как «маркетолог» или «таргетолог» уже никого не смущают. Помощник, который за вас продаст квартиру и которому вы заплатите за «сопровождение сделки», риелтор, уже давно норма вещей. Редактор голосового помощника Олега или Маруси – а что, почему бы и нет? Радуйтесь, что вы вообще кому-то нужны! То, что человека вытесняет из всех сфер деятельности искусственный интеллект, никого не смущает. Никто даже не пытается начать разговор на тему «этичности» такого подхода, все говорят о грядущей безработице (откуда бы ей взяться?) и об обязательном базовом доходе для всех, которого, разумеется, на всех не хватит.
Вещь или киборг?
Везде – торжество искусственного интеллекта, «умных технологий» (какое кощунство их так называть!), стремление сделать из человека хотя бы частично вещь или, еще лучше, киборга. Киборг полезнее, чем просто вещь. Это многофункциональная вещь.
Энди Уорхол как будто при жизни стал вещью, машиной, неким «существом», вечно ускользающим «нечто». Он также стал самым важным «художником» ХХ века, так как наглядно продемонстрировал переход от «искусства» к рынку, конвейеру. Он легитимировал этот переход. Он был бы идеальной человековещью. А может, киборгом?
Многие давно к этому готовы и будут рады такой трансформации. Она избавит от проблем и даст ощущение прогресса. Многие уже осуществляют это желание, и это не просто вывих моды, это куда серьезнее.
Как призналась весьма неглупая собеседница: «Уж если суждено стать киборгом и отказаться от человеческого, давайте я им стану, и как можно скорее. Ведь лучше возглавить неизбежное, чем плестись в хвосте и быть всеми за это презираемой».
Этика отмены человеческого
Зазор между человеком и вещью сегодня окончательно стерся, нет больше человека таким, каким мы его знали до недавнего времени, а вот в стане вещей явное прибавление (и даже «ликование», если вообразить, что они на такое способны). Ни этика, ни тем более эстетика больше не могут уберечь современного человека от этого искуса.
А появление «биоэтики» свидетельствует лишь о том, что ее больше не существует. Как, по сути, уже не существует самого понятия «био». Живые организмы давно сбиты с толку и отказываются верить не только окружающему миру («природе»), но и самим себе. Питающиеся пластиком на помойках городов животные и птицы – прекрасное тому подтверждение. Или выбирающий загрязнение планеты человек, пользующийся «экологичными продуктами», например авокадо, ради выращивания которых пересыхают целые реки. И обновляющий свои компьютеры каждый год.
Удобство вещей
Это и правда уже вещи, а не люди, они согласны быть скорее вещами (это более удобно в современном мире), чем людьми. Когда ты вещь, многие проблемы отпадают. Можно жениться на голограмме, можно заниматься виртуальным сексом в шлеме и очках с красоткой из твоих грез, можно обзавестись целым гаремом виртуальных гурий и быть «счастливым». Этот и многие другие способы «времяпрепровождения» уже находятся за пределами человеческого.
Незаметно для себя современные люди в какой-то момент отказались от человеческого в себе и стали пленниками «активностей» и «практик», которые запрограммированы таким же образом, как и манипуляции с компьютером. Можно проводить часы на спортплощадке и ловить почти наркотический кайф от мышечной нагрузки или от бега, крутить педали на велотренажере и чувствовать себя идеальной вещью, или пропадать в бессмысленном коловращении своих грез на персональном компьютере. Кто сказал, что человековещь не может быть счастливой?
Смерть и вещи
В романе Жоржа Перека «Вещи» главные герои – вещи друг для друга. В повсеместном отчуждении, которое ухватило творческое начало Перека, проявилось отчуждение человека от самого себя. Его переход в стан вещей. Его превращение в вещь. Даже смерть ничего не меняет. Разве есть смерть для вещей? Они рассыпаются, выходят из строя, ломаются, разбиваются, но не умирают.
У Кафки Грегор Замза превращается в «насекомое», во что-то отвратительное, в нечто непоправимое и позорное. Даже его труп не называют трупом, а «этим». Его «убирают» как мусор, как «это».
Сегодня человек превращается (превратился) в вещь и с ним обращаются как с вещью, вводя «социальное дистанцирование», его и хоронят как вещь. Особенно это было заметно в разгар пандемии, когда прощались с мертвыми через стекло, а с живыми общение шло через экран.
Что такое труп? Уже не человек. Что-то скверное, оскверняющее жизнь. Но сегодня еще до смерти человек перестает быть человеком, так как превращается в вещь.
Государство, лагерь и колония: «система вещей»
Для любого государства мы сегодня – набор цифр, по которому они могут нас «пробить» в базе данных. Рабы были вещами господ. Крестьяне и слуги были вещами хозяев. Рабочие были вещами капиталиста-фабриканта. Мы – вещи государства и системы.
Были и есть моменты в истории, когда человек переставал быть человеком еще при жизни – например, эпоха концлагерей. Так, немцы называли узников и их трупы figuren, «фигурами», то есть для них они были вещами. ГУЛАГ, который описал Шаламов, превращавший человека в вещь, в пыль, в рабочую единицу.
Заключенные в российских колониях есть вещи (тренажеры) для пыток и орудия (вещи) для нелегального труда. Они становятся обратно людьми, когда поднимают бунты и «вскрываются», когда отказываются работать нелегально и требуют обращаться с ними как с людьми, а не как с вещами. В остальное время они порядковые номера, вещи.
Все граждане государства есть его вещи. В России граждане государства в какой-то мере есть вещи куда больше, чем заключенные. Последние находятся на особой территории с особыми законами, где с ними может произойти самое плохое, потому что они вещи этой системы, которая трактует их как «подлежащих перевоспитанию» (насилию и пыткам, если переводить на язык фактов); первые же обитают в абсолютно размытом правовом поле, где непонятно, когда кончается «человек» и начинается «тварь дрожащая» (вещь).
Люди – только мы
Для белых колонистов индейцы Америки не были людьми. Они были чем-то похожим на людей, но «не совсем» людьми, лишенными вдобавок благодати, дикарями, одним словом. Как и для индейцев поначалу не были людьми белые. Это были невиданные доселе существа – примерно как для нас инопланетяне, с которыми некоторые из нас якобы входят в контакт. Людьми индейцы считали и называли только себя и себе подобных, живших на одной с ними территории. У алакалуфов Огненной Земли, живших в полной изоляции и не знавших никого другого кроме себя, людьми были только они сами. Для всех «остальных» у них даже не было слова в их языке. Они даже представить не могли, что есть «другие».
До сих пор в Латинской Америке многие коренные жители считают, что фотографирование забирает часть твоей души, и даже похищает ее полностью, отнимает тебя от тебя самого. То есть, можно предположить, что превращает тебя во что-то противоположное человеку.
В вещь? Или в кого-то еще? Например, в зомби. Зомби – это нечто, это не человек. Но и не вещь. Возможно, даже «хуже», чем вещь. Но зомби или «нечто» – не есть ли это лучшая участь, чем быть вещью? В одном португальском фильме индейцы-каннибалы захватили в плен белого, ухаживали за ним и потом съели. Этим они оказали ему величайшую честь. Ведь для них быть съеденным – самое желанное признание. Нам это невозможно понять.
Из вещи можно еще вернуться обратно, хотя бы гипотетически. В ритуалах это куда сложнее, а порой невозможно. Поэтому сторонитесь зеркал, водоемов и магии. Они могут сделать вас «чем-то» навсегда. Любой экран – это также зеркало, омут и черная магия. Мы живем в черной магии экранов. Наверное, поэтому наш мир обречен.
Ритуалы и жестокие обряды у «диких» народов охраняли их от куда худшего, чем сами несли. С их помощью они изгоняли зло и в то же время делали ему честь, отмечая его и заклиная. Таким образом они оставались живыми людьми. Даже пройдя через смерть. Ведь оставаться живым вовсе не значит длить «не-жизнь». Так и мы, невольно и неосознанно превратившиеся в не-человеков, в не-людей, а возможно, что и в вещей, пытаемся вернуть себя – себе. Вернуться к тому, что было, к тем нам, что были.