- Какое странное имя, или опечатка? Нет, все верно, и в следственных материалах это имя, и дело очень странное. Потерпевший заявление отказался писать, но нанесенный тяжкий вред, потребовавший операционного вмешательства и длительного периода реабилитации, подразумевал открытие уголовного дела.
-Ну что же – разберемся.
Судья Мигунова М.И. поправила невысокую стоечку-воротник у мантии и решительным шагом направилась в зал.
- Встать суд идет!
Да, у нее было странное имя. Мама с папой хотели быть тогда оригинальными и назвали первую дочь Аглаидой. Видимо им льстило расшифровывать значение имени дочки перед друзьями. Аглаида - дочь красоты и великолепия.
Красота и великолепие притухли быстро. Папа оказался не такой великолепный, а мамина красота довольно скоро привяла. Со вторым и третьим наследниками они уже так не оригинальничали – Коля, Оля, а четвертому их ребенку имя давали уже приемные родители.
Мама его оставила в роддоме, К моменту рождения младшего брата, папа Аглаиды был объявлен в розыск, поскольку однажды просто не вернулся домой, а мама слабо представляла, что будет делать одна, с четырьмя почти погодками. Мальчика усыновили почти сразу. Генетика хорошая, мама тогда еще не подружилась с бутылкой, да и у папы кроме легкомыслия и эгоизма не было существенных недостатков.
Просто папа Антон к моменту рождения четвертого ребенка понял, что это было ошибкой – идея стать главой многодетной семьи. Не ожидал он, что семья будет такой шумной, что жена из милой красавицы быстро превратится в вечно что-то требующую растрепанную женщину. Никаких дружных завтраков за красиво сервированным столом, никакой сусальной картинки на зависть друзьям-холостякам, не сложилось. Он и сам не заметил, как стал завидовать этим холостякам. И когда понял, что четвертая беременность у жены «не рассосется», то нарисовал себе новую картинку.
В ней он был суровый одиночка с ужином у костра, с тишиной по ночам, с бескрайней свободой в своих решениях. На первых порах он уехал на попутках как можно дальше от цивилизации и завербовался в полулегальную бригаду лесорубов, что заготавливали сортовую древесину для вывоза в Китай под видом производственных древесных отходов.
В той бригаде все были одиночки, каждый сам по себе. Да и начальство «мутное», зато документов от него не требовалось. Лишь раз на паспорт взглянули. А потом …, а потом одного из лесорубов придавило лесиной. Кто он и откуда никто не знал, лишь по скупым рассказам было понятно – нигде СанькА не ждут, никто искать не будет. Власти уведомлять о несчастном случае никто не собирался. Прикопали мужика быстренько недалеко от деляны и ящик водки на помин бригаде выдали.
Пока мужики поминали Санька, Антон Сергеевич, превратился в Александра Николаевича. Возраст и внешность у них с покойничком были схожи, а замызганный паспорт лежал в кармане потертого рюкзака.
А дальше жизнь покатилась уже под другим именем. Была другая бригада, была артель старателей, была даже охотничья зимовка, которую пережил чудом. К весне три охотника пропитались нечеловеческой ненавистью друг к другу. Озверели сами и если бы вертолет, что за ними прислали, задержался на недельку, то и забирать было бы некого. Потом вновь прииск, где ему улыбнулась фортуна. Щедро улыбнулась.
В общем, хлебанул свободы папа Аглаиды, и душа запросилась домой. К жене, детям. Случайные связи, накопленные деньги на счету уже не приносили радости и спокойствия. Хотелось настоящего тепла – родственного.
То, что прошло уже 11 лет с момента его побега из семьи, Антона-Александра не сильно волновало. Победителей не судят. Навряд ли супруга и замуж вышла. Кто ж рискнет с таким довеском из четырех ртов? Хотя старшие-то уже самостоятельные наверное. Это младшему сейчас 11, а любимице Аглаиде уже 20. Поди и дедом стал, пока деньги для семьи зарабатывал. Будет детям сюрприз – папка вернулся. Пусть и под чужим именем.
Снимет со счета каждому по миллиону, выложит пять стопок на стол, а жене на плечи шубку накинет, да колье можно еще дорогое купить. Шея у его жены всегда была лебединой. А потом можно на море всей семьей!
В тот роковой для нее день Аглаида отпросилась у хозяина пораньше. Правда, пришлось в подсобке эти пару часов «отработать». «ДЭвочка моя, я два чИса буду вместо тебя за весами стоять, нужно и меня порадовать». Пришлось, как бы ни было противно. Сестра позвонила – мать опять «невменько», гоняет кого-то невидимого. Сестренке одной не справиться, а брат уже второй год в колонии.
Давно бы ушла от этого вонючего лавочника, возомнившего себя крутым бизнесменом. Но пока сестра не закончит школу, а брат отбывает срок, придется терпеть. Противный, не противный, а платит хорошо, да и в расчетах не скрупулезный. Можно что-то сверху к зарплате самой добавлять. Опять же, просрочка, не проданные и потерявшие вид фрукты и овощи выручают их уже второй год. Хозяин разрешает забирать.
Раньше было совсем плохо, даже голодно.
Мать последние пять лет уже нигде не работала. В редкие периоды просветления пыталась устраиваться, но после первого же аванса уходила в запой. Таких не держат на работе. Когда она сломалась? Ведь первые года после ухода отца ей было тяжелее, но она держалась. В начальной школе Аглаида была не хуже других одета, обута. И с уроками мама помогала, и на собрания ходила.
Воспоминания детства мешали Аглаиде сейчас отказаться от матери, хотя она стала невыносимым бременем на плечах дочерей. После того, как отца по суду признали умершим, и они стали получать наконец пособие по утере кормильца, в матери словно что-то сломалось. И шаг за шагом спускалась она, словно по лестнице – вниз.
И брат получил срок из-за нее, за то, что покалечил очередного «папу». Собутыльник после возлияния возомнил себя отцом и принялся учить подростка уму-разуму. Ремень из брюк Колька ему вытащить не позволил. Помогла тяжелая табуретка. Теперь мать уже не приводит мужиков в дом. Пьет в одиночку, но ради бутылки может продать последнее. Не брезгует и воровством у дочерей.
Уже весна и не за горой выпускной у Оли, а там через три месяца и Колька вернется. Тогда можно всем уехать в самую глухую деревню, где нет магазинов, самогонщиков. Там можно попробовать отучить мать от бутылки. Хотя надежды мало, что это поможет. Было бы так просто, то собрали бы всех алкоголиков на один остров и продержали несколько лет.
Эх, был бы жив папка, все было бы у них иначе. И братик бы подрастал рядом, и Колька бы в тюрьму не загремел. Да и Ольге бы сшили на выпускной самое шикарное платье. А главное, у них была нормальная мама. Нормальная семья.
Многое было бы по-другому – без стыда, без жалостливых или осуждающих взглядов. И у нее был бы жених. Настоящий, любящий. А так – кому нужна продавщица из овощного, без выходных, с братом уголовником и матерью пропащей алкоголичкой?
В квартире было подозрительно тихо. Мать, наловившись своих зелененьких чертей (или кого там она гоняла сегодня?), сопела на диване. Видимо Ольге удалось справиться без нее. Зря отпрашивалась.
Но взглянув на сестру, что вышла к дверям, Аглаида ужаснулась. Через все лицо у Ольги пролегла глубокая царапина, а на скуле разливался синяк. И это накануне консультаций и сдачи экзаменов! А вдруг шрам? А выпускной? Мама, мама, ну что же ты наделала!!
Но это было не последнее потрясение. На кухне сидел отец! Она его узнала мгновенно, хотя он сильно изменился. Кухонный стол был завален деликатесами. Небольшой горкой отдельно лежали пачки банкнот. Увидев дочь, он суетливо стал наговаривать:
- Доча, я вернулся. Теперь все будет хорошо, у меня есть деньги, вот, вот - бери, это вам с Олюшкой. Мамку устроим в больницу самую лучшую, к Коле съездим в колонию. А потом начнем жить. Я же не знал, что у вас здесь так все. Я просто был далеко, я работал. Я ради вас все, но теперь все будет хорошо.
Аглаида ничего не помнила, что было дальше. Ни следователю, ни судье она не могла ничего пояснить. В следственном деле лишь показания свидетелей. Как оттаскивали ее соседи от хрипящего и синеющего отца. Соседей на помощь позвала Оля. Она не могла допустить, чтобы и сестру посадили в тюрьму, вот и позвала. Хотя очень хотела присоединиться к тому, что делала Аглаида.
А та, сбив одним ударом ноги табуретку вместе с отцом, принялась пихать ему в рот деньги. Сидела коленями на его груди, мяла бумажку за бумажкой. Засовывала, трамбовала и снова пихала, и как попугай повторяла – Хорошо? Не будет ничего хорошо, уже не будет, не будет… не будет. Повторяла все громче и громче. Кричала, орала. Кто-то из соседей вызвал полицию, а затем и «Скорую».
- Встать суд идет!
Потерпевший не присутствовал на суде. Впрочем, прокурор не настаивал на суровом наказании, а защита была настроена на оправдательный приговор. Наличие заключения о состоянии аффекта и прочее вскрывшиеся обстоятельства давали надежду. Но Аглаиде было все равно.