Франция, Марсель.
Утро того же дня.
На сигнальных фалах флагманского «Мономаха» дрогнули и поползли вверх флажки: белый треугольный, пересечённый красным крестом «Ща» и ещё один, «Иже» – треугольник, разделённый вдоль на жёлтую и красную половинки. «Щ-И», сигнал, означающий, что через пять минут н отряде состоится подъём флага – простой, без церемоний.
По доскам палубы, под нависшим крылом мостика, застучали башмаки – караул с винтовками, посверкивающими примкнутыми штыками, выбежал наверх и без суеты выстроился на положенном месте, возле кормового флагштока; рядом с ними застыли горнисты. Следом вышли на ют офицеры; матросы на палубе побросали свою работу (большая часть их драила палубу и занималась прочими ритуалами утренней приборки) и выстроились вдоль лееров, спинами к лазурной, переливающейся несчётными солнечными бликами глади моря.
Тишина повисла над кораблём – так, что ясно слышны стали жалостливые крики чаек, скрип тросов на стоящем неподалёку итальянском угольщике, да весело перекликающиеся лодочники – увидев построение на русских кораблях, они бросили вёсла и замахали приветственно шляпами.
Никонов провожал взглядом флажки, ползущие по фалам флагмана. Точно в тот момент, когда верхний добрался до нока реи, вахтенный начальник нарушил набухшую над кораблями русского отряда тишину:
— На фла-аг и гю-юйс!
Ему ответили голоса с «Адмирала Корнилова» и «Рынды», но шеренги на палубах продолжали хранить неподвижность и молчание, только вахтенный на склянках преданно ел глазами начальство – рука его, грубая, обветренная, с маленьким лиловым якорем, выколотым на мясистом треугольнике в основании большого пальца, сжимала плетёный конец, прицепленный к бронзовому языку судового колокола. Стрелки на круглом циферблате часов над головой вахтенного показывают полминуты девятого, но это неважно: команды нет, а значит указанная в уставе минута как бы и не наступила ещё.
Флажки на один бесконечно длинный миг замерли, коснувшись нока реи, и поползли вниз.
- Флаг поднимают!
Вахтенный начальник, упреждая возглас сигнальщика, вполоборота обернулся к командиру и, уловив разрешающий взгляд, выкрикнул долгожданное:
— Флаг и гюйс поднять!
И сразу рассыпались медным звоном склянки, им ответили весело горны и, с крошечной, точнейше выверенной заминкой – серебряные боцманские дудки, все, сколько их есть на всех четырёх кораблях отряда. Шарахнулись от бортов чайки, весело загомонили лодочники, с вант итальянской посудины, облепленных матросами, понеслись приветственные крики. Сухо, резко щёлкнули приклады винтовок – «на караул!» А флажки всё ползли и ползли вниз под аккомпанемент горнов и дудок, пока не добираются до ловких рук флагманского сигнальщика. Он привычно, один за другим отстёгивает их от фала, скручивает в тугие колбаски и убирает на положенное место, в узкие деревянные лотки.
— Накройсь! Караул вниз! Вольно! Продолжать приборку! – командует вахтенный начальник, и дробот матросских пяток знаменует начало очередного флотского дня. Струи воды вылетают сверкающими веерами из брезентовых шлангов, привязанные к коротким концам плоские куски песчаника скребут по тиковым доскам, верёвочные швабры смахивают воду в шпигаты, и оттуда она стекает звонко журчащими струйками за борт.
- Разрешите обратиться, господин капитан второго ранга?
Никонов обернулся. Перед ним стоял Великий князь Георгий – весёлый, загорелый, в новенькой офицерской форме, впервые надетой перед этим походом.
- Слушаю вас, мичман.
Это на берегу он – цесаревич и наследник престола; здесь же на борту «Змея Горыныча» молодой человек всего лишь один из многих младших офицеров. Хотя, надо сказать, положение его всё же особенное – далеко не всякий удостоен честь командовать воздухоплавательным отрядом первого в Российском Императорском флоте корабля-матки дирижаблей! Новый, невиданный тип судов, каких нет ещё ни в одном из флотов мира.
- На десять утра назначен демонстрационный полёт «Новороссии» над портом и городом. – браво отрапортовал Георгий. Аппарат на берегу, в ангаре, дожидается. Разрешите отбыть на берег?
Обширный эллинг из горбыля и парусины соорудили на старом каменном моле матросы «Змея Горыныча». Именно оттуда и стартует дирижабль, чтобы поразить и зевак на берегу, и моряков на бесчисленных судах, битком набитых в гавани, и даже поклонников воздухоплавания, съехавшихся по такому случаю в Марсель. О демонстрационных полётах новейших русских морских дирижаблей было объявлено в газетах заранее, за две недели, и специалисты съезжались в город заранее. Всем было любопытно: чем это русские смогут удивить французов, признанных лидеров в области воздухоплавания?
- Отправляйтесь, мичман.
И, после крошечной паузы:
– Надеюсь, у вас всё готово?
- Разумеется, Сергей Алексеевич! – весело отозвался юноша. – Кони пьяны, хлопцы запряжёны – так, кажется, было, в одном из фильмов наших дражайших потомков?
Никонов спрятал улыбку. Он и Георгий, имея по долгу службы прямое касательство к подаркам, доставленным из грядущего, имели возможность пересмотреть не один десяток видеофильмов - как документальных и сугубо технических, так и художественных. И, похоже, вкусы у них кое в чём совпадали.
- Напоминаю, взлёт по сигналу со «Змея Горыныча», два пушечных выстрела. – сухо ответил он. – Удачи вам, мичман!
Цесаревич козырнул, развернулся на пятках, лихо скатился по трапу и побежал к шторм-трапу, под которым болталась у борта четырёхвёсельная гичка. Вслед ему неслись переливы боцманских дудок – приборка на корабле подходила к концу.
«Змей-Горыныч» начал свою службу России в качестве одного из пароходов Доброфлота. История этой организации восходит к Балканской войне 1877-78 г., когда ввиду угрожавшей войны правлением «Императорского общества для содействия русскому торговому мореходству» в Москве была впервые высказана мысль о приобретении быстроходных пароходов и открыта на эти цели широкая подписка. В ходатайство открыть для того повсеместно подписку. После получения высочайшего соизволения, специальная комиссия приобрела у немецкой судоходной компании гамбургско-американского акционерного общества три океанских грузо-пассажирских парохода: «Гользация», «Тюрингия» и «Гаммония», вместимостью около 3 тыс. тонн каждый. Для их вооружения у фирмы Крупп закупили пушки три 210-мм, шесть 170-мм и десять 150-мм орудий с положенным боекомплектом.
По прибытии в Кронштадт суда были зачислены в списки флота, как крейсеры «Россия», «Москва» и «Петербург». Повоевать им, однако, не пришлось – общеевропейская война не состоялась, русские клиперы и полуброненосные фрегаты так и не вырвались на океанские просторы ради истребления британской морской торговли. Новенькие вспомогательные крейсера сначала были использованы для возвращения русских войск из Турции на родину. Позже, в 188-81 гг. они вошли в состав Тихоокеанской эскадры адмирала Лесовского ввиду политических трений, возникших между Российской Империей и Китаем, и в дальнейшем выполняли функции сугубо коммерческие: возили грузы во Владивосток и доставляли ссыльных на Сахалин.
Со временем, кроме первых трёх судов в состав «Доброфлота» вошли ещё несколько, а летом 1888-м году был куплен в Германии пароход «Августа-Виктория» - новенький, с иголочки, трансатлантик, всего год, как сошедший со стапелей английской фирмы «Вулкан», и успевший совершить в мае того же года единственный рейс по маршруту Гамбург-Саутгемптон-Нью-Йорк.
Надо сказать, приобретение «Августы-Виктории» первоначально не входило в планы комиссии, занимающейся заказом новых пароходов для Доброфлота - на включении в список именно этого судна настояла «военно-морской отдел» Д.О.П.а руководствуясь своими, в высшей степени секретными соображениями. Так или иначе, новенький, с иголочки, океанский пароход прибыл в Кронштадт в ноябре 1888 г и сразу же встал к достроечной стенке Балтийского завода. Там его в пожарном порядке (явление для российского военного судостроения немыслимое!) переоборудовали в судно невиданного доселе типа. Заодно, «Августа-Виктория» числящаяся с этого момента «воздухоплавательным крейсером-разведчиком» получил и новое название: «Змей Горыныч» и в этом качестве был принят капитаном второго ранга Никоновым, одним из самых «засекреченных» офицеров Российского Императорского флота.
Так что ларчик открывался просто: Никонов, занимающийся разработкой и реализацией революционных концепций развития флота, в основу которых были положены сведения из будущего, предложил создать особый, невиданный тип военного корабля. Дело в данном случае не сводилось к организации минной войны на море, бывшей его излюбленным коньком; на этот раз Никонов предложил создать корабль, предназначенный исключительно для ведения разведки и управления большими флотскими соединениями. Сама идея, как и было сказано, была целиком заимствована из военно-морской практики второй половины двадцатого века, когда подобные суда появились на всех флотах ведущих морских держав. Обладающий отличными мореходными и скоростными качествами новый корабль нёс самую мощную во флоте радиостанцию, имел специальные помещения, оборудованные для размещения и комфортной работы штаба уровня командующего флотом. Но, главное, и невиданное в мировой практике – нёс на борту два лёгких разведывательных дирижабля новейшего типа, каждый из которых нёс невиданное техническое диво – мощную бортовую радиостанцию, способную добивать на три с лишним сотни морских миль, в зависимости от состояния атмосферы.
Надо сказать, что выбор именно «Августы-Виктории» для этого проекта был далеко не случаен. Перелопатив вместе с Семёновым уйму информации, в том числе и с форумов «альтернативных историков» флота, Никонов остановился именно на этом судне. В предыдущей версии истории «Августа-Виктория» была закуплена для переделки во вспомогательный крейсер, и именно в таком качестве, но уже под названием «Кубань», вошла в состав Второй Тихоокеанской эскадры в 1904-м году. В мае следующего года он был выделен из состава эскадры Рожественского, совершил непродолжительное и не слишком результативное крейсерство у берегов Японии, а после получения сведений о гибели эскадры, вернулся в Россию.
Никонова привлекли, прежде всего, подходящие характеристики «Августы-Виктории»: при более, чем солидном запасе угля (трансатлантик, как-никак!) он обладал девятнадцатиузловым ходом и водоизмещением в 14 650 тонн, чего с лихвой должно было хватить для размещения как разного воздухоплавательного оборудования, так и самих аппаратов. Проект по переоборудованию лайнера в дирижабленосец был подготовлен всего за две недели: для базирования аппаратов выделили просторную кормовую часть, безжалостно срезав надстройки и оборудовав на их месте площадку под раздвижной ангар из поворотных балок высотой семь с четвертью метров каждая. Все тент-балки могли одновременно поворачиваться особыми лебедками внутрь (при хранении аэростата) и наружу (при его запуске). Стационарные передняя и разборная задняя стенки ангара были также сделаны из толстой парусины, натянутой на прочные железные рамы.
Такая конструкция ангара позволяла надежно укрывать аппарат от действия непогоды; для швартовки поначалу собирались установить на корме раздвижную причальную мачту, но в итоге решили ограничиться особой решётчатой балкой-выстрелом, закреплённом на марсе грот-мачты и парой лебёдок с паровым приводом для притягивания аппарата.
В переоборудованном трюме установили две щелочные газодобывательные установки и электролизер; ещё один комплект оборудования был передвижным, и предназначался для оборудования береговой «базы подскока»,
Не забыли и о таком необходимом приспособлении, как гасители искр на второй и третьей дымовых трубах. В самом деле, когда постоянно имеешь дело с наполненными водородом оболочками – вопрос пожарной безопасности становится вопросом жизни и смерти. Так что трубы были снабжены поворотными железными сетками и кольцеобразными трубками, по которым при необходимости подавался пар для тушения искр.
Вооружение «Змея Горыныча» было вполне солидным для судна, которому вообще-то не полагалось вести бой в одиночку. Никонов с Семёновым, тщательно всё прикинув, решили ограничиться четырьмя шестидюймовками Обуховского завода образца 1877 года в спонсонах по две на борт; роль протвоминного калибра выполняли четыре револьверные пушки системы «Гочкис».
В феврале 1889-го года «Змей-Горыныч» вошёл в состав флота, и осле двух пробных плаваний по Финскому заливу, был включён в отправляющийся на Средиземное море крейсерский отряд. Официально целью похода были визиты в порты средиземноморских держав и демонстрация достижений русского воздухоплавания – одна из таких демонстраций была намечена на сегодняшнее утро, после чего второй аппарат, «Таврида», должен был совершить невиданный в мировой практике перелёт по маршруту «Марсель-Монпелье-Тулуза» и обратно. Главной же, старательно засекреченной целью похода было проведение в западной части Средиземного моря учений для практической проверки новой концепции. Кораблям отряда, связанным невидимыми нитями радиоволн, предстояло развернуться в ловчую сеть, в главном узле которой пребывал, подобно пауку, «Змей-Горыныч» со штабом командующего отрядом на борту. Его аэростатам предстояло обнаружить следующие и Порт-Саида к Гибралтару пароходы Доброфлота «Москва» и «Кострома», и по радио навести на них «Мономаха», «Корнилова» и «Рынду». От успеха или наоборот, фиаско предстоящих учений зависело многое, а потому, получив от мичмана-радиста срочную радиограмму от группы Семёнова, Никонов в сердцах выругался и отправился в свою каюту. Предстояло в очередной раз перекраивать планы – буквально на ходу.