Автор: Умида Аллабердиева
Не забывайте своих родителей.
Она давно понимала, что с ней что-то не так. Жизнь стала похожа на зимнюю погоду: воспоминания тонули в тумане, память остывала и покрывалась ледяной коркой, а силы таяли как снег. Стараясь удержать хоть какие-то связи с миром, она писала себе записочки и расклеивала их на видных местах, часто их перечитывала, стараясь закрепить в гаснущей памяти важные знания о себе и мире. Но болезнь хитро вклинивалась с другой стороны. В старом общежитии, которое теперь именовалось «дом галерейного типа», у нее было много знакомых, но теперь она частенько не могла вспомнить лица людей, с которыми сталкивалась в коридоре. Впрочем, болезнь подкрадывалась незаметно. Были и светлые, наполненные ясным сознанием дни, но потом снова опускался туман, и вот она приходила в себя на улице или в магазине, протягивающей продавцу какие-то деньги, но не могла вспомнить, как она туда пришла и что покупала. Радовало только то, что она, как старая лошадь, всегда автоматически возвращалась домой – видимо, ноги помнили лучше, чем голова. Иногда она была даже довольна тем, что память постепенно пропадает. Даже в самые затуманенные периоды она сердцем чувствовала, что ее прошлая жизнь наполнена грузом боли, и ей хотелось думать, что бог по-своему заботится о ней, если хочет отнять память об ушедшем горе. Так и текла потихоньку ее жизнь, спотыкаясь о дни беспамятства. О пандемии она узнала только когда на улице ее остановил патруль. Она с недоумением выслушала их, но ничего не могла понять – пандемия, маска, защитные перчатки, карантин – все эти слова как будто пролетали мимо ее сознания. Патрульный взял лист для оформления штрафа, но потом, скользнув взглядом по ее одежде и пакету, вздохнул и вынул новую маску. - Носите маску, когда выходите из дома, – терпеливо объяснил он – А лучше всего вообще не выходите, пусть ваши дети за продуктами ходят. У вас есть дети? – Вернувшись домой, она не вспомнила, что ответила на этот вопрос. Пандемия внесла неприятное разнообразие в жизнь: соседи стали еще более суетливыми, но все время сидели дома, и за продуктами почти никто не ходил. Девушка из собеса вместо денег принесла ей банковскую карту и долго объясняла, как ей пользоваться, но она почти ничего не запомнила. Впрочем, карта ей так и не пригодилась – через два дня она уже не могла ее найти или даже вспомнить, где потеряла. Это была слишком мелкая и непривычная вещь, чтобы она могла ее запомнить. По привычке она подходила к полке, где обычно хранила деньги – и всякий раз удивлялась, что там ничего нет. Сначала это ее беспокоило, да и желудок требовал еды, но помучившись несколько дней, она вдруг успокоилась и притихла. Иногда ей что-то приносили соседи, и она растягивала эту пищу на несколько дней, но потом соседи перестали приносить, у них тоже кончались запасы. В их нищий дом стали приходить какие-то люди, приносили пакеты с продуктами, но она пряталась от них с отвращением и недоверием. Ей было нестерпимо думать, что кто-то войдет в ее сырую комнату и увидит лежащие на старой кровати пожелтевшие матрасы без постельного белья. Соседям она тоже перестала открывать: ей было неприятно слышать, как некоторые на все лады расписывали волонтерам свою нищету и долго, прижимая руки к сердцу, благодарили за принесенные сахар, масло и муку. С каждым днем становилось все легче обходиться без еды. Она просто лежала на рваном матрасе, смотрела в окно и думала о том, что давно надо было перестать есть. Это же так легко, и не надо никуда ходить, и ни о чем беспокоиться. Вставая выпить воды - хорошо, что воду пока не отключали - она удивлялась слабости и легкости в теле, но есть все равно не хотела. В один из вечеров в коридоре снова начался неприятный шум. Она уже давно дремала, но шум разбудил ее и заставил поморщиться: снова кто-то ходил в коридоре, предлагая через дверь помощь. Она хотела крикнуть, что ей ничего не надо, но голос растаял от слабости и слова плохо выговаривались. А в дверь настойчиво барабанили благодетели, так что ей поневоле пришлось вынырнуть из приятного забытья и встать. Гнев придал ей сил, и она побрела к двери. - Что надо? Уходите! – И вдруг пришел неожиданный ответ. - Мама, открой, это я! – Она открыла дверь раньше, чем успела понять, почему это необходимо. Слабое сердце проснулось, и билось так, что ей пришлось прислониться к стене. В комнату ввалилась толпа людей, у всех рты запечатаны маской, руки в перчатках, пакеты, но она, держась за стену, всматривалась в глаза над масками, силясь понять, чей зов заставил ее открыть дверь. Люди суетились, что-то спрашивали, и только один молчал и не сводил с нее глаз, так что она поняла – это он. Она усиленно старалась сообразить кто это, почему назвал ее мамой, почему она его не узнает? Уставший думать мозг тяжело, с натугой вылавливал какие-то крупицы понимания и пытался собрать из них хоть какую-то картину происходящего. Вошедшие продолжали гомонить, совали ей в руку пакеты, спрашивали о здоровье, но она смотрела только на него. В открытую дверь заглядывали любопытные соседи, кого-то она даже узнала и это возвращение в реальность вдруг напомнило ей о самом главном. - У меня нет сына! – тихо сказала она прямо в эти виноватые глаза, и он отвел взгляд в сторону – у меня никого нет! – Ей вдруг стало горько от того, что она об этом вспомнила, и стало жаль, что этого нельзя сразу забыть. Она молча смотрела как люди в одинаковых защитных намордниках ходят по ее комнате, заходят в давно остывшую кухоньку, нарезают хлеб, ставят чайник, разворачивают какую-то еду. Кто-то задел ногой ее разворошенные вещи, глянул на убогую постель, и ее передернуло от унижения и стыда. «Почему они не уходят», думала она, забыв, что об этом можно спросить вслух «Они что, ждут, что я сейчас наброшусь на еду, как голодная собака?» - Мы сейчас уйдем, – извиняющимся тоном пробормотал он. Как выяснилось, он все время стоял рядом и наблюдал за ней – Мы сейчас уйдем, не беспокойтесь. Только поешьте чтонибудь – Сквозь маску не было видно, смеется он над ней или сочувствует, но на всякий случай, она отодвинулась подальше, как будто боялась, что он уговорит ее принять помощь и поесть. Волонтеры хотели ее сфотографировать, но он загородил ее собой. - Не надо ее снимать, она не хочет! – - Ты же знаешь, нам надо отчитаться! – упорствовала волонтерка – Иначе решат, что мы присвоили продукты. Я все понимаю, но надо снять, для отчета – Он вынужденно согласился, и с сочувствием смотрел, как она болезненно морщилась под прицелом дорогих смартфонов. Дело окончилось быстро, люди двинулись к выходу. - Простите! – смущенно пробормотал он, пятясь в сторону коридора. - Ничего. Ты тоже постареешь, – внезапно сказала она, глядя на него с сочувствием – Тебя тоже когда-нибудь обманут - Он вышел в коридор и с облегчением прикрыл дверь. - В следующий раз я ей из своих денег куплю, – твердо сказал он коллегам – Больше не надо ее фотографировать! - Он действительно еще пару раз приносил ей продукты и оставлял за дверью с запиской «Простите». Но потом перестал. Трудно делать добрые дела, когда для кого-то они злые. А она скоро успокоилась и позабыла про виноватые глаза того парня. Через пару недель пришла девушка с собеса, что-то говорила об отмене карт, но принесла привычные и понятные ей деньги, которые она со спокойной душой сложила на полке. Жизнь возвращалась в обычное русло, и снова потекла, спотыкаясь о дни беспамятства.