Она маленькая. Ее и тронуть боязно. Серое платье с нежным тонким кружевом внизу, скромно прикрывающего неуклюжие костлявые коленки, да еще эти смешные гамаши с узором косичка, которыми она и пыталась визуально сделать свои ноги чуть толще, чем они есть на самом деле, правда, он, видел ее смешные старания, видел ее шаткую и неуверенную походку, видел ее широко распахнутую душу и искрящиеся глаза, лучезарную абсолютно открытую улыбку. Он всегда замечал в ней ее абсолютно полную готовность в любую минуту начать что-либо делать. Казалось, что она готова вот-вот броситься на завоевание мира!! И что это за малютка такая? Противоречив был ее образ, в двадцать один год она знала так много о жизни, но внешне была еще так юна и наивна, наивна по-хорошему, не привыкшая думать плохо о других. Переполненная энергией, жизненной силой, энтузиазмом, выслушивающая с радостной улыбкой все его не самые лестные, а порой и даже грубоватые изречения о ее фигуре, ее здоровье, о ее общем состоянии. И что это за человек? Она безоговорочно безропотно соглашалась со всеми его словами, тихо кивая своей маленькой головкой и моргая россыпью блестящих тонких темных волос, струящихся по ее плечам, словно ручейки, и опускаясь чуть ниже лопаток. При этом, несмотря на свое смиренное соглашение со всеми своими физическими недостатками, она все равно не теряла никогда этот дух женственной, чистой и идеально ровной красоты, и как только это она умела??? Как сумела она сохранить в себе женственность, мягкость, необъяснимую плавную мягкость жестов, а все это сочеталось с неиссякаемым порывом к чему-либо, главное – что-то делать, лишь бы только не сидеть на месте!...Она смешно, как-то по-детски верещала всегда у него под ухом, что-то постоянно пыталась понять, сообразить, придумать….Помочь. Он порой уставал от этого ее неиссякаемого бесконечного рвения, порой хотел встряхнуть ее хорошенько и спросить, мол, ты хоть понимаешь, что с тобой вообще??? А она понимала, хоть она и не врач вовсе, но понимала она больше, чем он…Понимала, что коленки очень даже вывернуты непонятно как и слабые очень, то и дело стремящиеся ускакать от нее куда-то вбок, понимала то, что спину в один миг изменить нельзя, и все, что она имеет сейчас – это лучшее, чего они могли добиться за двадцать один год ее существования на земле. Она прекрасно знала о своих стопах, что стоит она на них всего лишь на 50%, что так стоять нельзя, но ведь это была единственная удобная позиция для нее! В общем….Очень даже понимающая была девушка…И всегда веселая, ну, только разве что задумчивая порой. И она всегда что-то да делала…
Как ни зайдешь в палату, она то читает, то пишет, то рисует, всегда занята чем-то. Его постоянно удивляло, как она за время пребывания в больнице не умудряется нахвататься этих столь заразных ворчливых фраз и недовольства ну, и, в конце концов, просто усталости! Он этого совсем не мог понять.
Ему близилось вот-вот отпраздновать свой сорокалетний юбилей, который, собственно, в народе-то и не принято справлять. Да он и не собирался прямо-таки справлять, просто с коллегами, на работе, в перерыве между назойливыми и ворчливыми пациентами и совещаниями «сверху» поднять пару тостов за его здоровье и мир во всем мире!
Он был хорош собой, просто идеал мечтательной и романтичной девушки или женщины, так и не познавшей сладость резких любовных порывов, когда он рядом и так спокоен, а ее сердце от того лишь еще больше волнуется вне себя от радости. Он был высоким, с крепким жестким твердым телом, он обладал той самой мощью, которой и должен обладать настоящий мужчина….Широкий, в меру натренированный и искусно сконструировавший свои мышцы, в меру подкачав их, придал им тонус и силу, все было сделано со вкусом и с умом. Крепкость и твердость его фигуры была очень настоящей и естественной, неподдельной, живой. Широкая шея, короткие темные волосы с легким отблеском пепельного оттенка, изломанный нос, грустные глаза и тяжелый вдумчивый взгляд с немного опущенными веками в уголках. Нельзя было о нем сказать, что он импозантный и симпатичный, в нем было нечто иное, и это, стало быть, та самая харизма, о которой так много говорят психологи. Его настоящая не наигранная властность, мощь, и эта непоколебимость, которая многих почему-то отталкивала и даже как-то отпугивала… Он знал абсолютно все, с ним интересно было разговаривать, а точнее, слушать его…Так как все, что говорили другие в большинстве своем опровергалось им или полностью или в некоторой степени, но все же опровергалось…! Он был обособленным среди всей этой врачебной и лечебной суматохи. Одинокий? Ну, может быть. Скрытый. Молчаливый, не подпускающий никого, жил в своем мире, суровом каком-то и неэмоциональном, под гнетом жизненного опыта разочарования и скепсиса.
Он направился в палату после тихого часа, когда все вроде бы должны бодрствовать и кипятить чай, как это было принято у всех бабушек. Он открыл дверь в палату и принялся искать Леру слегка озадаченным задумчивым взглядом. Лера лежала поперек кровати, вся согнувшаяся, обнимая и прижимая к груди маленького серого мишку. Волосы ее свисали с кровати, почти спадая на пол, ноги были плотно поджаты под себя, серое кружево подола неровно и смято окантовывало ее колени, сверху была наброшена меховая белая олимпийка, поэтому кроме ее спутанных волос и переплетенных между собой ног он ничего более разглядеть не мог. Он не знал почему, но очень уж хотелось ему поправить ее волосы, бабушки в палате шаркали туда сюда обсуждая что-то на своем языке, не обращая внимания на спящую Леру поперек кровати. Владимир Михалыч немного поколебавшись в дверях, все же прошел в палату, наклонился над спящей девушкой и аккуратно, стараясь не разбудить ее, собрал ее волосы в пучок и спрятал их под олимпийку, покрывавшую ее голову. Лера даже не шелохнулась, таким крепким был ее сон. К его счастью, бабушки не обратили никакого внимания на врача, увлеченно рассказывая друг другу байки про свою интересную и бурную молодость! Владимир Михалыч вышел из палаты думая об этой девочке: «Вот вечно она спит не во время тихого часа, а именно после, да еще и поперек кровати, да и зачем ей этот мишка в руках? Надо будет осведомиться, зачем ей этот медведь…» Она никак не походила на тех девушек, пытавшихся изобразить из себя маленьких и глупеньких девочек…Медведь никак не вязался с ее естественностью и реальным взглядом на жизнь…
Проснулась Лера от шума в палате, началось какое-то оживление, к одной из больных пришли родственники, начиналась вторая половина дня, ужасно тянувшаяся и нудная…Она терпеть не могла это время после тихого часа, которое тянулось бесконечно долго. Никаких процедур, никакого движения, оставалось просто безбожно убивать кучу времени часов до десяти, потом как можно медленнее она умывалась и готовилась ко сну, ползая по палате, как черепаха. Нет, конечно, был выбор, чем заняться! Можно было поболтать, причем проболтать все шесть часов перед сном, а это ей очень не нравилось и не хотелось, она находила более полезные способы проведения времени. Изрисовано было бесчисленное количество белых листов, прочитано много разных книг и статей, в общем внутренняя жизнь активно протекала до отбоя. Если в коридоре утихал сквозняк, а это случалось крайне редко, потому что на улице было почти все время минус двадцать, то тогда Лера радостно покидала палату и долго бродила по пустым длинным коридорам. Вот и сегодня, после того как родители завезли ей ужин, Лера смела все за пять минут, мама приготовила ее любимый грибной суп, а после выбралась из палаты и отправилась мерить своими корявыми шагами, как говорил Владимир Михалыч, пустые коридоры. Ноги болели с детства. Все началось с самого ее рождения, ошибка врачей во время операции на сердце, а после уже не удалось вернуть ее в прежнее здоровое, так сказать, состояние. Весь организм естественно уже подстроился к этому положению дел, никто не брался и даже не думал прибегать к каким-либо кардинальным мерам. Ни один врач не решался брать на себя такую огромную ответственность. Хватало лечений раз в полгода, она ложилась в больницу дней на десять для плановых лечений, для поддержания формы, в общем! Сколиоз, прогиб в пояснице, больше, чем у обычного здорового человека, конечно, неправильная походка…Худющая, бледная, невысокая, маленькая вся какая-то, единственная молодая пациентка во всем отделении. В палате ее любили и жаловали, восхищаясь ее оптимизмом, задором в больших красивых глазах и легкими плавными движениями. Она всегда вела себя так, словно и не существовало этой болезни, никаких проблем или ограничений, и это всегда всех удивляло и восхищало, даже сурового молчаливого Владимира Михалыча, хоть он и виду не подавал, конечно же. К ее счастью, Владимир Михалыч еще не ушел с работы, потому и наткнулась на него Лера в коридоре. Он по обыкновению спросил занята ли она и предложил пойти в его кабинет, «потолковать», как он это называл!...
Толковали они, естественно, о ее здоровье, о том, что же все-таки можно сделать с ее ногами, и как же можно ей помочь, исправить неверную походку и укрепить мышцы, чтобы тело ее обрело уверенность и хоть какую-то легкость.
- Поди сюда…- Он окинул ее недовольным взглядом. – Что-то ты сегодня все скованно очень делаешь. – Владимир Михалыч развернулся на стуле и приблизил Леру к себе, прощупывая ее спину, жесткую и напряженную, как камень, мышцы были натянуты, как струны. Он осмотрел ее плечи и обнаружил ту же ситуацию, что и со спиной, плечи невозможно было даже размять, они не поддавались:
- Ты что вся напряглась-то? А?
- Не знаю… - Тихо ответила Лера, ощущая, как его жесткие пальцы прваливаются в ее одеревеневшие мышцы.
- Я бы не стал тебе это советовать в какой-либо иной ситуации, но здесь….Ты без сброса напряжения психологического не решишь проблему…Тебе надо сбросить моральное напряжение. – Лера непонимающе посмотрела на Владимира Михалыча, немного растерявшись:
- Это как?